— Просыпайтесь, — сказала нянечка, — ужинать пора.

Трудясь над пареной морковью, я узнал, что меня решено оставить под наблюдением до завтра. Рентген трещин не выявил, но возможно, что сотрясение все-таки есть. Я слишком погано себя чувствовал, чтобы возражать. Когда я расправился с положенным мне детским питанием, нянечка довела меня до таксофона в коридоре. Я позвонил Епифании и сказал, что домой сегодня не приду.

Она сперва заволновалась, но я отшутился и пообещал, что назавтра буду как огурчик. Она сделала вид, что поверила.

— А знаешь, на что я твою двадцатку потратила?

— На что?

— Купила кучу дров!

— А у меня как раз спичек — завались.

Она рассмеялась, и мы попрощались. Похоже, я втюрился. Вот не было печали.

Нянечка проводила меня в палату, где меня дожидался очередной шприц.

В ту ночь мне почти ничего не снилось, но призрак Цифера раздвинул тяжелую завесу лекарств и пришел посмеяться надо мной. Большую часть я забыл, когда проснулся, но одно помнил отчетливо: ацтекский храм утесом поднялся над кипящей толпой площадью. Крутые ступени его были залиты кровью. На самом верху все в том же фраке стоял Цифер и со смехом глядел вниз на знать в уборах из перьев. Потом он схватил кровоточащее сердце жертвы и подбросил его высоко в небо. На жертвенном алтаре лежал я сам.

На другое утро, когда я доедал кашку, ко мне с неожиданным визитом явился лейтенант Стерн. Он был в своем буром костюме, но синяя рубашка и отсутствие галстука указывали на то, что сегодня он не на службе. Правда, несмотря на выходной день, физиономия его ничуть не утратила своего типично полицейского выражения.

— Здорово тебя отделали.

Я улыбнулся остатками зубов.

— Жаль, небось, что руку приложить не пришлось?

— Если б я к тебе руку приложил, ты бы отсюда через неделю не выполз.

— А где цветы? Забыли?

— На могилу тебе принесу.

Стерн уселся на белый стул возле кровати и уставился на меня взглядом стервятника, изучающего расплющенную тушку опоссума посреди шоссе.

— Я тебе вчера вечером домой звонил, а телефонистка из службы сказала, что ты в больнице. Меня к тебе только сейчас пустили.

— А в чем дело?

— Сюрприз. Ты ведь клянешься, что не знал эту Крузмарк, а мы у нее в квартире нашли кое-что…

— Что же? Жду, затаив дыхание.

— Во-во. Они там тоже затаивают. В газовой камере. Не помогает только.

— А в Синг-Синге что делают? Там ведь электрический стул…

— Я лично нос зажимаю. Они ведь, как только их током шибанет, тут же в штаны кладут. Вонь такая, будто в толчке колбасу жарят.

«Такой-то носище, пожалуй, двумя руками затыкать приходится», — подумал я.

— Ну и что ты там у нее нашел?

— Спроси лучше, что я не нашел. А не нашел я страничку из календаря за шестнадцатое марта. Все на месте, а этой нет. А у нашего брата на такие вещи глаз наметанный… Я и послал нижнюю страницу в лабораторию, посмотреть, что там отпечаталось. И знаешь, что там было написано?

— Понятия не имею.

— А написано там было «Ан» точка, «Гар» точка.

— «Ангар» получается.

— У тебя, сволочь, «вышка» получается. За дурака меня держишь?

— Совпадение и улика — разные вещи.

— Где ты был в среду после половины четвертого?

— На Центральном вокзале.

— Поезд встречал?

— Нет, устриц ел.

Стерн покачал своей огромной башкой.

— Дохлое алиби.

— Меня буфетчик запомнил. Я там долго сидел. И заказал много. Мы с ним еще пошутили: он говорит, что устрицы на плевки похожи, а я говорю: ничего, зато в постельных делах помогают. Проверь, если хочешь.

— Проверю, будь спокоен. — Стерн поднялся. — Я все, что ты с воскресенья делал, проверю и перепроверю. Погоди, я еще буду нос зажимать, когда тебя на стул посадят.

Стерн ухватил своей лопатой нетронутый бумажный стаканчик с баночным грейпфрутовым соком, опорожнил его в один присест и удалился.

В регистратуре с моими бумагами провозились почти до полудня, и лишь тогда я смог последовать примеру лейтенанта.

Глава сорок первая

Снаружи Пятая авеню была вся разрыта, но по случаю воскресенья никакие работы не велись. Деревянные козлы с гордой надписью «Ремонт дороги» загончиком окружили перекопанный участок с кучами земли и брусчатки. В этой части города под тонким слоем гудрона спрятана старая мостовая. Кое-где она еще проглядывает как напоминание о прошлом веке рядом с другими экспонатами забытых времен: чугунными фонарями, изогнутыми, как епископский посох, и редкими плитами голубоватого гранита, оставшимися от старого тротуара.

Я ожидал, что за мной будет «хвост», но пока шел к стоянке такси у аэровокзала на Тридцать восьмой, ничего такого не заметил. Револьвер в кармане пиджака стукал меня по бедру.

Первая остановка — приемная дантиста. Я позвонил ему из больницы и уговорил принять меня в воскресенье и поставить мне временные коронки. С дантистом мы говорили о рыбалке. Он все сокрушался, что торчит в городе, пока другие наживляют крючки в бухте Шипсхед.

Слегка отупев от анестезии, я поспешно направил стопы к Крайслер-билдинг, надеясь успеть к часу. У меня была назначена встреча с Говардом Нуссбаумом. Я опоздал на десять минут, но Говард терпеливо дожидался меня у выхода на Лексингтон-авеню.

— Ты знаешь, что это шантаж, а? Самый настоящий шантаж, — сказал он, пожимая мне руку. Говард был маленький человечек в коричневом костюме и со встревоженной мордочкой.

— А я и не отрицаю, — ответил я. — Радуйся еще, что я из тебя денег не тяну.

— А мы с женой в Коннектикут собрались: у нее родственники в Нью-Ханаане. Хотели выехать пораньше, да ты позвонил. Пришлось сказать Изабель, что опоздаем немного.

Говард Нуссбаум отвечал за ключи в компании, обеспечивавшей охрану нескольких крупных конторских зданий в центре города. Своей должностью Говард был обязан исключительно мне. Однажды его контора поручила мне разыскать главный ключ-вездеход, пропавший при таинственных обстоятельствах. В итоге ключик обнаружился в сумочке у малолетней проститутки, но фамилия Нуссбаума в мой отчет не попала.

— Принес?

— А как ты думаешь? Пришел и не принес?

Говард достал из внутреннего кармана небольшой незапечатанный конверт из коричневой бумаги. В ладонь мне скользнул новенький ключик — на вид самый обыкновенный.

— Главный вездеход?

— Так я тебе и дал главный! Этот — от сорок пятого этажа. Он там к любому замку подойдет. А к кому это ты собрался, если не секрет?

— Не спрашивай, а то как сообщник пойдешь.

— Сообщник! Ну да, я всю жизнь на вторых ролях.

— Ну все. Хорошо тебе съездить.

Я сел в лифт и принялся рассматривать конверт, попутно ковыряя в носу, чтобы лифтер не пялился. Конверт был надписан, и даже марка приклеена. Согласно указаниям Говарда, по завершении дела я должен был сунуть ключ обратно в конверт, а конверт заклеить и бросить в ближайший почтовый ящик. Конечно, была какая-то доля вероятности, что к замку подойдет и что-то из моего набора, но отмычкой хорошо открывать замок, уже разболтанный дубликатами. А сотрудники Говардовой фирмы вряд ли будут экономить и бегать к слесарю за дубликатом. Потерялся ключ — сменили замок, и все дела.

За матово-стеклянными дверьми «Морских перевозок» было темно. Где-то вдалеке, в противоположном конце коридора, нервно стучала машинка. Я натянул резиновые перчатки и открыл вездеходом первый замок. Да, это штучка работает не хуже сушеной руки Фортуны.

Я прошел всю контору кабинет за кабинетом, но в тот день машинки стояли в чехлах, телефоны молчали, и молодые карьеристы решили не жертвовать воскресным гольфом ради дальнейших побед. Даже у телетайпов был выходной.

Дойдя до приемной Крузмарка, я включил флюоресцентные лампы, установил на длинном, в форме кочерги столе фотокамеру «Минокс» и специальный пюпитр, на который кладутся бумаги для копирования. Для того чтобы открыть запертые ящики стола и картотеки, понадобился только перочинный ножик и разогнутая скрепка. Что именно я ищу, я не знал, но, видимо, Крузмарку было что скрывать, коли он послал громил по мою душу.