Долго я ничего не говорил. Я просто смотрел на таблетку, потом медленно обернулся к нему. Он тоже стал смотреть на таблетку и так же медленно обернулся ко мне. Вне всяких сомнений - он улыбался.
Я поднялся на ноги, постаравшись сделать это со всем возможным достоинством. «Ну хорошо, - подумал я, - если он хочет войны, что ж, он ее получит. Но я предупреждаю, следующая атака начнется тогда, когда он меньше всего будет ее ожидать».
И точно так я и поступил. Я довольно долго выжидал, потому что сообразил, что лучший шанс для успешного нападения может представиться ночью, под покровом темноты. В эту же ночь, после того как он вспрыгнул на мою широченную кровать и разлегся на большей ее части, я дождался, пока он уснул, - и нанес удар. Одним простым, но стремительным движением сел, схватил кота, запихнул таблетку ему в рот и в этот раз не только погладил по горлышку, но сделал все, чтобы он проглотил таблетку. Это было неприятно, но война приятной не бывает.
Дело в том, что он действительно проглотил таблетку, но сказать, что он был в ярости, - значит ничего не сказать. Если коты могут быть мертвенно-бледными, то он был мертвенно-бледным. Он, очевидно, определил мое поведение как величайшее со времен Брута и Цезаря предательство.
На самом пике пилюльного кризиса я улетел по делам в Канаду. Вернувшись домой, я нашел Белого Медведя, о котором все это время заботилась Мариан, здоровым и дружелюбным, даже чересчур дружелюбным. Нельзя было не заметить, что он здорово растолстел.
Существует ошибочное мнение, что после кастрации и коты, и собаки немедленно прибавляют в весе. Это, конечно, неправда. Коты и собаки прибавляют в весе только по одной причине - потому что много едят.
В то же время правда, что животные, раньше бывшие бродячими, часто становятся обжорами. Иначе и быть не может, потому что, голодая в своей бродячей жизни, теперь, попав в дом, они, естественно, рассматривают всякую еду как последнюю и должны съесть ее до крошки. Белый Медведь был именно таким. С другой стороны, к несчастью, Белый Медведь не относился к той категории котов, которым можно положить сколько угодно еды, независимо от того, хотят они есть или нет, и они съедят не слишком много. Белый Медведь рассматривал любую оставленную пишу, неважно, сколько ее там, как нечто, что должно быть уничтожено немедленно.
С самого начала, как только я его спас, если еды было недостаточно, он неуклонно проводил хитрый маневр. Например, я накормил его завтраком и уехал в офис, а он начинал ждать, когда придет уборщица Роза. Тогда он время от времени пытался подвести ее к своей миске, где, он знал это точно, не осталось ни крошки. Там, глядя на Розу, он издавал наиболее жалобное из своих "айяу". Роза, конечно, смотрела на него и его миску и начинала на испанском заботливо успокаивать его. "Pobre gatocito, - причитала она. - Elseñor no te dió desayuno?" [Бедный котенок... Тебя не покормили? (исп.)]. He сомневаюсь, Белый Медведь отвечал: "No, él no me lo dió" [Нет не покормили (исп.)]. Когда дело касалось еды, его не смущала такая чепуха, как языковой барьер. В любом случае Роза, несомненно, заверяла его: "Pobre Oso Polar, yo te lo voy a dar!" [Бедный Белый Медведь, я дам тебе еды! (исп.)] - и немедленно наполняла его миску до краев. Так, прикончив еду № 1, меньше чем через час Pobre Oso Polar получал еду № 2.
Среди дня появлялась Мариан, и ее встречал бедный заброшенный котик около пустой миски. «Милый! - должно быть, восклицала Мариан. - Разве Роза не покормила тебя?» - «Ни крошки не дала», - врал Белый Медведь и тут же набрасывался на еду № 3.
В конце концов, когда я приезжал домой, он, хорошо осознавая, что я - гораздо более крепкий орешек, чем предыдущие кормильцы, пускался во все тяжкие. Он больше не выгибал спину у пустой миски с печальнейшим «айяу». Скорее мне демонстрировали финал шоу в бродвейском стиле. Сначала он метался у входа в кухню, и я слышал не громкое «айяу», а душераздирающую вариацию горлового пения. Если он не достигал результата с этим номером, что по моей природной подозрительности чаще всего и случалось, то дальше следовало то, что я могу описать как трагические завывания в Гранд-опера, производимые с закинутой назад головой, выпяченной вперед грудью и, в лучших оперных традициях, нацеленные на самое последнее место самого последнего ряда пятого яруса.
Когда же и это не действовало, он выкладывал последнюю карту. Это была серия безмолвных, но вполне понятных разоблачительных обращений. Например, действующее во всех случаях «Если тебе все равно, то и мне тоже». Другое, более специфическое: «Неужели твое воображение так ограничено, что ты даже не можешь представить себе, что происходит со мной, когда я все время голоден?» Понятно, что этому было особенно трудно сопротивляться, тем более что я действительно не был уверен, кормили его Роза и Мариан или нет, - вот это он очень хорошо понимал, - и очень часто я поддавался на его искусную провокацию. И конечно, выдавалась еда № 4. К концу дня он получал то, что я называл «самая поздняя закуска», и это становилось едой № 5.
Глядя на кота, я понял, что пора бить тревогу, и немедленно. В одно памятное субботнее утро я занялся этим. Во-первых, я поднес его к окну и поднял так, чтобы он мог смотреть вниз на всех этих людей в парке, которые бегали, прыгали и просто прогуливались. Я спросил его, знает ли он, что они делают. Он, конечно, не знал, потому что, как я мог понять по направлению его взгляда, он вовсе не обращал на них внимания. Как обычно, когда он был у окна, его взгляд был прикован к голубям.
Меня это рассердило, я сказал ему, что мне понятен его интерес к орнитологии и я знаю, что он заядлый наблюдатель, но не мог бы он хотя бы иногда обращать внимание и на людей? Нет. Не мог бы. Тогда я просто повернул его голову и еще раз спросил: как он думает, чем занимаются все эти люди? Не считает ли он, что они бегают, прыгают и прогуливаются для собственного удовольствия? Конечно нет, ответил я сам. Все это делается для того, чтобы быть в хорошей физической форме.
Воодушевленный задачей, поставленной перед собой, я продолжал. Почему нынче многие люди взялись подсчитывать калории? Потому что вокруг очень много вкусных вещей, напитков и сластей. И весь мир, сказал я ему, решительно сел на диету. И диета существует не только для людей, а и для животных тоже. И для голубей, и для котов, и я буду рад познакомить его с одной из них.
Далее, продолжал я, это делается вовсе не для того, чтобы стать более привлекательным для противоположного пола. (Я не собирался задерживаться на этой теме в связи с его операцией.) Делается это для себя, просто хочется быть здоровым, хорошо выглядеть и дольше жить полноценной и счастливой жизнью. Я достиг заключительной части моей речи и начал говорить громче. Даже если он ничего не понял, я хочу, чтобы он усвоил одну вещь: Толстый - это Плохо, а Тонкий - это Хорошо. С этими словами я повернул его голову к себе и выстрелил в него вопросом: Хочет ли Он Быть Последним Самым Жирным Котом во Всем Мире?
Он не отвечал, и я знал почему. Он не любил, когда говорили громким голосом, особенно если при этом его подвергали критике. Но я решил расценить его молчание как знак того, что он не хочет быть последним жирным котом во всем мире. Итак, бодро заключил я, не может быть двух мнений на этот счет - он должен решиться на диету. И, чтобы у него не возникло никаких сомнений, повторил: «Диета, диета».
Конечно, с самого начала я знал, что кота не трогает моя идея. Но я решился. Никаких поблажек со стороны Розы и Мариан. Никаких полных мисок с едой - только маленькие порции. Увеличить интервалы между кормлениями. Я также продумал линию поведения на случай, если он начнет возражать против моих действий. Во-первых, нечего стыдиться. Все, и люди, и коты, склонны к полноте, когда становятся старше или просто взрослеют. Во-вторых, я сам иногда подумываю сесть на диету. И тут я решил рассказать ему историю, которая убедила меня в пользе диеты.