Тут как тут столичные бандиты на заляпанном грязью "Форде". С ходу принялись палить. Засвистели, защёлкали вокруг пули. Юркнул за перевёрнутый джип с мольбой: только не в бензобак. Но взорвался не я, а мои преследователи.

Небесный гром накрыл округу, и на тормознувшую машину рухнул сверху вертолёт, ломая винты, круша корпус "Форда". Визг и скрежет раздираемого металла, удар падения, взрыв, ещё один….

Что делать?

— Бежать!

И я бросился прочь от засыпанного горящими обломками джипа. За спиной прогремел ещё один взрыв. С преследованием было покончено.

— Полисмены долго и тщетно будут искать твой труп среди обезображенных тел.

— Кто это?

— Как думаешь?

— Билли, как ты влазишь в мою суть? А-а, наверняка через свой чёртов оптимизатор? Вот как я не хотел надевать этот чёртов наручник.

— Сними и возвращайся. Впрочем, пустословить можем и в дороге — вперёд, Создатель!

К концу дня достиг сельвы. Тропический лес поглотил, как…. Нет сравнения. Впрочем, ему не до меня — весь пищал, верещал, ухал, ахал, заливался на голоса. После стремительного наступления темноты, хор пернатых поредел, набрали силу рыки охотящихся хищников и вопли их жертв.

Расположился на ночлег. Привалился спиной к дереву и вытянул ноги — ни спичек развести костёр, ни концентратов, разогреть на нём, нет. Только мачете у пояса — всё остальное осталось под обломками сгоревшей машины. Впрочем, есть не хотелось, пить тоже, хотя дневная духота с неохотой покидала сельву. К довершению дискомфорта — не спалось. Какой там сон! Казалось, из-за каждого дерева, из-под каждого куста наблюдает тропическое чудище, жаждущее, если не плоти моей, так крови.

— Расскажи сказочку, — попросил Билли.

Погубитель спутников и вертолётов моего настроения не разделил:

— Не лучше о деле?

— Валяй.

— Проведу сельвой в самое логово Додди. Тебе одному придётся одолеть всех его людей, причём без шума и пыли. Твоё оружие — осторожность, внезапность, решительность. Ошибаться нельзя: погибнешь сам, не спасёшь женщин.

— Ты видел фазенду сверху? Никуши там?

— Я слышу переговоры охранников — женщины там.

…. Ночной притон Тортуги. В чадном дыму, ромовом угаре веселятся моряки, грузчики порта, ловцы жемчуга, рыбаки, буканьеры. Вдруг Никушки — в белых до пят платьях, плечи голые, ладони молитвенно у груди. Что-то поют на сцене, но песни здесь никому не нужны. Присутствующие пожирают их глазами, кидают на сцену монеты, требуют:

— Разденьтесь! Разденьтесь догола! Долой одежду!

Быть потехе! Окинул взором зал — где ж мои флибустьеры? Тяжковато будет одному с такою публикой.

Кто-то самый прыткий или пьяный, с брюхом, как пивная бочка, ринулся на сцену:

— Долой шмотьё!

Никуши в визг, бежать — он их за руки, за подол платья.

Началась потеха! Прыгнул на сцену, схватил брюхана за штаны и шиворот, пустил с разбега в зал — получай, народ, гостинец! Пару столов опрокинулись, подмяв застольников. Завертелась кутерьма — азартом сносит голову. Что может быть сладостнее сердцу русскому разудалой кабацкой драки…?

Проснулся ярким звонким утром. Впрочем, оно было где-то там, в кронах пальм. Под сенью хранился полумрак. На руке примостилась маленькая юркая зелёная змейка — на вид безобидная. Но и без подсказки сообразил — это банановая змея, весьма ядовитая красавица. Она горбила тельце толщиной в палец и грозила длинным язычком серебряному браслету на запястье. Хватило мужества и выдержки не дёрнуться, не сорваться с криками: "Змея! Змея!". Наблюдал, не меняя позы — будь, что будет. Наконец, отчаявшись запугать оптимизатор, изумрудная гостья юркнула с моей руки на ветку куста.

— Готов? — Билли взял руководство операцией в свои виртуальные руки. — Пошёл.

Ох, и поработал же я мачете — забыл, что не завтракал. Бился без устали, прорубая проход в сплошной стене зарослей. Их полчища, а я с мачете — вжик-вжик, хрясь-хрясь, дзинь-дзинь….

Полдень. Солнце в зените. Выбрался из зелёного ада в тропический рай. Представьте озеро голубой воды в обрамлении синих скал. Водопад белый от пены, как седая борода исполина, шумит, искрится в солнечных лучах, и радуга косынкою над ним. Залюбуешься!

Сбросил одежды и прыгнул вниз.

— Мальчишка! — ворчал Билли. — Могли быть подводные скалы, пираньи, кайманы, да мало ли….

Я лежал на узкой полосе раскалённого песка, и мне было лень препираться.

— Кто на меня стучит? Опять эта штука? — потряс рукой, на запястье которой красовался серебряный браслет. — У-у, шпион проклятый!

Разморило.

— Билли, давай привал сделаем — четвёртый день в пути, и так не хочется в эту пасть зелёного дракона. Нет, если скажешь: "иди", я поднимаюсь.

— Отдохни, Создатель, больше таких оазисов в сельве не будет.

…. Знаете, откуда пошло выражение "сахарные уста"? От поцелуя на морозе.

Зима в Подмосковье. Тройка белых рысаков несёт нас заснеженным полем, просекой в бору и снова на простор. Вожжи в моей руке, а за спиной звонкий смех подгулявших графиночек. Бисером расшитые дублёнки, иней оторочил шали, брови и ресницы, румянцем полыхают щёки. Подхватив узкую талию, целую сахарные уста Вероники. А может Доминики? Взрыхленный копытами коней, полозьями саней вьюжит снег. Мелькают ели в январском убранстве. Мороз бодрит душу. Эге-гей, веселись, Россия — я люблю тебя…!

— Ты красиво думаешь, пришелец.

Кто это? Нет саней, нет Никушек, снега и мороза. В сельве ночь. Над головою купол неба, как шатёр звездочёта — в тропиках они ярче и ниже.

Мне приснился красивый сон. Каждую ночь снятся Никуши — душа томится.

— Билли, душа моя томится или это всё твой чудо-оптимизатор? Не ем, не пью уже которые сутки — и что удивительно — совсем не чувствую усталости. А в сон проваливаюсь, будто в сказку. Билли?

— Кто-то проник в твой мозг, Создатель. Я чувствую присутствие постороннего интеллекта.

— И что он там делает?

— Ковыряется в твоей памяти.

— А я ему разрешал? Эй, кто там есть — вылазь к чёртовой матери.

Для демонстрации негодования постучал себя кулаком по лбу.

— Билли, а ты можешь его оттуда вытурить?

— Сначала надо узнать кто это.

Незнакомый голос снова возник в моём сознании.

— Извини, пришелец, мельком заглянул в твою память — ты хороший человек, такой нам нужен.

— Если я пришелец — кто ты?

— У нас нет имён, но, если закроешь глаза, узришь мой облик.

Смежил веки и увидел, будто из памяти всплывшую физиономию, благонравную, с мудрыми и добрыми глазами — таким Иисуса малюют.

— Это ты? Мы раньше не встречались. Зачем проник в мой мозг и для чего вам нужен хороший человек?

— Если позволишь, начну издалека.

— Начни издалека, — я позволил.

— В эволюции человечества были два пути, — начал свой рассказ мудроглазый, — совершенствовать природу под себя и совершенствовать себя под природу. Вот ты, пришелец, продукт цивилизации — носишь одежду от зноя и холода, страдаешь от жажды, голода и гнуса. А мы этих бед не знаем. Наш народ в борьбе за выживание пошёл другим путём — мы научились приспосабливать организм к окружающей среде.

— И много вас?

— Все здесь, но не крути головой, ты и днём не увидишь наших прозрачных тел. А ещё, в отличие от тебя, мы можем питаться любым органическим продуктом природы и не питаться вообще — поглощая все необходимое для жизнедеятельности из среды через кожу. У нас нет запаха, мы не излучаем тепла. Общаемся телепатически, не напрягая голосовых связок — вот как сейчас с тобой. Мы можем жить бесконечно. Однако, погнавшись за долгожительством, мы подписали себе приговор. Вот вы строите города и машины, считаете себя интеллектуальными людьми, но правит вами животный инстинкт размножения. И это даёт вам перспективу. Мы вытравили из себя животное начало и остались кучкой организмов без будущего. Наши клетки не стареют, нервы не изнашиваются — теоретически мы бессмертны. Нам не грозит естественная смерть, только насильственная. Но когда-нибудь наш род иссякнет. Наши мужчины утратили мужские качества. Мы не можем оплодотворить наших женщин. Мне понравились твои мысли о женщинах: ты умеешь красиво думать.