Это значило, что следовало навестить отца.

Но Вагнер знал, что командующий группой едва ли разрешит ему отправиться в тыл. Тем не менее, для очистки совести, генерал доложил генерал-фельдмаршалу о своих грустных делах. Тот выразил сочувствие и обещал переговорить с Берлином. Вагнер предполагал, что ответ на просьбу будет отрицательный, однако еще не терял надежды. Генерал-фельдмаршал оказался верен своему слову, с Берлином связался и вскоре сообщил, что, к сожалению, отлучиться от дел генералу не разрешили.

– Вы поймете меня, генерал… – сказал он.

– Я вас понял, господин генерал-фельдмаршал. Спасибо за сочувствие.

Значит, невозможно даже увидеть отца, который, судя по всему, вот-вот умрет? Что останется в его жизни с уходом отца? Ничего и никого.

Вагнеру вдруг решительно все осточертело. Заливались продолжительными трелями два телефона. Вагнер долго не брал трубку. Потом зазвонили сразу оба. И оба замолчали. Только тогда Вагнер встревожился, стал ждать звонка. Наконец, раздался звонок – долгий, тревожный, недобрый. Вагнер взял трубку. Сквозь треск и шум к нему пробился голос нового командира дивизии, заменившего убитого Динкельштедта: русские танки прорвали в нескольких местах линию обороны, их невозможно остановить…

– Ждите, сейчас приеду! – Вагнер бросил трубку и стал одеваться.

Задыхаясь, в комнату ворвался адъютант. Увидев генерала одетым и опасаясь, что придется куда-то ехать, с порога выложил всю правду:

– Господин генерал, наша оборона прорвана. Части первого эшелона не могли остановить продвижение вражеских танков. Их некому остановить, и они вот-вот будут здесь. Начальник штаба сказал, что, согласно донесениям командиров дивизий, русские стремятся обойти корпус с флангов. Может быть, господин генерал сочтет возможным сменить дислокацию штаба и командного пункта? Боюсь, мы не успеем отступить в порядке…

– Зонненталь, машину!

– Машина у дверей, господин генерал.

Вагнер сел рядом с шофером. Адъютант сел позади.

– Куда ехать, господин генерал?!

– На передний край.

– Господин генерал… Вы рискуете собой… – сказал Зонненталь, плотно захлопывая дверцы машины. – Надо, не теряя времени, отходить.

– Не учи меня, Зонненталь, я прекрасно знаю, что надо делать. – Он строго глянул на водителя. – Поехали!

Водитель вырулил на знакомую дорогу. Было сыро и холодно, вот-вот мог пойти снег. Вагнер, подняв меховой воротник шинели, сунул руки за пазуху и, нахмурившись, зорко глядел вперед. Нигде не было видно ни своих, ни, тем более, советских танков, и генерал несколько раз гневно и выразительно глянул на Зонненталя. Адъютант боялся открыть рот и только удивлялся, что в такой неясной ситуации обычно спокойный и рассудительный генерал не нашел ничего лучшего, как поехать на передний край, которого уже нет…

Влетели в пустое селение, в котором располагались тылы одной из дивизий. На развилке дорог не было регулировщиков.

Водитель затормозил, предчувствуя неладное. Но поздно: справа, из-за домов, раздались автоматные очереди.

Надо бы развернуться и уходить, но автоматы затрещали и сзади, водитель выпустил руль, машина ударилась о железный шлагбаум и сползла с дороги. Зонненталь и водитель, быстро схватив оружие, вывалились из нее.

– Бежим, господин генерал, это русские!

– Зонненталь, это же наше село, – закричал все еще ничего не понимающий Вагнер.

– Было наше, теперь тут русские! Скорее, господин генерал! Вылезайте, я вас прикрою.

И Зонненталь распахнул дверь. На ходу вытаскивая пистолет, Вагнер вывалился из машины, побежал в сторону; Зоннненталь отстреливался, прикрывая генерала, но с противоположной стороны улицы на дорогу выкатился русский танк. Немцы бросились за машину.

– Стой, – сказал танкист, стоявший в командирском люке. – Хенде хох! Бросай оружие!

Вагнер еще надеялся, что удастся ускользнуть, спрятаться за домами; Зонненталь и водитель ударили из автоматов по танкисту, и тот нырнул в люк. В тот же момент Вагнер почувствовал, как кто-то насел на него сзади и сдавил его горло. Вагнер успел крикнуть:

– Зонненталь!

– Молчи, каналья! – сказал Геннадий Колесников.

На вскрик генерала обернулся его шофер; его автомат брызнул очередью. Геннадий охнул и разжал руки на шее Вагнера, успев только сказать: «Ох, подлец!» Полад врезал в немецкого шофера полдиска и кинулся к Геннадию. Тот, пытаясь удержаться на ногах, схватился за дверцу немецкой машины, но ноги его не держали, и он медленно сполз на землю.

– Руки вверх! – закричал Полад Вагнеру, и тот послушно поднял дрожащие руки. Пистолет с глухим стуком упал на дорогу. «Здоровый верзила, – подумал Полад. – Вдвое больше меня… Пожалуй, один на один я не смог бы его одолеть».

Он не знал, что был на волосок от гибели – если бы Аркадий не пристрелил Зонненталя, лежать бы ему на земле.

– Охраняй пленного, – сказал ему Аркадий и кинулся к брату.

– Геннадий!

Но Геннадий молчал. Аркадий приложил ухо к груди брата, схватился за руку, но, взволнованный, не мог ничего определить: есть пульс или нет, дышит брат или уже не дышит.

Прибежал Терентий.

– Ранен. Не отзывается.

Вдвоем они положили брата на плащпалатку и понесли в танк.

– Подождите, – сказал Полад, – он же замерзнет. А ну, ты, снимай пальто, – крикнул он Вагнеру.

Когда Вагнер, кусая губы, снял шинель, танкисты ахнули:

– Это не простой офицер… Генерал, скорее всего…

– О, да, да, я генераль, – подхватил Вагнер, заслышав знакомое слово.

Подходили другие боевые машины.

Уложив брата внизу, Аркадий велел Вагнеру сесть на место стрелка-радиста, а Полад сел за башней. Терентий развернул танк и подождал Аркадия, тот решил взять документы убитых Зонненталя и шофера.

– Давай скорее, Терентий!

– Некуда нам спешить, Аркаша, – ответил сразу Терентий. – Гена скончался…

– Что ты, Тереша?

– Он умер сразу. Еще когда на плащпалатку клали, он уже не дышал. Терентий подал наверх скомканное пальто Вагнера. – На, отдай этому убийце. Гене уже не холодно…

Голова Геннадия покоилась на коленях брата.

… Подошел на своей машине комбат Гасанзаде, узнал о гибели одного из братьев Колесниковых и отослал Вагнера с автоматчиками в штаб бригады. «Волжанин» уходил в ближайший тыл, но весть о гибели Геннадия опережала его, и вскоре уже вся бригада знала, что братьев Колесниковых осталось только двое…

Аркадий, Терентий и Полад долбили ломами мерзлую землю.

Никто не лез помогать им – это их право, их горькая привилегия: копать могилу для брата и товарища.

Потом грянул залп, потом над могилой вырос земляной холм, над ним встала пирамидка со звездой, а на ней появилась дощечка с надписью: «Гвардии младший сержант танкист Геннадий Колесников».

Танкисты постепенно расходились. Аркадий, Терентий и Полад отошли от могилы Геннадия последними.

… Давно ли служит Полад в полку, а сколько уже увидел могил! И невольно он думает, что вот так, наверно, хоронили боевые товарищи и его отца… А, может, не успели и похоронить. Кто скажет, где его могила? Ведь погиб отец в сорок первом…

2

Вагнер сидел сгорбившись, как старик. С сорок второго года слышал он об Асланове; много раз сталкивались руководимые ими части в бою, и, конечно, Вагнер не раз думал, что рано-поздно увидит строптивого кавказца в плену, в своей власти. Рядовых русских пленных, в том числе и кавказцев, он уже видел, генерала видеть не довелось. И вот теперь Вагнер сидит с ним лицом к лицу.

Асланов моложе его, у него в распоряжении всего одна бригада и полк самоходок, а у него, Вагнера, корпус… И, однако, он, Вагнер, в плену.

Вагнер дымит сигаретой, взглядывает на Асланова и мучительно думает о том, как и почему это случилось? По стечению обстоятельств или по какой; иной причине роли переменились?

Ждали переводчика.

Наконец, в дверях показался капитан, попросивший разрешения войти. Вагнер понял, что этого человека ждали, и вздохнул: сейчас начнется допрос.