В очередях говорили о сборе средств на танковую колонну. Кому пришла в голову эта мысль?
– Говорят, агроном Рза Алекперли первый сказал об этом.
– А ведь дельное предложение.
– В газетах пишут, в России во многих местах так поступают. Уже сколько таких колонн построено…
– А кто собирает деньги?
– Комиссия выбрана. Рза председателем…
– Хорошо. Человек расторопный, справится. Он ведь воспитанник Нушаферин, вместе с Ази вырос…
Как раз появились Хавер и Рза.
– Легок на помине, – засмеялся кто-то.
Хавер проводила Рзу в зрительный зал.
– После сеанса непременно к нам приходите, – она надеялась, что Рза в разговоре со свекровью лучше всех разъяснит ей суть начинания со сбором средств, наверняка расскажет, как идет это дело, и ей будет легче убедить старуху в необходимости сдать кольцо, браслет и часы в общий фонд, на строительство танков.
– Да, надо зайти, навестить тетушку Нушу. Если узнает, что был в городе, а к ней не зашел, на всю жизнь обидится.
В будке киномеханика слышался громкий разговор, вернее, слышался оттуда только голос Полада.
– Выгоню вас всех! К будке больше не подпущу. Сколько раз вы смотрели это кино? Вдобавок, бесплатно. Нет, не просите, нечего вам тут делать!
– Что случилось? – спросила Хавер.
Увидев ее, добровольные помощники Полада отошли от дверей.
– Сокращаю своих помощников, тетя Хавер. Они меня не слушаются, да вдобавок, вредят.
– Как? Чем?
У ребят были растерянные лица.
– Потом объясню, Хавер хала, – Полад повернулся к ребятам, ожидавшим своей участи. Таваккюль остается, а вы топайте отсюда.
Сары и Рашид, огорченные, молча вышли из будки киномеханика.
– Да что они натворили-то, Полад?
– Что натворили? Да вырезали из киножурнала тот кусок, что о дяде Ази. Хорошо, Таваккюль вовремя сказал, а то опозорились бы! Им, видите ли, пришло в голову сохранить эту ленту себе.
– Это Рашид придумал, а Сары с ним согласился, – сказал Таваккюль. – Я сказал, что нельзя этого делать, все люди хотят видеть дядю Ази, а не только мы. Рашид сказал, что я трус, что я не люблю дядю Ази, – Таваккюль всхлипнул. – А я люблю… Но они все равно кусок ленты вырезали…
– Вот чудаки… Но ты, Полад, прав. Не пускай их сюда, пока не придут, не извинятся.
– Таваккюль, на минутку выйди, – сказал Полад. И повернулся к директору. – Хавер хала, они же хорошие ребята… Сделали это из любви к дяде Ази…
– Я понимаю. Но если любишь, так глупости делать ради любви не надо. Пусть извинятся и дадут слово, что так поступать не станут.
– Уже клялись! – засмеялся Полад. – Но ничего, один сеанс пусть пропустят.
– Поздравляю тебя, тетя Нушу! Да придет день, когда Ази вернется домой! Ты все хотела знать, где твой сын, как он там, на фронте… Теперь знаешь… Может, хоть немного успокоилась?
– Засыпал вопросами… Зубы мне заговариваешь, как я гляжу… Чтобы не расспрашивала, где ты, Рза, был эти дни, почему не подумал, как тетушка Нушу, здорова ли? Но явился все-таки, ясно солнышко, спасибо!
Рза обнял Нушаферин.
– Не сердись, не думай, что забыл про тебя, – помню. Все время думаю. Но дела! Редко бываю в городе. А когда бываю, куда в первую очередь прихожу? К вам!
– Не упрекай его, мама, а то он совсем перестанет ходить, – засмеялась Хавер.
Она сняла жакет и повесила его на гвоздь, пригладила руками волосы и села на диван.
Нушаферин была рада приходу Рзы, но продолжала его упрекать.
– Вечером уложили детей, сидели вдвоем с невесткой, всех вспоминали. Уж я промывала твои косточки, промывала… Совсем изменился, остыл к нам. Три дня вся Ленкорань у нас, двери не закрываются, а Рзы все не видно и не слышно. А ведь Рза не кто-нибудь, а брат Ази!
– Клянусь тобой, тетушка Нушу: рвался приехать, но, сама знаешь, мужчин не осталось, все на фронте, а остальные дефектные, вроде меня, – он дотронулся до черной повязки, закрывавшей ослепший глаз, – не успевают с кучей дел… С одним глазом, с одной рукой какие мы работники…
– Не говори так, сынок. Мужчина, каким бы он ни был, все равно мужчина. У мужчины свое место, у женщины свое. Мужчина – опора в доме, надежда в колхозе.
– Это верно. Но раз надежда, то всем надо помочь. Вот и вертишься, как белка в колесе…
Рза считал Нушаферин матерью. Нушаферин приложила немало сил, чтобы он стал на ноги. Родители Рзы жили по соседству с Аслановыми. Рза был еще грудным ребенком, когда отец его, рыбак, вместе с товарищами попал в шторм и утонул. Мать, работавшая в домах богатых людей, вскоре заболела, слегла и больше не поднималась с постели. В пятнадцать лет Рза остался сиротой. Нушаферин взяла его под свое крыло, заботилась о нем, как о родном сыне. Стирала, шила, штопала, подметала и наводила порядок в убогой лачуге Рзы, готовила, поила и кормила. Наконец, Рза поступил на работу и, работая, заочно учился, стал агрономом. Поехал в село. Жил очень экономно, откладывая с получек, приобрел все необходимое, женился. И с первых дней войны, конечно, пошел в действующую армию. В сорок первом году, в бою под Ростовом, он потерял глаз.
Сколько мог, Рза в свою очередь оказывал. Нушаферин сыновнее внимание.
Она, Рза хорошо знал, всерьез не могла на него сердиться. Вон уже чаем занялась. Жаль, уезжать надо…
– Сынок, ты что как чужой? Почему не снимаешь пальто?
– Времени нет, тетушка Нушу. Через полчаса машина колхозная в село возвращается. Я договорился с ребятами. Если задержусь, будут волноваться. К тому же, в райкоме мне поручили важное дело: средства на танковую колонну собираем. Завтра думаем сделать первый взнос. Так что работы тьма…
– Ай, сынок, человек работает со дня появления на свет и до ухода на тот свет! Пойди, скажи ребятам, пусть едут, и возвращайся. Ночевать у нас останешься, я плов приготовила, а утром чайку попьешь и поедешь.
– Уж как бы остался, ты знаешь, как я люблю твой плов! Не будь этих срочных дел, с места не сдвинулся бы… Приятно ведь посидеть, поговорить с вами, но что делать?
– Ну, вижу, удерешь, не удержать. Так дай хоть спрошу тебя об одном деле… Слышала я, тебе поручено собирать деньги на строительство этих страшных машин, не запомню, как они называются, танк или манк, язык сломаешь… Это правда?
– Я член комиссии. А что?
– Сам-то ты собираешься что-то внести, как вы там у себя решили?
– Честно говоря, по наследству не досталось мне ни золота, ни серебра, самому тоже не довелось в руках держать. Но в прошлом году я заработал в колхозе пять тысяч рублей, да еще наскребу тысчонку – вот их и внесу. Больше негде взять.
– Пять-шесть тысяч? Так ты что, стесняешься, что мало? Это же хорошо! Если бы каждый мог столько отдать! И потом, не забывай, что дающему по возможности смущаться нечего. Рубль отдает человек – и за то спасибо. Время трудное, каждый должен думать о чести родины, и делать для нее, что может. Правильно говорю?
– Правильно, тетушка Нушу, – сказал Рза.
Хавер обрадовалась, что свекровь сама завела разговор о взносах на строительство танков, и хотела было вставить свое слово, но Рза выразительно глянул, на нее – потерпи, мол, немного.
Нушаферин отбросила на спину конец келагая, упавшего на пол, и подалась к собеседнику.
– Стыдно, Рза, если нечего дать на это дело. Семья Ази не должна отстать от других. Не то ребенку за нас неловко будет, хоть он и далеко.
– Какому ребенку? – удивился Рза.
– Да Ази нашему, какому же? Да умру я за него!
– Удивила ты меня! Ази, слава богу, скоро дедушкой станет, а ты его все еще ребенком называешь.
– Для меня он все равно еще ребенок… Будто вчера я его на руках носила…
– Я догадываюсь, Хавер-баджи, что тетушка Нушу хочет отличиться. Сын отличился на фронте, она – здесь. Говорят, трава растет на корню. Сын все перенимает от матери…
– Куда уж отличиться, – вздохнула Нушаферин с сожалением. – О чем ты говоришь, мир праху твоих родителей?! Давно миновало время, когда я могла отличиться. – Она показала кольцо, сверкавшее на среднем пальце руки. – Если я отдам вот это, не мало будет? Не засмеют?