Сержант-радист все еще надеялся выйти на связь хоть с какой-либо частью; генерал, не выдержав мучительного ожидания, вышел из летучки и нервно ходил около нее взад-вперед, думал. А время шло: что делалось в бригадах и полках, никто не знал.

Было очень холодно. Снег, выпавший ночью, еще не улежался, и, поднимаемый свирепым степным ветром, бил в лицо. Черепанов поднял воротник полушубка. «Надо посылать еще кого-то, – решил он. – Другого выхода нет…»

Он вызвал начальника разведки.

– Надежда только на тебя. Поезжай! И не возвращайся, пока не найдешь какой-либо полк или бригаду. Оттуда выходи на связь.

Начальник разведки молча козырнул, взял с собой одного автоматчика и ушел.

Генерал снова поднялся в машину.

– Ну, что, ничего не получается?

– Нет, товарищ генерал. Ищу, надеюсь, но пока – ничего.

– Ищи, ищи. Я верю, что ты в конце концов выйдешь на связь. А потом все сразу заговорят. Связь нужна сейчас, сию минуту!

Действительно, Черепанов, потеряв связь со своими частями, не потерял присутствия духа, потому что был уверен: бригады и полки ведут бой и сами, со своей стороны, ищут связь с ним. Корпус занял круговую оборону, и он был убежден, что его части остаются на своих рубежах, где преградили путь армейской группировке «Дон», и не дают ей продвинуться вперед, иначе немцы были бы уже тут, у командного пункта. И больше всего его огорчало, что в эти трудные минуты он, не имея связи и не зная положения дел, не может никому помочь ни словом, ни делом.

Неожиданно раздался свист снаряда, автофургон тряхнуло взрывом.

Генерал вышел наружу. Часовой сказал, что командный пункт обстреливает противник, и словно в подтверждение этого просвистел и тяжело грохнул недалеко от них еще один снаряд, а потом они стали рваться чаще, и все ближе, а когда стихли звуки разрывов, на горизонте показались немецкие танки – это они обстреливали командный пункт. В распоряжении Черепанова находился дивизион гвардейских минометов, и генерал приказал ему вступить в бой с танками. «Катюши», надежно замаскированные, вышли из своих укрытий и обрушили свой огонь на танки, окружавшие командный пункт. Они били по врагу на предельно малой дистанции; от рева и воя закладывало уши, все вокруг пылало и тонуло в дыму, а когда дым рассеялся, оказалось, что, оставив на поле боя три горящих танка, немцы повернули вспять. «Катюши» той порой уже успели сменить позицию и снова изготовились к стрельбе.

Первые два офицера, посланные командиром соединения для установления связи с частями, вернулись очень скоро, ни с чем. Офицер разведки не возвращался долго, и можно было подумать, что с ним что-то случилось. Однако вскоре после полудня он вернулся. Он принес нерадостную весть: командный пункт и штаб отрезаны от частей, все дороги перекрыты, взяты под обстрел, пробраться ни в одну из частей он не мог, но от пехотинцев узнал кое-что и, сопоставив их сведения и рассказы, сделал вывод, что бригады и части корпуса повсеместно отходят к Верхне-Кумскому.

Правофланговая механизированная бригада, полк Асланова и стрелковый полк, которым командовал малознакомый генералу грузин, очень толковый и деловитый подполковник, отрезаны, к ним вообще не пробиться; успевшие отойти об их судьбе говорят разное… Самое грустное офицер приберег напоследок: «Пехотинцы говорят, что утром погиб какой-то, танкист, командир полка. Скорее всего Асланов».

2

– Лейтенант, мы окружены.

– Ты что, Тетерин, бредишь?

– Хорошо, если бы это был сон! Но это явь: мы окружены. Дороги перерезаны. Всюду нарываемся на огонь противника. Похоже, мы скоро окажемся в положении Паулюса.

– С чего ты взял? – Гасанзаде схватил за локти взволнованного Тетерина. – Кто сказал, что окружены?

– Я сам вижу, – спокойно ответил Тетерин. – И пехотинцы подтверждают.

– Паникеры какие-нибудь.

– Нет, не паникеры. Командир стрелковой роты очень обеспокоен.

– Наши ребята знают?

– Нет.

– Пусть не знают пока.

Гасанзаде связался с командиром полка. И Асланов, ничего не скрывая, подтвердил: да, Верхне-Кумский окружен, и кольцо окружения стягивается.

– Ты был прав, Анатолий.

– А командир полка не дал никаких указаний? Что делать? Ведь нельзя же сидеть сложа руки!

– Командир полка сказал, что надо сохранять хладнокровие. Готовиться к бою.

Лейтенант вызвал старшину, заменявшего раненого парторга роты:

– Воропанов, мы в окружении, знаешь?

Воропанов вскинул на ротного уставшие глаза.

– В окружении? Ничего себе, подарочек… Только что стали гвардейцами, и уже попали в окружение!

– Вот сейчас самое время оправдать звание гвардейцев. Слушай, старшина. Судя по всему, окружен не только полк. Так что веселее будет отбиваться. Собери-ка коммунистов. Придет командир полка, разъяснит положение.

К обеду вдруг стали возвращаться отправленные в тыл раненые. «Что это с ними? – думал Шариф. – Голову потеряли, что ли? Обливаясь кровью, идут на передовую!»

На лицах раненых – усталость и тревога. Шариф остановил одного пехотинца с перебинтованной рукой.

– Братец, что это такое, а? Объясни мне, что происходит? Зачем возвращаетесь? Вас же отправили в тыл!

Пехотинец покосился на Шарифа.

– Ты что, с луны свалился? А еще танкист вроде! Не знаешь, что творится вокруг? Немцы сунули-таки нас в мешок. Какой теперь тыл? Теперь на все четыре стороны передовая.

И хотел было уйти, но Шариф ухватил его за здоровую руку.

– Постой, дорогой, объясни, в чем дело? Куда делся тыл, почему кругом передовая?

– Ну и балда! Почему, почему… Потому, что мы в окружении, неужели не понимаешь?

«Окружены», – прошептал Шариф и хотел еще о чем-то спросить, но пехотинец пошел прочь не оглядываясь.

Шариф был потрясен. Окружение. Это значит – либо непременно убьют, либо…

Он вдруг вспомнил о коране, зашитом в кожаный;: мешочек и висящем у него на груди. Коран дала ему мать, провожая на фронт. Сказала: «Сынок, поручаю тебя творцу корана. С его помощью ты останешься жив и здоров, и вернешься с войны, и мы зарежем у твоих ног жертвенного барана». О коране Шариф не вспомнил еще ни разу – ни когда воровал, ни когда пил, ни когда покушался на чужую жену…

Теперь вспомнил. Расстегнул ворот гимнастерки, достал засаленную книжечку, трижды украдкой поцеловал ее, приложил к глазам.

– О аллах, в этот трудный час на тебя уповаю, помоги! Согласись, если хочешь, на смерть нашу, но не дай попасть в плен!

Плена Шариф боялся больше смерти. Положив руку на грудь, он ходил вокруг танка, утешал самого себя: «Аллах справедлив и милостив, он не оставит своих рабов в беде, спасет нас».

Все в полку помрачнели. Сначала не верилось, что полк и соседняя часть окружены… Потом, всюду натыкаясь на огонь немцев, убедились, что это так. Верили, что вырвутся, но ведь знали, что враг беспощаден. И нервы у людей были натянуты, как струны тара.

3

Для Асланова обстановка прояснилась с того момента, когда, подавив огневые точки оборонявшихся, немецкие танки прорвались на наши позиции и вскоре захватили высоту 143,7. При этом им удалось смять подразделения механизированной бригады, а вскоре его полк и стрелковый полк оказались в полной изоляции. Но пехотинцы все еще сражались на южной окраине Верхне-Кумского, а роты танкового полка преграждали вражеским танкам, наступавшим со стороны колхоза имени 8 Марта, путь к Верхне-Кумскому и дальше, на север.

Некоторые подразделения моторизованной бригады, застигнутые врасплох, отступили в беспорядке, но у Асланова и в стрелковом полку паники не возникло.

Асланов немедленно связался с командиром стрелкового полка, а затем и встретился с ним, и они выработали совместный план действий. Сначала решено было разведать все направления, уточнить расположение вражеских частей, их численность, поискать слабые места в кольце окружения и потом идти на прорыв.