- Ой, я тебя не вижу,  - закричал старик, неистово моргая глазами. Его желтый язык вывалился из раскрытого от удивления рта, который он пытался закрыть, чтобы снова произнести: «Я ничего не вижу и не знаю, почему». Он продолжал моргать глазами и щуриться: «Где ты, Оззи?»

  - Здесь, перед тобой,  - крикнул он на ухо старику так, что тот чуть ли не выпрыгнул из своих пальто и свитеров.

  На протяжении последующих немногих минут он развлекал старика Пиндера, заставляя танцевать в воздухе все, что попадалось ему под руку. В воздухе повисало содержимое мусорных баков: пустые жестянки из-под консервов, объедки, использованные бумажки из туалета, а затем и сами мусорные баки, которые отрывались от земли и с грохотом стукались друг о друга. Старик кудахтал от смеха, шатаясь из стороны в сторону, но, время от времени, наблюдая за ним, Оззи не мог не заметить, что за этим смехом было что-то еще, он знал, что на самом деле старик был до смерти напуган.

  Так старик узнал от Оззи, что он не просто так исчезает, и что это не плод «белой горячки» с перепою. Это был сам Оззи Слатер, все верно, который был его другом, тем Оззи, с которым холодными ночами тот не раз делился лишним пальто или свитером, и который теперь хвастался ему своей невероятной способностью, которая вдруг к нему пришла однажды ночью, (правда, Оззи не рассказал ему о том, что он сделал со старым мошенником, и, конечно, промолчал об ущербе, причиненном Келси). Он продолжал забавлять старика Пиндера, делая то, что мог только один из них.

  - Весело… - изумленный старик просто трясся не то от выпитого, не то от необходимости выпить.

  - Ты еще узнаешь, что такое весело, - сказал Оззи, заставив его встать на ноги и выйти из переулка к тому месту, куда выходили окошки складского помещения «Ликерной Ремзи» у рампы для разгрузки товара. – Смотри, - сказал Оззи.

  Он разбил окно двери заднего входа, тщательно удалил все осколки стекла и проник внутрь. Он знал, что старик Пиндер пил мускат, потому что тот был самым дешевым из того, что он мог себе позволить, но Оззи на этот раз искал нечто лучшее - шотландский виски, о чем старик имел обыкновение вспоминать, о жалящем вкусе «Скотч», который он пил в молодости субботними вечерами – в лучшие времена. Оззи схватил с полки две бутылки и, пригибаясь, выбрался наружу, чтобы никто не увидел плывущих по воздуху бутылок с виски. Он их выставил на ступеньках заднего хода, чтобы увидеть лицо старика. Это должно было уподобиться Рождеству, свалившемуся на голову в середине лета.

  Вернувшись обратно в переулок, старик снова опустился на землю. И прежде, чем он начал пить, Оззи заставил его поклясться в молчании о тайне, которую тот узнал, и попросил, чтобы старик рассказывал обо всем, что происходило в городе из увиденного или услышанного, что касалось бы Оззи.

  Продолжая наблюдать за стариком Пиндером с уже начинающей отвисать челюстью и мечтательно смотрящими никуда глазами, Оззи понял, что в этот момент он может его просто убить, оставив труп в переулке, который унесет с собой на тот свет эту тайну. Но он подумал, что, возможно, старик может оказаться ему полезным. Кроме того, старый мошенник, коим был его покойный Па, заслужил свою смерть, в отличие от этого старого безвредного пьяницы.

  « Следи за монахиней ».

  «Почему за монахиней?»

  « Потому что ».

  «Потому что, почему?»

  « Потому что… »

  Но он не хотел слушать этот голос и убежал из женского монастыря. Он бежал через лес, пока его легкие не стали разрываться на части, а ноги не налились свинцовой болью. Он рухнул на траву, ожидая, что навязчивый голос снова начнет что-нибудь твердить ему на ухо. Он был рад тому, что голос к нему не вернулся.

  В последнее время голос и навязчивые идеи все чаще и чаще досаждали ему, заставляя прекратить заниматься тем, что в данный момент он делал. Они приставали к нему с предложениями натворить что-нибудь еще, что было похоже на то, как он собирался выследить Булла Цимера, чтобы выяснять, чем он занимается этим летом, и начать осуществлять очередной план мести, а затем взяться за мисс Бол. Но голос велел ему подождать. Не прошло и несколько недель с того момента, как не стало старого мошенника.

  Стоило подождать.

  И он ждал. Ждать он умел. Он продолжал находиться в стороне от города, лишь иногда приходя туда, чтобы навестить старика: «Ты никому обо мне не рассказывал?» Старик как всегда что-нибудь лепетал о том, что он никому и ничего не говорил, ему вообще не с кем общаться, кроме Оззи. Оззи ударил его в лицо, чтобы объяснить, что может с ним произойти, если он проболтается. Когда из носа старика пошла кровь, то Оззи почувствовал облегчение. Кровь из чьего-либо носа доставляла ему немалое удовольствие. Но в основном он старался не уходить из монастыря, стараясь занять себя работой. «Занятые руки – счастливые руки», - сказала как-то Сестра Анунсиата, вручая ему ведро воды, щетки или метелки для мытья окон. Она выглядела так, будто ее ужалила пчела, и ее лицо распухло. С одним защуренным глазом она была похожа на маленькую куклу из мультфильма, и ему приходилось прятать собственное лицо, чтобы она не заметила, что он смеется. Позже, уходя бродить в поле, он рассматривал уже осыпающиеся желтые цветы, растущие среди сорняков. Они уже отцвели и начинали вянуть, оставаясь достаточно красивыми для того, чтобы преподнести их старой монахине, не придумав для этого чего-либо еще. Он налил воду в пластиковый сосуд и поставил на маленький столик около ее кровати, а затем опустил в сосуд цветы, когда она удалилась на кухню.

  - В честь чего? Спасибо, Оззи, - сказала она позже, обрадовавшись. Ее видящий глаз наполнился слезами.

  - Это лишь старые цветы, - отрубив, сказал он, вдруг непонятно почему рассердившись, и на себя, и на нее.

  « Это было ошибка ».

  «Почему ошибка?»

  « Потому что она подумает, что ты  к ней пытаешься подлизаться ».

  «Почему я это пытаюсь?»

  « Потому что она подозревает, что это ты убил старого мошенника. Будь с нею осторожен. Она за тобой наблюдает ».

  «Нет, она этого не делает».

  Но возможно она за ним наблюдала и что-нибудь подозревала. Он начал что-то замечать, как, например, ее видящий глаз мечется повсюду, особенно застревая на Оззи. Ему начинало казаться, что она этим глазом может пригвоздить его к стене, следить за ним из-за угла или даже через стену. Каждый раз, как он оборачивался, он видел ее опухшее лицо, почти фиолетовую, сморщенную кожу и острый синий глаз.

  Ее лицо смягчилось, стало не таким опухшим, фиолетовый оттенок исчез, и оба глаза открылись. И тогда она стала выглядеть для него менее угрожающе.

  « Она заигрывает с тобой ».

  «Почему?»

  « Она притворяется, чтобы не наблюдает за тобой, за каждым твоим шагом, собирая улики ».

  «Какие еще улики?»

  « Улики против тебя, в доказательство содеянного тобой. Того, что ты сделал со старым мошенником? »

  «Я тебя не слышу, я тебя не слышу».

  « Слышишь ».

  И, конечно же, он все слышал, и, конечно же, начал наблюдать за монахиней. Наблюдать, как она за ним наблюдает. Он находил ее везде, когда входил в монастырь, занимался работой по хозяйству или просто убивал время. Он заворачивал за угол, и там была она со своими хозяйственными хлопотами, и когда он отрывал глаза от обеденного стола, то ее глаз снова был на нем. Поздно вечером, слыша шаги за дверью комнаты, в которой он спал, он мог быть уверен, что это она.

  « Знаешь, что тебе нужно сделать? »

  Он не отвечал этому голосу. Он ежился под одеялом, несмотря на то, что ночью было жарко.

  « Рано или поздно ты это сделаешь ».

  Он старался не искать ответ, который вымогал этот голос, скребущий его, будто зуд, от которого не было никакого избавления.