Она заказала пригласительные билеты на доклад профессора, отправилась вместе с баронессой фон Тюнен в редакцию «Беобахтер» и потребовала особого оповещения о дне доклада. Такое светило, как Менних, этого стоит.
Разумеется, секретариат Союза друзей послал особые приглашения гаулейтеру, Таубенхаузу и советнику юстиции Швабаху, игравшему теперь первую скрипку в местных национал-социалистских кругах. На видных людях мир стоит.
По счастью, кафедра для оратора, заказанная столяру по собственноручному эскизу Клотильды, поспела вовремя. На светлом фоне – инкрустированный знак свастики из красного дерева. Это выглядело строго и достойно. Но гвоздем программы являлся новый портрет фюрера работы знаменитого художника. Клотильда приобрела его в Мюнхене за триста марок. Фюрер на портрете выглядел «гениально», «каждая жилка в нем – гений и герой», – изрекла Клотильда. В широком пальто, с прядью волос, смело спущенной на лоб, «обнимающий все тайны мира», он имел довольно романтический вид. Во всяком случае, портрет нравился всем и, заодно с широкой роскошной рамой, составлял лучшее украшение салона.
Нет, на этот раз Клотильда решила не жалеть трудов и идти «напролом».
Не получив от именитых людей никакого ответа на свое приглашение, она побывала у каждого из них, хотя вообще была тяжела на подъем.
Советник юстиции Швабах, с которым она говорила десятки раз, просто-напросто не узнал ее. Он мотнул курчавой головой, вскинул пенсне, чтобы лучше рассмотреть ее, снова сдернул его и снова покачал головой. Наконец, он обещал прийти, если ему позволит время.
У Таубенхауза, обремененного, как всегда многочисленными делами, нашлось для нее всего две минуты времени, но он тотчас же выразил готовность прийти; конечно, это приглашение – высокая честь. Он учтиво проводил Клотильду до прихожей и поцеловал ей руку.
В прихожей Клотильда обратила внимание на молодую девицу с пухлыми, румяными, как яблоки, щечками, – это была одна из дочерей Крига – Термина или Гедвиг – Клотильда не знала, она так и не научилась различать сестер-близнецов.
– Ах, фрейлейн Криг? – заговорила она с краснощекой девушкой, которая поднялась со стула, очень польщенная. – Вы теперь работаете у господина бургомистра?
– Да, уже три месяца, сударыня.
– И вам здесь нравится?
– О, даже очень, – с сияющим лицом отвечала фрейлейн Криг. – Господин бургомистр так предупредителен ко мне!
Ну, теперь скорее к гаулейтеру! Ее тотчас же приняли; сегодня Клотильде везло – по-видимому, гаулейтер был не очень перегружен работой. Он сидел за письменным столом и принял ее, не вынимая сигары Конечно, он знал о салоне. Да, до него даже дошли очень лестные слухи о Союзе друзей. Полковник фон Тюнен, штандартенфюрер фон Тюнен – отличный солдат – читал там доклад, не правда ли? Да, да, о сражении под Верденом, припоминаю. Старик сам побывал в форте Дуомон. Кто бы мог поверить?
Клотильда, видимо, пришлась Румпфу по вкусу. Он был неравнодушен к голубым, незабудковым глазам, а пышные белокурые волосы Клотильды привели его в восхищение. Он попросил ее рассказать о своем салоне, придвинул ей коробку сигарет и даже встал, чтобы подать спичку.
– Очень хорошо! Очень хорошо! – время от времени прерывал он ее, расхаживая взад и вперед по большому залу, населенному святыми и ангелами. – Фридрих Великий, говорите вы? Превосходно! Вот пример для тех, кто хочет жить вечно… Великолепная фигура! И, конечно, его гений, его смелость были вознаграждены. Вы думаете, это случайность, что как ее там… Екатерина [19]умерла как раз в тот момент, когда Фридрих зашел в тупик? Отнюдь нет! Это награда за смелость, отвагу, за железную волю. В наши дни мы видим нечто подобное! Что? Абиссиния? Правильно! Удивительно, как вы быстро схватываете! Да, дуче я тоже весьма уважаю. И даже из уважения к нему изучаю теперь итальянский язык. Ха-ха-ха! Что вы на это скажете? Очень хорошо, весьма похвально.
Гаулейтер остановился перед Клотильдой.
– Очень хорошо, очень похвально! Да сохранит вам небо эту способность воодушевляться. Конечно, я всегда по мере сил буду поддерживать ваше начинание. Я стремлюсь во всех городах моего округа создать подобные же очаги воодушевления, фанатизма и безусловной преданности. И я пошлю вас, мой уважаемый друг, в эти города, чтобы заложить там фундаменты крепостей такой же слепой веры и нерушимой верности…
Клотильда покраснела от счастья и с благодарностью поклонилась.
Румпф снова придвинул ей сигареты.
– Прошу вас, выкурите со мной еще одну, – сказал он, бесцеремонно разглядывая Клотильду. – Вы великолепная собеседница!
II
Клотильда охотно исполнила эту лестную для нее просьбу и стала с наслаждением пускать в потолок кольца голубого дыма.
– Вы слишком добры, господин гаулейтер, – сказала она.
«Она недурна, – подумал Румпф и снова зашагал по залу. – И кокетничает довольно искусно. Если пригласить ее на чашку чая в Эйнштеттен, то остальное, безусловно, не составит труда. Но она уже отцветает, это и слепому видно. Складки на шее очень заметны, и пудра тебе уже не поможет, моя дорогая. А ведь у маленькой майорши Зильбершмидт нет еще ни единой морщинки, не говоря уж о Шарлотте или восхитительной Марион, которая вся – юность и свежесть! Нет, не стану я ее приглашать в Эйнштеттен».
– Сколько у вас детей от правительственного советника? – неожиданно спросил он, остановившись перед нею.
– К сожалению, только двое, – смущенно отвечала Клотильда. – Два мальчика, – прибавила она, чтобы не чувствовать себя совсем уж пристыженной.
– Двое? – Румпф презрительно засмеялся. – Свежая, цветущая женщина, чистой расы – и всего два мальчика? У вас могло быть теперь шестеро сыновей, и вы носили бы орден материнства.
Клотильда покраснела.
– Я носила бы его с гордостью! – воскликнула она, повернув к Румпфу покрасневшее лицо.
Румпф кивнул головой и засмеялся.
– Клянусь честью, этот орден был бы вам очень к лицу, – продолжал он, – Жаль, что я не могу представить вас. Двое детей – это, вы сами понимаете, маловато. Разрешите еще один вопрос? – Гаулейтер хитро прищурился. – Оба мальчика от правительственного советника? – Клотильда испугалась и отвела взгляд. Она побагровела, дым сигареты ударил ей в нос. В устах другого этот наглый вопрос возмутил бы Клотильду, но заданный столь высокопоставленной особой показался ей лишь проявлением благосклонности и разве что грубовато выраженного интереса к ней. Тем не менее она промолчала.
Вдруг Румпф громко расхохотался, плохо скрытое смущение Клотильды забавляло его.
– Простите, – сказал он и взял со стола новую сигару, – вы, я вижу, слишком чопорны для такого вопроса. Но, знаете, «You never can telb. [20]Не решаюсь уж спросить, почему вы развелись, хотя мне это очень интересно. – Он рассмеялся и снова зашагал по залу; следом за ним тянулись большие клубы голубого сигарного дыма. – Может быть, с правительственным советником не так-то легко ужиться, кто знает? – продолжал он, остановившись. – Некоторые мужчины резко меняются, едва переступив порог своего дома. Верно я говорю?
На лице Клотильды заиграла понимающая улыбка.
– Я высоко ценю Фабиана, – прибавил Румпф, – он очень умный человек, идеи, так легко его осеняющие, уже не раз сослужили нам большую службу. Но, может быть, он слишком нерешителен, неуверен, может быть, ему не хватает твердости, которая так необходима мужчине? Так ли это? Или не так? Он вступил в национал-социалистскую партию, но меня он не обманет! Сдается мне, что он с нами только наполовину. Он может увлечься тем или иным делом, но отдаться ему до конца, как я и вы, он не способен.
Вдруг он подошел вплотную к Клотильде.
– Ему бы частицу вашего фанатизма! – воскликнул он. – И он бы стал идеальным членом национал-социалистской партии! Разве я не прав?