Майкл Гаррет

Леденец на палочке.

Убийца пригнулся к рулю припаркованного автомобиля, практически невидимый в темноте.

Он наблюдал, ждал.

Учащенное дыхание со свистом вырывалось из груди, пульс отдавался в ушах, его буквально распирало от ярости. До половины одиннадцатого оставалось несколько минут, в мотеле она находилась уже больше трех часов. Ее машина стояла у двери, она не могла не выйти из мотеля. И вот тогда он намеревался отправить ее в ад, самое подходящее для нее место.

А грохот выстрелов, полагал он, растворится в постоянном гуле транспортного потока на автостраде. “Я иду в кино с Дэбби”, - сказала она. Хорошенькое кино. Он понял, что она лжет, еще до того, как слова сорвались с ее языка. Очень уж нарочито она избегала его взгляда.

Время шло. Револьвер “38-й спешл” казался игрушкой в его огромной, затянутой резиновой перчаткой руке. “Детский пугач”, думал он. Он-то отдавал предпочтение “магнаму”. Но “38-й” не мог вывести на него, а убойной силы патрона с лихвой хватало на то, чтобы лишить ее жизни. И бойфренда тоже. Гребаный сукин сын, трахающий чужих жен! Кто он такой, убийцу не интересовало.

Он глубоко вдохнул, чтобы хоть немного успокоить нервы. Снаружи заметно похолодало. Ветровое стекло покрылось ледком, и дыхание паром вырывалось из ноздрей. Сверкающая поблизости синяя неоновая вывеска окрашивала пар в неприятный синюшный цвет. Убийца протер запотевшее изнутри ветровое стекло, уселся по-удобнее, плотно закрыл глаза, покачал головой.

Он же тысячу раз предупреждал ее, что вышибет ей мозги, если она посмеет только взглянуть на другого мужчину, но она, судя по всему, не отнеслась к его словам с должной серьезностью. И этим допустила ошибку. Роковую ошибку. “Она моя и никто не имеет права прикасаться к ней!” Он заскрипел зубами, подумав о том, чем она занималась все это время, в тысячный раз задался вопросом, сколько еще будет продолжаться это безобразие.

Внезапно открылась дверь мотеля. Высокий, худощавый мужчина, примерно ее возраста, подержал дверь, пропуская даму вперед, и она выпорхнула в холодную ночь, будто имела полное право находиться здесь в столь поздний час. Запахнула длинную, до пят, шубку и улыбнулась этому галантному сукиному сыну. Который, широко улыбаясь, выдержал паузу, а потом двинулся следом, не отрывая глаз от ее ладной фигурки. Догнал, наверное, решил что-то сказать на прощание.

Сдерживаемая ярость выплеснулась наружу. Горло перехватило. Сердце выскакивало из груди. Боль сжала голову, словно железным обручем. Он шумно сглотнул слюну, толкнул дверцу, вывалился из автомобиля, на ватных ногах направился к ней.

- Сука! - взвизгнул он. - Гребаная трахающаяся сука!

Ее голова повернулась к нему, в глазах отразился ужас. Бойфренд остановился, попятился, надеясь нырнуть в дверь и спастись в коридоре мотеля.

Но прежде чем он успел взяться за ручку, убийца поднял револьвер, зажатый в правой, в резиновой перчатке, руке, пальцами левой, для устойчивости, обхватил запястье руки с револьвером. Прицелился, дважды выстрелил. Сука закричала, когда два фонтана крови забили из груди бойфренда, и он распластался на холодном асфальте. Убийца направил револьвер на истерично вопящую суку, над коротким стволом еще вился дымок.

- Нет! - кричала она. - Нет! Это…

Но убийца пришел не для того, чтобы выслушивать объяснения. Он их уже наслушался. Да и удары сердца, отдающиеся в ушах, заглушали ее вопли. Поздно ей вымаливать прощение.

Он, может, и спросил бы, как она могла совершить столь чудовищную глупость, но его спугнул свет, зажегшийся в ближайших окнах мотеля, раздвигающиеся занавески: постояльцы желали знать, с чего такой шум. А она, воспользовавшись секундным замешательством убийцы, по-прежнему крича, бросилась к нему, забарабанила кулачками по груди, чуть не сорвала фальшивую бороду. Ее визг сводил его с ума. Он с такой силой толкнул женщину, что она повалилась на асфальт рядом со своим умирающим любовником.

- Заткнись! - крикнул он. - Вина твоя - не моя, - по щекам заструились ледяные слезы. - Спасибо, что облегчила мне задачу, - и выпустил в нее оставшиеся в обойме пули.

*

Резкий стук в дверь разбудил Патрика Фарра в начале первого ночи. Он с трудом разлепил веки, медленно вырываясь из объятий сна. Что происходит? Он в мотеле, за сотни миль от дома. Кто может стучать в дверь? И почему не позвонили по телефону? Может, пожар?

- Одну минуту, - Патрик натянул штаны. Потянувшись к дверной ручке, посмотрел в глазок. В коридоре стоял полицейский в форме. Недоумевая, Патрик открыл дверь.

- Патрик Фарр? - коп с каменным лицом прочитал его имя и фамилию, записанные в блокноте.

Патрик кивнул, разом встревожившись. Неужели что-то случилось дома, со Сью и детьми?

- Да, это я, - нервно ответил он. - Что произошло?

Оба полицейских пробормотали свои фамилии и показали жетоны, но охваченный тревогой Патрик не разобрал ни слова, ничего не разглядел.

- Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, - продолжил каменнолицый коп.

Патрик впустил их в номер. Практически сразу дал им прозвища, очень уж разнилось их поведение. Здоровяк, настоящий мачо, старший в паре, безусловно мнил себя Суперкопом. Второй, ростом ниже среднего, вообще не выглядел полицейским. Разве что Миникопом.

В маленьком номере сразу стало тесно.

- Сесть можно только на кровать, - извинился Патрик.

- Вы садитесь, мы постоим, - рыкнул Суперкоп, а Патрик, примостившись на краешке кровати, начал злиться. Что, в конце концов, происходит? Почему они лишают его столь необходимого сна?

- Где вы были этим вечером в половине одиннадцатого, мистер Фарр? - спросил Миникоп.

Раздражение Патрика прорвалось наружу. Достали его эти полицейские.

- Нет уж, постойте, - прошипел он, зная, что лицо залилось краской, верным признаком того, что он злился. - Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы, не зная, чем они вызваны.

Суперкоп глубоко вдохнул, выпятил грудь. И Патрик мгновенно понял, что его ложная бравада никакого результата не даст.

- Извините, что побеспокоили вас, мистер Фарр, - голос сочился сарказмом, - но мы поговорим или здесь, или в другом месте. Выбор за вами.

Тревога Фарра усилилась. За всю жизнь ему не приходилось иметь дела с полицией. Более того, он всегда симпатизировал копам, принимал их сторону. Должно быть, произошла какая-то досадная ошибка. Но сейчас, сидя на кровати в майке и брюках, глядя снизу вверх на стоящих над ним одетых в форму, вооруженных копов, он чувствовал себя маленьким и… беззащитным.

Миникоп шагнул к кровати, его лицо чуть смягчилось.

- Похоже, мы неудачно начали разговор, мистер Фарр. Я сожалею об этом, - он замолчал, воспользовался паузой, чтобы пожать руку Патрика, потом продолжил. - Некоторое время тому назад на автостоянке мотеля застрелили мужчину и женщину. Мы опрашиваем всех постояльцев. Вдруг кто-нибудь что-то увидел или услышал.

Новость его не порадовала. Мотель этот, конечно, не “Уолдорф-Астория” , но выглядел достаточно пристойно. Патрик всегда выбирал менее дорогие мотели, экономя на командировочных, но до клоповников не опускался. И отреагировал изумленным: “Вау”.

- Вы здесь по делам или поразвлечься? - спросил Суперкоп.

- Разумеется, по делам, - ответил Патрик.

- Когда вы вернулись в мотель вчера вечером? - спросил Миникоп.

- Весь вечер пробыл в номере, с семи часов, - ответил Патрик.

- Один? - рявкнул Суперкоп.

Патрик замялся, сглотнул слюну, надеясь, что копы не заметили замешательства, которое вызвал у него этот вопрос. Кэнди провела с ним большую часть вечера, они в полной мере использовали возможности, которые предоставляла широченная кровать, стоящая в номере, но признаться в этом он не мог. Во-первых, у него дома остались жена и дети, во-вторых, у Кэнди был муж и трое детей. А вдруг копы захотят, чтобы он дал показания в суде? Публично он бы никогда в этом не признался.

- Да, один, - пробормотал он, отводя от копов глаза. - Смотрел телевизор.