Фили прикрыла зеленые глаза длинными ресницами:

– Да уж…

– Ты говорила, раньше он был блондином? – не унималась Эллен.

– Да уж… Был. По крайней мере, в детстве. Потом, кажется, потемнел. Трудно сказать – он всегда красился в дикие цвета. Помню, одно лето ходил с ярко-розовыми волосами.

– Может быть, он неоромантик? – Эллен вспомнила, что сама подростком питала пристрастие к синим прядкам.

– Кем-кем, а романтиком Шпору назвать нельзя.

– По оддлоудским стандартам он был совершенно неприемлем, да?

– Да уж, это точно. У нас его не терпеть не могли.

– Почему?

– Да потому, что он – само зло во плоти. – Фили вздохом дала понять, что не хочет углубляться в эту тему. Мотылек опять упорхнул.

Господи, Эллен ведь совсем не хотела впутываться в местные дрязги. Все, что ей требовалось, – время и спокойствие, чтобы разобраться в своих отношениях с Ричардом. С хорошим, добрым, честным Ричардом. Ну почему, почему грешники всегда привлекали ее больше, чем праведники? Будь Ричард из породы грешников, возможно, они бы сейчас путешествовали вместе. Плохого мальчика она чуяла издалека – и шла на запах. Но если Сола Вика можно без труда обойти, то Джаспер Беллинг сулит неминуемую погибель.

– Надеюсь, что к утру ты забудешь о самом дешевом лоте сегодняшнего аукциона. Тебе же будет лучше, – неожиданно сказала Фили.

– Но что в этом Джаспере такого ужасного?

Фили подняла кружку с черным пивом.

– Видишь? Его душа такого же цвета.

Эллен уставилась на кружку Гиннеса.

– Мой отец любил Шпору, – продолжала Фили, – и папа был одним из немногих людей, которые продолжали верить в него, когда тот сбился с пути. Папа говорил, что он – птица, посаженная в золотую клетку, что дома его не любят и не понимают. Он убедил Шпору заняться рисованием. Ведь у него талант, у этого сукина сына, но он все растратил на пакости. И наплевал в душу моему отцу. Он обкрадывал его – из дома пропадали сотни фунтов, ценные вещи, но папа не заявлял в полицию. Я на несколько лет старше Шпоры. Я тогда была двадцатилетней девушкой, с маленькой дочкой на руках. Наверное, я что-то упустила, не уберегла отца. Он всегда был такой сильный и независимый, и я даже не догадывалась, что у него рак. Он сказал мне это за несколько недель до смерти, почувствовав, что ему уже немного осталось.

Фили говорила с трудом, явно страдая.

– И в эти последние дни у отца был один свет в окошке – Шпора. Знать никого не хотел, кроме Шпоры. Считал его своим сыном, о котором всегда мечтал, – ведь моя мама умерла очень давно, а Шпора все также воровал, врубал на полную катушку телевизор с порнухой, хлестал виски, устраивал в отцовском доме оргии, курил крепкие сигареты, когда отец задыхался. Это его и доконало. Когда он умер, парень изуродовал все его скульптуры в саду. Я вернулась с похорон – Шпора на похороны не пошел – и обнаружила, что все каменные скульптуры обезглавлены. Прекрасные папины птицы, собаки, лошади изуродованы, везде валяются обломки. Бронзу трудно разбить, но он постарался – выцарапал глаза отверткой, скинул фигуры с постаментов. Как будто ему показалось мало, что он сократил отцу жизнь. Этот гад хотел еще поплясать на его могиле, уничтожить все, что осталось на свете после папы.

Эллен прижала пальцы к губам, ей было тяжело видеть, как боль и ненависть до неузнаваемости исказили прелестное детское лицо Фили.

– Я сказала, что не смею продать работы отца. Это не совсем правда. Под слоем мха ты не разглядела жуткие царапины и повреждения. Эти работы невозможно восстановить. Отец завещал дом Даффодил, а скульптуры мне, но в таком состоянии за них не заплатят ни гроша. Бросить их я тоже не могу. Шпора превратил меня в пленницу замка. Если б я и решилась уехать отсюда, мне просто не на что.

– А ты уверена, что именно он переломал скульптуры?

– Абсолютно. Он оставил свою визитную карточку. – Фили смахнула слезинку. – Надругавшись над кем-нибудь, он всегда оставляет на память подкову. Я нашла ее в вытянутой руке обезглавленной танцовщицы. Вместе с венком из маргариток. Думаю, это был поминальный венок для отца. Трогательно, правда?

Эллен взяла Фили за руку и почувствовала, как острые ногти подруги впились в ее ладонь.

– Не знаю, какие три желания ты загадаешь. Что до меня, то я бы хотела, чтоб много лет назад Джаспер Беллинг не повстречался на пути моего отца. Чтоб Джаспер Беллинг узнал, каково это – быть пленником, только без золотой клетки. А больше всего на свете я хочу, чтобы он никогда сюда не возвращался.

Потерявшая невинность сказочная принцесса стояла, погруженная в темноту. Эллен вошла в ворота и чуть не вскрикнула, когда из открытого окна навстречу ей метнулась тень.

– Снорк! – рассмеялась Эллен мгновение спустя. – Ты в порядке, моя девочка?

Сноркел повалилась на спину и, повизгивая, подставила пятнистый живот. Пахло от нее отвратительно. Похоже, не зная, чем развлечься, она плавала в пруду.

Фонарь у крыльца не горел, а ночь была безлунная. В кромешной тьме Эллен нащупала замочную скважину. За вечер она выпила две пинты пива и с самого утра ничего не ела, поэтому в голове был туман. Неожиданно на крыльцо ей под ноги упал какой-то предмет. Сначала она решила, что это ее мобильный телефон, но потом сообразила, что он так и остался в сумочке Фили. Наклонившись и подняв что-то твердое, зазубренное, с неровным краями, она подумала, что сломала дверной замок и от него отвалилась деталь.

Войдя в дом, девушка включила свет и увидела, что держит не часть замка, как она думала. В руках у нее была старая лошадиная подкова, из которой торчали три гвоздя, как три кривых зуба.

– О господи! – Эллен пошатнулась и, чтобы не упасть, прислонилась к притолоке.

Тут она ощутила сильный аромат роз, заглушавший не только запах лаванды, расставленной повсюду в молочных бутылках, но и неистребимый запах сигарет.

Эллен закрыла входную дверь, но запах не исчез, даже усилился. Она вошла в гостиную и включила свет. Игровая приставка исчезла, а на полу, там, где она стояла, кто-то выложил розовыми лепестками одно-единственное слово: «СПАСИБО».

4

Когда утром, проснувшись, Эллен вошла в гостиную, лепестки роз завяли и потемнели и более резкий запах лаванды перебивал их аромат.

Девушка спала в большой мансарде под самой крышей, среди коробок с вещами, уже упакованными для отправки в Испанию. Она предпочла мансарду, потому что специальная гостевая спальня слишком остро напоминала ей о Ричарде и об их редких, но драматичных визитах в Гусиный Дом.

Короткий сон Эллен кишмя кишел злыми волшебниками, добрыми феями, скачущими лошадьми и мужчинами с серебристыми глазами. Она с облегчением проснулась и с удовольствием встала, наслаждаясь пением птиц, окутанным дымкой солнечным утром и горячим чаем. Было шесть часов.

Финс был благодарен Эллен за то, что та так много времени провела с ним в хозяйственной комнате, где временно его поселила. Он с мурлыканьем терся об ее ноги, пока она накладывала корм в миску, наливала свежую воду и убирала его туалет. Потом кот вспрыгнул на подоконник и стал с завистью наблюдать за Сноркел, совершавшей утреннее патрулирование территории. Задрав голову, он посмотрел на птичек, прыгавших на телеграфных проводах, и несколько раз протяжно мяукнул.

– Потерпи немного. Вот наведем порядок в саду, и я выпущу тебя погулять, обещаю, – успокаивала его Эллен, поглаживая по спине.

Ее взгляд упал на снятые вчера после уборки резиновые перчатки и рабочие штаны, и она подумала, что пора, не теряя времени, в них облачиться и взяться за работу. Дом нужно поскорее привести в товарный вид, чтобы он привлекал, а не отпугивал покупателей. Ей не хотелось вступать в выяснение отношений с Дот и Регом, по крайней мере, в воскресенье утром. Денек обещал быть жарким – благодаря солнцу и… уборке. Посмотрев в окно, она вспомнила, что еще не проверила, в какое состояние вандалы привели гостевой домик.