Наконец я ласково глажу его по голове.

— Это что еще за телячьи нежности? — хохочет он.

— У тебя такой разнесчастный вид, вот я и расчувствовалась.

Поглощенный своим снаряжением, Дональд оставляет колкость без внимания. Вот он приподнимает крышку какой-то коробки, проверяя ее содержимое. При виде копошащихся червяков я отворачиваюсь, а он словно назло вываливает их мне на колени. Розовые дождевые черви, извиваясь, расползаются по моим брюкам, ловко прячась в складках. Я стискиваю зубы.

— Собери эту дрянь! И не надейся, визжать не стану!

— А с чего тут визжать? Они же не кусаются. Вполне безобидные твари.

Дональд по одному подцепляет червей пальцами и, прежде чем опустить в коробку, внимательно разглядывает каждого, разве что на вкус не пробует.

Хмурый наблюдает в зеркальце за его манипуляциями и озабоченно справляется:

— Ну и как, гланды у червячков в порядке?

Мартин в пароксизме хохота бьется о дверцу машины.

— А стул как, не слишком жидкий? — спрашивает он, давясь от смеха.

Я молча внимаю их плоским остротам. Пусть себе развлекаются!

Что они и делают. Теперь наступает очередь Дональда:

— Вам не кажется, что цвет лица у них бледноватый?

— Почему тебе вздумалось разместить этот ползучий лазарет на мне? — Я с отвращением разглядываю измаранные слизью брюки и, завершив обследование, успокаиваю Мартина: — Все в порядке, стул у них в самый раз.

— Надеюсь, не понос? — беспокоится братец.

Захлопнув коробку с червями, Дональд продолжает наводить порядок в своем хозяйстве. В результате по всему заднему сиденью разлетаются искусственные мухи, но поскольку они как две капли воды похожи на настоящих, я не выдерживаю:

— Если не пустишь меня к рулю, — тычу я пальцем в спину Хмурого, — усядусь к тебе на колени.

Хмурый вроде бы и не слышит. «Мазда» сворачивает на достопамятное северное шоссе.

Дональд наконец-то угомонился. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрит в окно.

— Что ни говори, а приятно сознавать, что жизни твоей ничто не угрожает! — восторженно вздыхает он. — И этим счастьем мы обязаны тебе, Дениза. Да, кстати, ты ведь еще не рассказала подробности своего последнего приключения.

— Полагаю, ты иногда читаешь газеты?

— Но меня интересуют твои субъективные впечатления. Не говоря уже о том, что мы были возмущены до глубины души. Верно, Даниэль?

Мартин не сводит с него внимательных глаз, затем переводит взгляд на Даниэля, который, конечно же, отмалчивается, и под конец братец смотрит на меня.

— Чем я вас прогневила на этот раз? — кротко спрашиваю я.

Дональд входит в роль.

— Тут, понимаешь, выкладываешься как последняя собака, из кожи вон лезешь, лишь бы уберечь ее от опасности, а она знай прет на рожон. Скажи, ну какого черта ты заманила этого психа к себе в машину? Неужто не колебалась?

— Нет, более того, страшно обрадовалась. Не без задней мысли, конечно, — будет кому помочь, если мотор снова забарахлит.

— А у него имелись свои задние мысли, о чем он не преминул дать тебе знать.

Мартин издает довольный смешок. Для Дональда мой братец — благодарная аудитория, как и для каждого, перед кем мальчишка благоговеет.

На сей раз и Хмурый удостаивает меня замечанием:

— Я читал протокол экспертизы. Там сказано, что обшивка на спинках передних сидений машины изрезана в клочки.

Эти слова заставляют меня задуматься. Связная картина событий напрочь выпала из памяти, запомнилось только паническое чувство бессилия.

— Любопытно, я протокола еще не видела. Выходит, тебя заинтересовал этот случай?

— Да, — кивает он. — Вот я и не поленился прочесть.

Машина петляет по серпантину, который является продолжением северного шоссе.

— Одного понять не могу, — возмущается Мартин, — чего ради ты лезешь с разговорами к каждому встречному-поперечному?

— Что ты этим хочешь сказать?

— К примеру, вчера я видел, как ты кокетничала с каким-то типом. У этого, часом, не было задней мысли пощекотать тебя ножом?

— Этот готов был выдернуть мачту и положить ее к ногам прекрасной дамы, — буркает Хмурый.

— То был мой коллега, — улыбаюсь я Мартину. — Надеюсь, ты заметил нас по чистой случайности. Не заставляй думать, будто ты шпионишь за мной. Или все-таки следил?

— У тебя мания преследования, — вздыхает парень.

Смотрите-ка, и этот тоже научился уходить от прямых вопросов! Переимчивый где не надо. Я отгоняю досадливые мысли, тем более что уже показалась обзорная башня — взметнувшееся ввысь сооружение на вершине горы, в гордом одиночестве внимающее шуму ветров.

Да, кстати, об одиночестве… Я склоняюсь к плечу Хмурого:

— Надеюсь, ты выспался и пересмотрел вопрос о выдернутой мачте.

— Выспался я или нет — не в том дело.

— А в чем же?

— Вечером обсудим.

При нашем обмене загадочными репликами Дональд и Мартин дружно отворачиваются. Я снова откидываюсь на спинку сиденья, однако зря стараюсь: «мазда» останавливается, дальше идет лишь пешеходная тропинка. Мы вылезаем из машины, и я обнаруживаю на мыске туфли одинокого розового червячка. В полном отчаянии он крутит головой из стороны в сторону, пытаясь определить, куда же подевались его собратья. Я стряхиваю его в траву, пусть заводит новые знакомства. Мне бы его заботы!..

Лифт взлетает вверх, поднимая нас на смотровую площадку. Внизу воздух застыл в полной неподвижности, здесь же мы оказываемся на семи ветрах. Гриву мою треплет так и этак, просторная блузка хлопает парусом. Кругом, куда ни глянь, причудливые очертания горных хребтов, смазанные пятна зеленых массивов. Отсюда совсем недалеко до неба, до солнца… Вцепившись в заградительный барьер, я впадаю в лирико-философское настроение. В простирающемся под ногами озере отражается безоблачная голубизна неба. Зрелище этой водной глади возвращает меня к мыслям куда более прозаическим.

Дональд сидит с удочкой. Мартин почти неподвижно распластался на воде. Вокруг плещутся его дружки-приятели, в том числе Конрад и Фанни. Хмурый уткнулся носом в траву и рассеянно крутит в пальцах очки для подводного плавания, затем подхватывается и бежит к воде.

Я переворачиваюсь на спину, подставляя тело лучам солнца. Перед зажмуренными веками пляшут яркие оранжевые точки, солнце сушит кожу, щекочет нос, старательно прогревает колени, — словом, трудится надо мной неутомимо. И, блаженно отдавшись его ласковым заботам, я засыпаю.

Пробуждение подобно кошмару. Рывком сажусь и сбрасываю с себя скользкую, холодную как лед, трепещущую рыбину. Заслоняя солнце, надо мной возвышается Дональд и с довольной ухмылкой наблюдает за моим ужасом. Несчастной рыбине не до веселья, она задыхается.

Я вскакиваю. В первую секунду Дональд не догадывается о моих намерениях, но, осознав, что я с его добычей устремляюсь прямиком к озеру, поднимает крик. Я изо всех сил пытаюсь удержать скользкую рыбину, норовящую вырваться из рук. Бросаюсь в озеро, ныряю поглубже и плыву, держа рыбу перед собой. Удалившись от берега, разжимаю руки. Сверкнув серебром чешуи, пленница скрывается в спасительном сумраке. Я машу рыбке вслед, прося не забывать о моих желаниях. У каждого озера есть своя повелительница вод.

Вынырнув на миг, чтобы глотнуть воздуха, я вновь ухожу под воду. Поросшее водорослями дно кажется живым, зеленые нити липнут к рукам, щекочут колени. Я огибаю этот изумрудный островок, стайки рыбешек с любопытством застывают и бросаются врассыпную при моем приближении. Дырявое ведерко беззвучно взывает о чем-то широко распахнутым зевом, затянутый илом, горюет одинокий башмак, а впереди колышется очередной зеленый пятачок. Запас воздуха в легких на исходе, и я всплываю. Трясу намокшими волосами, протираю глаза. Предметы вновь приобретают четкие очертания, и я возвращаюсь в реальный мир. Мне вдруг становится зябко, и я в темпе добираюсь до берега. Хмурый, наплававшись, опять растянулся на траве.

— А где очки?

— Ребята отобрали.

— Где моя рыба? — накидывается на меня Дональд.