— А… — протянул Стива. — Пугалом?

— Идиот! Вот идиот! Весь в… — мать замялась. Стива был добрачным ребёнком и носил её девичью фамилию — Облонский. — Сам-то уже когда начнёшь на жизнь зарабатывать, а?

— Ну чего ты, мам! — воскликнул, закрываясь руками, Стива, которого упрёк матери задел за самое больное место — за кошелёк.

Долли высунулась из комнаты и тоже офигела, увидев Аню.

— Ань, может, тебе платье моё надеть? — запинаясь, спросила она, когда вновь обрела дар речи. — То чёрное, в обтяжку? Помнишь?

— Ага! Это тебе оно в обтяжку, а Анька в нём будет как Марфа с коромыслом в сарафане! Ты же три её! — злорадно отвесила Каренина-старшая невестке.

— А так она как нищенка профессиональная! — взвизгнула Долли, сильно покраснев.

Стива захлопнул дверь. Дарья взглянула на мужа. Тот покрылся красными пятнами и нервно сжимал кулаки.

— Стёпа, ты чего? — испуганно насторожилась Долли. Опыт показывал, что в такие минуты ей может влететь за всё что угодно — нестёртую пыль, излишнюю полноту, фразу, опрометчиво брошенную соседке год назад…

— Чего она ко мне привязалась?! — выпалил Стива сдавленным высоким голосом, типа взвизгнул шёпотом. — Может, у меня нервная болезнь!

— Ты о чём? — Долли вытаращила глаза и недоумённо ими захлопала. — Какая нервная болезнь?

— Трудофобия! Почему я должен вкалывать за копейки на какого-то лоха? Меня лично от этого тошнит!

— Ах тошнит тебя! А меня, думаешь, не тошнит одной всё тянуть?!

Прислушиваясь к звукам скандала, разразившегося в комнате Облонских, Анна Аркадьевна вздохнула, потёрла руки и немного успокоилась. Может, у Аньки мозговая масса и уляжется на место.

— Это ж надо было придумать! — фыркнула она, перебираясь с кресла на свой «домашний скейт». Так называл Стива четырёхколесную доску, использовавшуюся родительницей для домашних передвижений. — Как ей только в голову могло такое прийти? Это всё дрянь Щербацкая… Надо запретить Аньке к этой шлюхе бегать, подцепит ещё от неё сифилис бытовой, а мы потом отдувайся. А что, если?…

Анна Аркадьевна внезапно пришла в ужас: а что, если Анька уже что-нибудь подцепила от Щербацкой и они все этим заразились?!

— Эй! — стукнула она в дверь комнаты Облонских, откуда доносился мат-перемат и грохот пинаемой мебе- ли. — Хватит орать!

— Тебе чего?! — высунулся красный и потный Стива. Одной рукой он держался за расцарапанную щёку.

— Ты знаешь, какие первые признаки у сифилиса? — озабоченно спросила Каренина-старшая.

— Что? — Долли, приподнявшись на цыпочки, выглянула через плечо мужа.

— Вы знаете, какие у сифилиса первые признаки? — сердито повторила свой вопрос Анна Аркадьевна и деловито насупилась.

Раскрасневшаяся Дарья хихикнула.

— А тебе зачем? — глумливая улыбка поползла и по лицу Стивы.

— Да ну вас на хрен! — завопила Каренина-старшая, поворачивая свой «домашний скейт». — Никогда ни фига не знаете, не думаете ни о чём, кроме денег! Идиоты!

— А чё нам, о сифилисе вашем думать, что ли? — пробурчала Долли.

— Да, — вторил ей Стива, — встанем вот так с утра пораньше и сразу давай вспоминать, какие же у сифилиса первичные признаки? Достала, блин…

О, Вронский…

Аня кинулась вон из квартиры, задыхаясь от душивших её слёз. Добежала до лифта и нажала кнопку, вся покрывшись испариной от страха, что её увидит кто-нибудь из соседей, затем осторожно, стараясь не хлопать дверьми, вышла на лестницу, спустилась на несколько этажей ниже, вытащила пачку сигарет из рюкзака, который бросила затем на ступеньки, и села на него, чтобы не запачкать юбку, затянулась, а потом горько-горько заплакала. А вечером ещё хренов день рождения Кити!

Каренина-младшая поплакала минут двадцать. Потом принялась лихорадочно обдумывать своё положение. Кити жила тремя этажами ниже. Нужно зайти и попросить у неё какие-нибудь штаны и майку! Аня покраснела от предстоящего унижения, но делать нечего. Однако куда деть тот ужас, который на ней? Подумав ещё немного, Каренина-младшая достала из рюкзака полиэтиленовый пакет и принялась раздеваться. Оставшись в одних босоножках и сатиновой блузке, она спустилась до Кити. Теперь куда спрятать этот мешок? Аня огляделась вокруг и засунула его за мусоропровод. «Главное не забыть на обратном пути переодеться!» — сказала она себе и позвонила в дверь Кити.

Через некоторое время в коридоре послышалось шарканье тапок. Аня поморщилась, представив себе длинные стройные загорелые ноги Кити в голубых тапках-собачках. Дверь открылась, и Каренина увидела заплаканное лицо своей подруги, но внимание её привлекло другое — светло-голубой лёгкий махровый халат с капюшоном, спереди застегивавшийся на молнию и перетягивающийся на талии узенькой кулиской. Аня некоторое время молчала, созерцая домашний наряд Щербацкой, даже забыла, зачем пришла.

— Кити! С днём рождения! Но всё остальное вечером, — Аня насупилась.

Внезапно лицо Щербацкой сморщилось, как урюк, губы затряслись, и она разревелась, обхватив Аню за шею, правда, Кити пришлось сильно наклониться, чтобы поплакать подруге в плечо.

— Аня! Такой кошмар!

— Что случилось? — спросила та, изо всех сил стараясь не выдать любопытного волнения-предвкушения приятной новости.

— Никто не придёт!

— Никто? — Аня почувствовала облегчение.

Может, всё отменится? Не нужно ничего искать Кити. О! Какое это мучение — выискивать дешёвый и оригинальный подарок, заведомо зная, что Щербацкая скривит губы и скажет: «Миленько», или «живенько», или «свеженько» — поставит на полку повыше, а через десять минут забудет. Что ей сторублёвый подарок? А Карениной из-за этого подарка неделю не покупать себе сигарет!

— Да! Только ты не отказалась! А все остальные… — всхлипывание, — позвонили один за другим и сказали, что не могут! — и Кити снова затряслась в рыданиях. — Это потому, что дрянь Варвара празднует со мной в один день! Она специально! И все пойдут к ней! Дуры! Это они из-за Вронского-идиота! Я же его не приглашала!

Аня, скосив глаза на рыдающую у неё на плече подругу, тихонько ухмыльнулась.

— Да? Ну и хрен с ними! Отпразднуем вдвоем, посидим, выпьем… — Каренина-младшая погладила подругу по спине.

Щербацкая перестала плакать, отстранилась, лицо её отразило напряженную работу мысли, а потом, держа Аню за плечи, изрекла:

— Точно! Мы с тобой устроим собственную вечерину! Пошли эти все курицы! И ещё, знаешь… — Кити заговорщицки поднесла палец к губам: — Я позвоню Вронскому и дам ему понять, что если он придёт, то может потом рассчитывать на кое-что, — Щербацкая сделала акцент на слове «кое-что».

— Думаешь, поведётся? — Аня постаралась сказать это с максимальным недоверием, чувствуя внутри жгучее желание послать Кити, но, будучи в одной сатиновой блузке и нуждаясь в одежде, сделать такой выпад было бы, мягко говоря, некстати.

— А куда он денется?!

— Ты что, прямо позвонишь и попросишь? — спросила Аня, уже представляя себе, как разрыдается Кити, когда Вронский её пошлёт. А он непременно пошлёт, как только Щербацкая сама попросит его прийти! Такой уж характер, ничего не поделаешь. Или скажет, что придёт, а сам отправится к Варваре, где будет всем трепать, что Кити сама умоляла Алексея осчастливить её своим визитом. — Хотя, я думаю, ничего такого в этом нет. Позвони, конечно, — Аня согласно закивала.

— Нет уж! Я не буду сама звонить с предложениями! Ты что? Я таких мужиков, как он, знаю! — заявила семнадцатилетняя Кити шестнадцатилетней Ане. — Пока им не дают, они как мухи липнут, а как только поддашься, сразу выкобениваться начинают.

Каренина ощутила лёгкую досаду. Похоже, что Кити не такая уж и дура, хоть и модель.

— А что же тогда делать?

— Одеваться и краситься! Вот что! Ты идёшь со мной?

— Куда?

— Как куда? В спортзал, конечно! Вронский целыми днями там околачивается.

— Я не могу… — пролепетала Аня.

— Почему? — лицо Кити помрачнело.