Милейн подождала, пока Тэннер заглушит мотор.

— А ты говоришь своим ребятам, что это в порядке вещей?

— Говорю. Я работал с одним старым лесником, который считал, будто настоящий мужчина не должен показывать, что он чувствует. Он не показывал. Но и пил чуть ли не каждый вечер, чтобы заснуть. Тогда я решил не скрывать ничего. Как сегодня... — Тэннер повернулся к Милейн. — Я хочу провести эту ночь с тобой. Я хочу, чтобы все было хорошо, и если для этого не надо ни о чем говорить...

— Не говорить?

— Ни о чем таком, что мы не можем изменить.

Милейн проглотила слезы и кивнула. Несмотря ни на что, он ее не бросил. Пока не бросил.

— Сегодня, — сделав над собой усилие, проговорила она. — Это все, что у нас есть.

— У всех так. Один час. Одна ночь.

Когда рассвет засверкал тысячами льдинок на Маммотских озерах, Милейн решила, что узнала наконец нечто бесценное. Она узнала, как можно утонуть в ночи.

Еще не совсем проснувшись, она наслаждалась теплом, исходившим от сильного тела рядом с ней. Теперь она знала это тело не хуже своего собственного. Они мало говорили в эту ночь, но не потому, что им нечего было обсудить, а потому, что происходившее ночью не требовало слов.

Милейн вдохнула запах одеколона, мыла и пота, мужской запах, без которого она не представляла себе жизнь теперь. А каким он был любовником! Сколько в нем было сдержанной силы и страсти!

Не желая прощаться с ночью, но понимая, что все равно придется возвращаться в реальную жизнь, Милейн открыла глаза. В комнате было прохладно, но Тэннер не прятал руки под одеялом. Она обратила на это внимание. Даже во сне он сохранял облик сильного мужчины.

Она думала о том, какими властными и нежными были эти руки ночью. А если бы она спросила, будут ли эти руки поддерживать ее всю жизнь, что бы он ответил?

От этой мысли она окончательно проснулась.

Раньше она об этом не задумывалась. Не позволяла себе. Однако после такой ночи вопрос был неизбежен. Подобно ей, Тэннер был не из тех, кто сходится с кем попало. Он кружил женщинам головы. Милейн не сомневалась в этом. Но если бы в его жизни было много женщин, она бы сразу поняла. Удовлетворив голод, он оставил бы ее в покое. А он вел себя иначе, старался угодить ей, дать то, что она хочет.

Завтра! Она хочет, чтобы он был здесь и завтра. Но как попросить об этом?

— Ты проснулась?

Милейн вздрогнула от неожиданности. Ей не хватило времени додумать до конца...

— Похоже на то. А ты?

— Я думаю, — сказал он и прижал ее к себе.

Милейн решила, что, если так пойдет дальше, они никогда не вылезут из постели.

— Думаешь? Как интересно!

— Нет, уже не думаю. Я решил. — Он провел кончиком языка по ее уху.

— Решил?

— Серьезно решил. И решение это жизненно важное. Тебе надлежит сделать то же самое.

— Ну?

— Хотя мне очень нравится жевать твое ушко, я все же кое-что надумал. — Он чуть отодвинулся и взял в ладони ее грудь. — Мы должны принять решение.

Милейн вся напряглась.

— Какое?

Неужели он решил немедленно покончить с колдовством и вернуться в реальную жизнь?

— Что мы будем есть на завтрак? Я умираю от голода.

Умираю от голода? Милейн вздохнула с облегчением и подумала, что тоже не прочь поесть. Вечером она, правда, наелась до отвала, но любовные ласки быстро сожгли все калории.

— И это все? — Милейн изобразила негодование, не надеясь обмануть Тэннера. — И, полагаю, ты хочешь, чтобы я приготовила завтрак?

— Точно.

Поглощая яичницу и тосты, Тэннер сообщил, что собирается провести день на горе Джун.

— Жалко, конечно. Мне там одиноко без тебя, но ты ведь должна забрать Эмбер.

Милейн кивнула.

Тэннер жевал тосты, пил кофе, и Милейн чувствовала, как он настраивается на другой лад.

— Ты знаешь, о чем мы с Крисом говорили? Я спросил его, почему он не позволяет тебе удочерить Эмбер, а он стал рассказывать о родителях и о своей ответственности.

Милейн сразу стало холодно.

— Это имело бы смысл, если бы ты знал его родителей.

— Так расскажи мне о них.

Ей очень не хотелось говорить о родителях Криса перед расставанием, но она понимала, что должна была выполнить просьбу Тэннера.

— Я их нечасто видела. Когда они приезжали к нам, то разговаривали в основном с Крисом о его делах и о «достижениях» Эмбер. Словно она была вложенным капиталом. Не помню, чтобы они хоть раз ее поцеловали. Эмбер ни разу не обрадовалась их приезду. А ведь должна бы...

— Почему?

— Думаю, дети инстинктивно понимают, кто хочет быть с ними, а кто — нет. Они не умеют порой это выразить словами, но чувствуют. Родители Криса не хотели.

— Холодные люди.

— Да, — согласилась Милейн. — Холодные. Я никогда не встречала такой сдержанной женщины, как мать Криса. Его отец еще мог разволноваться, если речь шла о деле, особенно о победе над соперником. Они с Крисом часами обсуждали конкуренцию, рекламу и все такое. Я ужасно скучала. А больше они ни о чем не говорили.

— Ты ладила со свекровью?

— Не знаю. Она прекрасно играет в гольф. У нее много призов. Но у нее есть время и деньги играть сколько ее душе угодно. — Милейн поставила локти на стол. Она попыталась представить себе Маргарет Ланда беседующей с Тэннером и не смогла. — Она очень удачливый коммерсант. У нее несколько процветающих компаний. Но меня это не интересует. Я хотела, чтобы она поговорила со мной об Эмбер.

— Судя по твоим словам, Крис унаследовал сдержанность родителей. Они не выказывали любви к нему, когда он был ребенком, и он ведет себя так же.

— Да, — еле слышно проговорила Милейн. Как бы Крис ни мучил ее, она все же чувствовала себя виноватой перед ним. — Эмбер, слава богу, не такая. У нее есть сердце. Насколько мне известно, ее мать была ласковой. Маргарет мне сказала, что, когда умерла его жена, Крис ни разу не заплакал. И я не видела его плачущим.

— Такой плакать не будет.

Ей стало понятно, что Тэннер успел неплохо узнать Криса, пока они беседовали на улице.

— Поэтому я не могу оставить Эмбер. Она должна уметь плакать и смеяться.

— Ты надеешься убедить Криса?

Милейн покачала головой. Ей казалось, что ее схватили и выкинули из прекрасной ночи в страшный день, который не сулил ей ничего хорошего.

— Его родители многого не смогли ему дать. Однако они воспитали в нем чувство ответственности. Он ответствен за Эмбер. И, наверное, любит ее как умеет. Но главное для него — не обмануть ожиданий родителей.

Тэннер долго молчал. Казалось, он забыл о еде.

— Придется тебе смириться, — сказал он наконец. — Криса не изменишь. Смирись.

— Не могу.

— Милейн, у тебя нет выбора. Черт! Мы уже говорили об этом. Не хочу возвращаться к старому, но не могу не сказать. Делай для Эмбер что можешь. Будь частью ее жизни. Проводи свой отпуск в Аспене, если хочешь. Пусть она живет у тебя летом. Но не отказывайся от своей жизни.

Гул в голове мешал Милейн сосредоточиться.

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Разве? Просто я смотрю на ситуацию реалистически. То, как ты поступаешь, идет ей во вред. Не может же она все время жить со смятенными чувствами. И тебе это тоже не по силам.

— Ты не любишь ее. В этом вся разница между тобой и мной. Ты ее не любишь.

Тэннер встал. Он молча поставил тарелку в раковину и повернулся к Милейн, сразу постарев.

— Нет. Я не позволил себе ее полюбить.

— Не позволил? Значит, так? Не позволил? Тэннер, нельзя позволять или не позволять себе любить.

— Да? Мы взрослые разумные люди, Милейн, и должны контролировать свою жизнь и свои чувства.

— Может быть, так. — Она встала. — Но тогда мне жаль тебя.

— Жаль?

— Потому что... — Она смотрела на него, не в силах смирить свое сердце. — Мне, может быть, больно. Но я по крайней мере испытываю все чувства, которыми нас наградила природа. Ты сказал, что ты и твоя жена разлюбили друг друга. А ты уверен в этом? Может быть, это ты недодал ей любви.