Присяжные пораскинули хвостами, и менее чем через минуту их старшина огласил вердикт: «Виновен». Ной вздохнул и откусил новую порцию жвачки.

Сразу после этого генеральный прокурор королевы начал речь по иску ее величества. Обвинение по этому делу было предъявлено ранее, и подсудимый ответил: «Не виновен». Прокурор королевы яростно ополчился против злого умысла подсудимого. Он описал ее величество как образец совершенства, как воплощение всех моникинских добродетелей, как идеал всего ее пола.

— Если у нее, по праву прославленной за свое милосердие, кротость, благочестие, справедливость и преданность женскому долгу, нет памяти, то, боже милостивый, у кого же она есть? Каким образом королева, не обладая памятью, могла бы помнить о своих обязанностях по отношению к своему августейшему супругу, своему августейшему отпрыску и своей собственной августейшей особе? Память — непременный атрибут властителей. Без нее никто не мог бы претендовать на древнее и благородное происхождение. Память связана с прошлым, и почтение к королевскому сану всегда было связано скорее с прошлым, чем с настоящим. Мы чтим прошлое. Время делится на прошлое, настоящее и будущее. Прошлое всегда было опорой монархов, на настоящее предъявляют свои права республиканцы, будущее принадлежит судьбе. Если бы мы решили, что королева не обладает памятью, мы нанесли бы удар монархии. Именно памяти, подкрепленной архивами, обязан король своим правом на трон. Именно память о подвигах его предков дает ему право на наше благоговейное уважение.

В таком духе генеральный прокурор королевы говорил около часа. Наконец он уступил место защитнику. Но, к моему великому удивлению (этот пункт обвинения был более серьезным, и в опасности была голова Ноя), вместо хитроумного ответа, который я предвкушал, мой брат Прямодушный ограничился всего несколькими словами, выразив столь твердое убеждение в оправдании своего подзащитного, что, видимо, по его мнению, дальнейшая защита была излишней. Едва он сел, как я выразил свое крайнее недовольство и заявил, что намерен сам выступить в качестве представителя моего бедного друга.

— Молчите, сэр Джон, — прошептал мой брат Прямодушный, адвокат, чьи заявления часто оказываются безуспешными, утрачивает уважение суда. Я взял на себя попечение об интересах лорда верховного адмирала и в должное время сделаю все, что нужно.

Я питал глубочайшее уважение к юридическим познаниям бригадира и не слишком, доверял своим, а потому вынужден был уступить. Тем временем процесс шел своим чередом, и присяжные после краткого напутственного слова, настолько беспристрастного, насколько это возможно для прямого предписания осудить обвиняемого, снова вынесли вердикт: «Виновен».

Хотя в Высокопрыгии и считается неприличным носить одежду, там находят весьма достойным, чтобы высшие должностные лица украшали себя знаками отличия, соответствующими их служебному положению. Я уже описывал иерархию хвостов и мантий, сотканных из десятинного волоса, но забыл сказать, что у лорда верховного судьи и у барона Длиннобородого на хвостах были чехлы из шкурок мертвых моникинов, что придавало весьма внушительный вид их органам умственного развития, а также, по-видимому, нежило и оберегало их мозг, который, ввиду беспрерывного употребления, нуждался в большом попечении и заботе. Теперь на эти чехлы они натянули другие, кровавого цвета, что, как нам дали понять, означало готовность объявить приговор, ибо правосудие в Высокопрыгии крайне кроваво.

— Подсудимый, — укоризненным тоном начал верховный судья, — вы слышали решение присяжных. Вы были судимы по обвинению в том, что приписали государю этой державы обладание способностью, именуемой «память», и тем самым подвергли опасности спокойствие в стране, нарушили общественные взаимоотношения и подали опасный пример мятежа и презрения к законам. После исключительно терпеливого и беспристрастного разбирательства вас нашли виновным в указанном преступлении. В подобных случаях закон не оставляет суду никакой свободы действия. Мой долг — немедленно произнести приговор, и я торжественно спрашиваю вас, имеете ли вы что-нибудь возразить против приговора об отсечении хвоста?

Тут главный судья приостановился, чтобы перевести дух, и тотчас же продолжал:

— Передавая себя всецело на милость суда, вы поступаете разумно, так как суд лучше вас знает, что для вас лучше. Ной Пок, иначе Номер один, цвета морской воды, вы будете незамедлительно, между часом восхода и часом заката, отведены на городскую площадь, где вам будет отсечен хвост. После этого он будет рассечен на четыре части, и они будут выставлены в направлении четырех стран света, а кисточка его будет сожжена на костре и пепел брошен вам в лицо. И все это — без напутствия духовного лица. Да помилует бог вашу душу!

— Ной Пок, иначе Номер один, цвета морской воды, — заговорил барон Длиннобородый, не дав обвиняемому передышки, — вы были судимы и найдены виновным в том, что вы совершили чудовищное преступление, объявив, что королева этой державы не обладает обычной, важной и повседневной способностью памяти. Имеете ли вы что-нибудь возразить против немедленного вынесения вам приговора? Нет? Вы поступаете совершенно правильно, всецело предавая себя на милость суда, каковую он склонен проявить в полную меру своих возможностей, полностью в данном случае у него отсутствующих. Мне незачем останавливаться на тяжести вашего преступления. Если бы закон допускал, чтобы королева не обладала памятью, другие особы женского пола могли бы потребовать себе ту же привилегию, и общество пришло бы в хаотическое состояние. Брачные обеты, долг, привязанности, все наши заветнейшие интересы утратили бы опору, и наше нынешнее благополучное существование выродилось бы в нравственный — а вернее, безнравственный — пандемониум. Принимая во внимание эти важнейшие соображения, в особенности же — неумолимость закона, который для всех одинаков, суд постановляет, чтобы вас без промедления отвели на городскую площадь, где голова ваша будет отсечена палачом от туловища без напутствия духовного лица, после чего ваши останки будут переданы в распоряжение больничных анатомических театров.

Не успел барон Длиннобородый произнести последние слова, как оба прокурора вскочили и обратились к суду в стремлении поддержать достоинство представляемых ими особ. Генеральный прокурор короля ходатайствовал перед судом об изменении приговора в смысле обеспечения первенства наказания за преступление против короля, а генеральный прокурор королевы просил о том, чтобы суд не предал настолько забвению права и достоинство ее величества, чтобы создать столь пагубный прецедент. Я заметил, как в глазах моего брата Прямодушного засветилась надежда. Выждав некоторое время, пока оба юриста не разгорячились, споря о соответствующих статьях закона, он встал и потребовал отложить казнь на том основании, что ни тот, ни другой приговор не имеет законной силы. Приговор, объявленный милордом главным судьей, содержит в себе противоречие: он требует, чтобы отсечение хвоста произошло между часом восхода и часом заката, а также незамедлительно. Приговор же объявленный бароном Длиннобородым, не может иметь законной силы, так как требует передачи тела казненного в анатомический театр, что предусмотрено законом только для осужденных моникинов, в то время как подсудимый принадлежит к совсем другому виду.

Суд признал приведенные сторонами возражения достойными рассмотрения, но решил, что это не входит в его компетенцию: подобные вопросы находятся в ведении Коллегии двенадцати судей, заседание которой должно вскоре начаться, так что дело тотчас передадут туда на апелляцию. Однако отправление правосудия не терпит противоречия. Подсудимого отведут на городскую площадь, и все должно идти своим чередом. Если одно или оба возражения защиты будут истолкованы в его пользу, это облегчит его участь в той мере, в какой обстоятельства к тому времени позволят. На этом суд закрыл свое заседание, после чего судьи, прокуроры и писцы все вместе перешли в зал Коллегии двенадцати.