На входе Толлеус застрял надолго: пока вызвали дежурного искусника, пока тот осмотрел жилет и подтвердил его жизненную необходимость, пока опломбировал манокристалл… Все это время старику пришлось топтаться снаружи, под потоками воды, в метре от гостеприимно распахнутой двери.

Проклиная бюрократию и оставляя за собой ручейки и лужи, старый искусник заковылял по коридорам – без посоха идти было вдвойне тяжелее. Благо недалеко.

4. Толлеус. Комендатура. ( глава 5.5)

Битых два часа уставший старик бродил по кабинетам, с раздражением чувствуя, как тает личный запас маны. Зачем-то еще раз стали спрашивать про крушение тюрьмы, интересовались всем необычным и подозрительным. Какой в этом смысл? Следователи уже не только выспросили все по три раза, но также тщательнейшим образом запротоколировали каждое слово. Потом было ожидание, пока переформируют личную метку искусника – уже без права посещения служебных помещений тюрьмы. И то верно – тюрьмы нет, и помещений большей частью тоже. Да и вздумай походить по развалинам – не пустят: все оцепили в ожидании комиссии из столицы.

Толлеус было встрепенулся, когда отправили на замер искусного потенциала. Но миловидная девушка тут же охладила его пыл, честно предупредив, что перспективных мест в администрации сейчас нет.

Поэтому, когда неожиданно здание заходило ходуном и начало разваливаться, старик поначалу даже обрадовался – очень уж это отвечало его чаяниям. Только в следующее мгновение, когда одного из немногочисленных посетителей придавило упавшим с потолка камнем, Толлеус очнулся и начал действовать. Плевать на правила – он сорвал пломбу с манокристалла, блокирующую использование. Где-то, возможно, тревожно звякнул колокольчик. А может, и нет – сигнальный контур рушился вместе со зданием.

Без посоха много не сделаешь. И все же по-простому можно что-нибудь придумать. Толлеус поднял изуродованную артритом руку вверх и пустил по ней бурлящий поток маны из кристалла, отклоняя фонтанирующей субстанцией падающие сверху блоки. Варварский метод, немыслимое расточительство драгоценного ресурса: это как если носить с собой целый дом на случай дождя. С помощью посоха можно было сплести над головой изящное кружево тончайших нитей, делающих все то же самое, только почти даром. Или, если, как сейчас, время поджимает, воспользоваться готовым плетением защитного пузыря, сформировать которое можно за два биения сердца. В коллекции искусника было такое плетение, знаний и умения плести кружево тоже хватало. Но не хватало одной детали: у него с собой не было посоха.

И все же, несмотря ни на что, старик выжил и медленно пробирался прочь от эпицентра – он давно отвык размышлять об экономии, меняя ману на свою жизнь, которую и на сей раз эта привычка спасла.

Сзади что-то вспыхнуло на мгновение, и в спину ударил лютый разряд. Очевидно, сработала боевая защита здания. Искусный экран амулета, призванный в первую очередь защищать внутренности самого амулета от внешних воздействий, изрядно глотнув маны из кристалла, принял удар на себя. Попади удар выше, в незащищенную жилетом голову, старый искусник навсегда бы отмучился. А так он лишь рухнул на пол, заваленный каменным крошевом. При падении столб маны ушел вперед, более не защищая человека сверху, зато расчистил проход. Толлеус на карачках благополучно выполз на улицу.

5. Толлеус. Настоящее искушение. ( глава 5.5)

Убраться подальше он не успел: неожиданно, властно ломая сопротивление, навалилось Искушение. И не полупрозрачные видения сквозь реальность, а удивительно четкие образы, вытеснившие из головы искусника прочие мысли.

Искушений много, очень много, и мелькают они быстро-быстро. Разум не поспевает за ними. Что-то просто мелькает серой тенью перед мысленным взором, иная картина чуть задержится в поле зрения, как нарядная девица перед строем женихов на городском празднике. Вроде бы хороша, но отвернулся – и тут же забыл, засмотревшись на другую. В памяти лишь смутный образ. Встретишь – узнаешь, а нет – так и не вспомнишь. И все же усилием воли удается притормозить мелькающие перед лицом картинки, словно сунуть закладку в книгу. И тогда можно рассмотреть, потрогать, почувствовать все в деталях.

Страницы в фолианте разные. Серые – что-то непонятное, чужое. Старику это неинтересно – пускай бегут, пускай испуганно прячутся в темных закоулках памяти, словно мыши в чулане. Но попадаются другие – цветные. Они – как сладость для малыша, манят, соблазняют. В них-то искусник и тычет властным перстом, выпуская наружу дремлющие образы, погружаясь в них.

…Толлеус с волнением заглядывает через огромное окно в ярко освещенную комнату, где два человека в белоснежных плащах и смешных белых шапочках склонились над трупом – отчетливо видно в развороченной грудине замершее сердце. Он знает – это лекари. Только непонятно, какой смысл возиться с мертвецом? И все же они не уходят. Прикусив губу, старик следит за людьми. Вот один на мгновение прижал блестящий амулет к трупу, отчего тот даже подпрыгнул. Понятно, отчего – лекари зачем-то вызвали грозовой разряд.

Вдруг мертвое сердце начинает судорожно сокращаться. Искусник сам не понял, почему пришло чувство невыразимого облегчения. В комнате сами собой активировались чувствительные амулеты, услужливо рисуя на картине какие-то цифры. Понятно какие – вот температура, это пульс, время.

…Толлеус смотрит на картину – искусную картину во всю стену, где нарисованные персонажи двигаются как живые. Толлеус уверенно говорит: «Первый канал» – и картинка меняется, послушная его воле. Стоп! Что-то интересное. На картине люди в одинаковой зеленой форме в молчании сноровисто потрошат маленькими ножами бесчувственного человека. Толлеус не брезглив, но отчего-то в желудке нехорошо. Один из зеленых окровавленными руками вытаскивает из тела почку. Палачи? Нет! Другой уже держит наготове новый орган, чтобы заменить поврежденный.

…Двое мужчин ведут под руки дряхлого старика и усаживают его в мощное кресло на колесиках. Толлеус стоит в сторонке. Он ждет кого-то. Колеса кресла начинают крутиться сами. Старик без посторонней помощи, не шевельнув ни единым мускулом, едет куда-то по своим делам, свободный как ветер. Искусник вскрикивает – его душит ярость: старый пень проехал Толлеусу по ноге!

…Мрачное подземелье. Толлеус заглядывает через плечо здоровяку, сжимающему пузатый жезл. Из темных коридоров лезут… Люди? Нет, живые человеческие скелеты! Здоровяк искусник еле успевает разрушать их голубыми молниями из жезла. Толлеус как приклеенный следует за незнакомцем. Он не чувствует страха – только азарт. Одной твари удается подобраться совсем близко, и перед смертью она успевает вцепиться мужчине в горло. Брызжет кровь. Старик понимает: если через заслон молний прорвется еще одна, то искуснику конец. Искреннее сочувствие соседствует с легкой досадой на скелетов. Но что это светится зеленым в небольшом тупичке? Искусник тоже заметил и бежит туда. Непонятно почему, но Толлеус чувствует облегчение и радость. Зеленым светится сундук. Здоровяк хватает его и с помощью Искусства мгновенно исцеляется.

…Огромное помещение – стены и потолок теряются вдали. Окон нет – очевидно, помещение вырублено в какой-то пещере. Всюду гигантские, размером с дом, сундуки. Между ними снуют люди. Вот идет молодая девушка с короткими черными волосами. Толлеус смотрит на нее во все глаза: хороша! Девушка залезает в большую железную конструкцию со светлячком сверху, напоминающую фигуру человека. И фигура оживает, повторяя движения чародейки внутри. Голем! Пускай Толлеус их никогда не видел, но сразу же узнал. Голем легко, словно игрушки, подхватывает огромные сундуки и переставляет их.

…Какое-то старое капище посреди дремучего леса. На покосившихся камнях светятся иероглифы. Толлеусу страшно. Он медленно идет вперед, озираясь по сторонам. В руках у старика диковинный жезл – железный прут с удобной деревянной ручкой на конце. Вокруг ни души, как и положено ночью на капище. Но старик уверен – он здесь не один. И точно – неожиданно со всех сторон появляются жуткие твари из ночных кошмаров, жаждущие его крови. Искусник словно этого и ждал – целит жезлом в ближайшего монстра и активирует… механизм? плетение? Визуальной составляющей нет, но чудовище, разбрызгивая черную кровь, падает и больше не двигается. Его судьбу разделяет второе, третье, четвертое… Их слишком много, они совсем близко! Толлеуса хватают, острые зубы погружаются в его плоть. Вместо боли в мозгу бьется лишь разочарование: до цели оставалось совсем чуть-чуть! Он умер, без сомнения, но продолжает мыслить. Чудовища, все еще терзающие бездыханное тело, исчезают в сгущающемся тумане. Но вот туман вновь рассеивается, и Толлеус стоит здоровехонек в самом начале пути. Как будто время пошло вспять. Но только он знает, что время тут ни при чем. Он умер только что, просто это другая жизнь, и осталось еще четыре.