Результат по-прежнему нулевой. На нас смотрят, раскрыв рты, видимо, принимают за сумасшедших. Наверно, думают: с чего эти два чужака с другого края земли изгаляются перед всем честным народом? Придя в полное неистовство, Чезаре пытается даже снести яйцо, но из-за того, что он отвлекается, подыскивая изощренные оскорбления в адрес присутствующих, подлинный смысл его действий до них не доходит. Малоприличные телодвижения Чезаре вызывают новый взрыв причитаний, теперь на октаву выше, которые, все усиливаясь, превращаются в гудение разворошенного улья.

Вдруг я вижу, что одна из старушек подходит к бородачу с ружьем и, поглядывая на нас, что-то взволнованно ему говорит. Чувствуя, что дело принимает опасный оборот, я поднимаю Чезаре, все еще сидящего на четвереньках в неестественной позе, велю ему замолчать и вместе с ним подхожу к старику.

— Prego, per favore [28], — говорю я и подвожу старика к свету, который падает из окна одного из домов.

Смущаясь от направленных на меня взглядов, я рисую на освещенном прямоугольнике земли курицу со всеми ее атрибутами, включая и яйцо для большей убедительности. После этого поворачиваюсь лицом к зрителям и добавляю:

—  Вы тарелки, мы еда.

Все зашушукались, но вдруг от кучки отделилась одна старушка, сделала два шага вперед и с веселой радостью в глазах звонким голосом воскликнула:

—  Кура! Курица!

Она была счастлива и безмерно горда тем, что именно ей удалось разгадать загадку. Все стали смеяться, хлопать в ладоши, повторять: «Курица! Курица!»Охваченные общим ликованием, захлопали в ладоши и мы. Старуха поклонилась, как актриса после исполнения своей роли, куда-то пропала, но уже через несколько минут вернулась снова, на этот раз с курицей в руке, причем уже ощипанной. Словно передразнивая Чезаре, она издевательски поводила этой курицей перед его носом, потом отдала ее ему, собрала с земли тарелки и с ними ушла.

Чезаре, который в свое время торговал на Порта Портезе и в таких вещах понимает, уверил меня, что курицетта упитанная и шести тарелок вполне стоит. Мы вернулись к сараю, разбудили своих товарищей, снова развели костер, поджарили курицу и каждый получил свою порцию в руки, потому что тарелок у нас больше не было.

Старые Дороги

Курица и ночевка под открытым небом пошли нам на пользу. Мы выспались, хотя спали на голой земле, и проснулись бодрыми, в отличном расположении духа. Наше хорошее настроение объяснялось тем, что светило солнце, утренний воздух был напоен запахами, мы чувствовали себя свободными, а кроме того, в двух километрах от нас были люди, незлые, смекалистые и с чувством юмора, которые, правда, в нас стреляли, но потом отнеслись к нам вполне доброжелательно и даже продали курицу. Что будет завтра, мы не знали (впрочем, иногда лучше не знать, что будет завтра), зато в тот день мы радовались возможности делать то, чего не делали уже давно: пить воду из колодца, лежать на солнце в густой высокой траве, вдыхать летние запахи, собирать в лесу землянику и грибы, готовить на костре еду, курить, глядя в высокое, очищенное ветром небо.

Радовались-то мы радовались, однако наши запасы съестного подходили к концу, на грибах и землянике долго не продержишься, к тому же никто из нас (даже Чезаре, горожанин и римлянин «со времен Нерона») не был морально готов к бродяжничеству и добыванию пропитания в сельских условиях, требующему определенных навыков. Мы стояли перед выбором: немедленное возвращение в человеческое сообщество или голод. Правда, до человеческого сообщества, то есть до таинственного лагеря в Старых Дорогах, было тридцать километров изнурительного пути, и, чтобы успеть к ужину, нам пришлось бы мчаться, сломя голову, да и то, скорее всего, мы бы опоздали. Другой вариант — еще раз переночевать на свободе, но на голодный желудок.

Мы быстро подсчитали ресурсы. Оказалось, не густо: восемь рублей на всех. Никто из нас понятия не имел о покупательной способности рубля в данный момент и в данном месте, тем более что до сих пор наши денежные отношения с русскими носили случайный характер. Некоторые из них спокойно брали любую валюту, включая немецкую и польскую, другие, более подозрительные, боялись обмана и признавали только натуральный обмен или металлические деньги. При этом какие только монеты не имели хождения! Расплачивались извлеченными из запыленных семейных тайников царскими рублями, английскими стерлингами, скандинавскими кронами и даже монетами Австро-Венгерской империи. Что же касается немецких марок, в Жмеринке они украшали стены вокзального сортира, тщательно приклеенные нетрудно догадаться чем.

В любом случае восемь рублей — небольшие деньги: больше пары яиц на них не купишь. Решено: мы с Чезаре, признанные всем коллективом парламентарии, сходим еще раз в деревню и на месте разберемся, на что лучше всего потратить собранную сумму.

Уже по дороге нас осеняет идея: услуги, а не продукты, вот что нам надо! Нанять у наших ночных знакомых лошадь с повозкой, чтобы доехать до Старых Дорог. Восьми рублей, скорее всего, не хватит, но можно предложить им в придачу что-нибудь из одежды, тем более что в такую жару нам она не нужна. Наше появление в деревне было встречено дружескими приветствиями и смешками старушек, а также грозным собачьим лаем. Когда установилась тишина, я, припомнив прочитанные в свое время русские книги, сказал:

—  Тэлэга.Старые Дороги, — и показал восемь рублей.

Последовало невнятное бормотание: меня явно не поняли. На этот раз моя задача была не столь сложной, как накануне. На гумне под навесом я увидел сельскую четырехколесную повозку, узкую и длинную, с расширяющимися кверху бортами. Я дотронулся до нее и, слегка раздраженный тупостью этих людей, спросил, разве это не тэлэга?

—  Телега! — с отцовской назидательностью поправил меня бородач, возмущенный моим варварским произношением.

— Да, тъэлъэга, — повторил за ним я, — на Старые Дороги. Мы платить. Восемь рубли.

Мне было ясно, что предложение мое смехотворно: кто согласится гнать лошадь тридцать километров туда (двенадцать часов пути) и тридцать обратно за цену двух яиц? Но бородач спрятал в карман деньги и ушел, а через некоторое время вернулся с мерином, впряг его, подал нам знак садиться и все так же молча положил в телегу несколько мешков. Чезаре привел остальных, перед которыми мы не упустили возможности похвастаться своими успехами, и повозка двинулась в сторону шоссе. Итак, комфортабельное путешествие в телеге (в тьэльэге),триумфальный въезд в Старые Дороги, и все удовольствие за восемь рублей! Вот что значит знать иностранные языки и обладать дипломатическим даром.

На самом деле и нам, и нашим товарищам вскоре стало ясно, что восемь рублей мы просто выбросили псу под хвост: бородач и без нас поехал бы в Старые Дороги по каким-то своим делам, так что мы могли бы, наверное, и бесплатно доехать.

Выехали мы около полудня. Лежать на мешках было не очень удобно, но все же гораздо лучше, чем идти пешком. Глядя вокруг, мы любовались непривычным для нашего глаза, удивительным пейзажем.

Равнина, еще вчера подавлявшая нас своей торжественной скукой, уже не была такой безнадежно-ровной. На ней появились легкие волны, возможно, остатки древних дюн, невысокие, всего в несколько метров, но этого было достаточно, чтобы нарушить монотонность, дать отдых глазу, создать ритм, масштаб. Впадины между мягкими гребнями были заболочены, тут и там виднелись озера и озерки. Песчаную землю неровными островками покрывал дикорастущий колючий кустарник. Высокие деревья тоже встречались, но одиночные и редко. По обеим сторонам шоссе ржавели бесформенные останки орудий и грузовиков, мотки колючей проволоки, каски, котелки — свидетельство многомесячного противостояния двух армий. Это был район среднего течения реки Припяти, заболоченная Полесская низменность.