Маргарет сменила мрачную черную хламиду на крестьянскую блузку и вышитую широкую юбку, но кулончик-звездочку оставила.
Я вынул микрофон, завернул его в большую тряпку и сделал вид, что вытираю стекло. Когда отец или дочь взглядывали на меня, я принимался возить перед лицом мыльной губкой.
Голоса в наушнике звучали так ясно и четко, словно я сам сидел на кушетке рядом с говорящими.
— …и он знал дату рождения Джонатана? — спросил Крузмарк.
Маргарет нервно теребила кулончик.
— Да, он все точно назвал.
— Ну это, в общем, нетрудно узнать. Ты уверена, что он детектив?
— Дочь Евангелины говорит, что да. Он приходил к ней и спрашивал про Джонатана. Для этого нужно что-то о нем знать.
— А врач из Покипси?
— С врачом все. Я звонила в лечебницу: он несколько дней назад покончил с собой.
— Значит, говорил он с ним или нет, теперь уже не узнаешь.
— Мне это все не нравится. Столько лет прошло… Ангел уже сейчас знает слишком много.
— Ангел?
— Да, Ангел. Фамилия у него такая. Пожалуйста, слушай меня внимательно!
— Я слушаю, Мэг, просто мне нужно все это переварить. — Крузмарк отхлебнул коньяку.
— Почему ты не хочешь от него избавиться?
— А что толку? Таких дешевых сыщиков как собак нерезаных. Дело не в Ангеле, а в тех, кто ему платит.
Вдруг Маргарет обеими руками схватила отца за руку.
— Он же вернется! Ангел вернется за гороскопом.
— Так составь ему гороскоп.
— Уже составила. Там все как у Джонатана, только место рождения другое. Я могла бы по памяти составить.
— Ну и хорошо. — Крузмарк осушил свой бокал. — Если он хоть что-то соображает, то к тому времени уже выяснит, что никакой сестры не существует. Поиграй с ним, потяни время. Ты же умная девочка. Если так не проболтается, брось ему что-нибудь в чай. Мало ли что можно сделать, чтобы человек разговорился. Нам нужно знать, кто его нанял. Пока мы не узнаем, кто за этим стоит, нельзя его трогать.
Крузмарк поднялся на ноги.
— Знаешь, Мэг, меня ждут, важные встречи намечаются, так что если это все, то…
— Да, это все. — Маргарет встала и оправила юбку.
— Ну и славно. — Он приобнял ее за плечи. — А как только этот Ангел объявится, сразу звони мне. На Востоке я научился искусству убеждения. Посмотрим, на что я еще гожусь.
— Спасибо.
— Я тебя провожу. Чем займешься?
— Не знаю, думала сначала в «Сакс» [25]зайти, а потом…
Конец фразы пропал за тяжелой дверью черного дерева.
Я сунул микрофон вместе с тряпкой в карман комбинезона и попробовал окно: не заперто. Небольшое усилие, и оно открылось. Я отстегнул один ремень и перекинул дрожащие ноги через подоконник. Так, теперь второй, и вот уже я в относительной безопасности. Получается, что не зря я рисковал. Восточное искусство убеждения! Да-а, после такого прогулка по стене прямо-таки пикничком кажется.
Я закрыл окно и огляделся. Очень хотелось тут порыться, но не было времени. На мраморном столике Маргарет оставила едва пригубленный бокал с бренди. Сюда-то уж точно ничего не подсыпали. Я вдохнул фруктовый аромат коньяка и отпил немного. Бархатное пламя разлилось у меня в горле. Я прикончил бокал тремя быстрыми глотками. Конечно, старый и дорогой коньяк заслуживал более уважительного обращения, но, увы, я спешил.
Глава двадцать восьмая
Выходя из кабинета, я громыхнул дверью, но секретарша едва взглянула на меня. Может быть, привыкла, что мойщики окон запросто захаживают в кабинет к ее боссу. В длинном коридоре я повстречал самого Крузмарка. Он вышагивал, выпятив грудь, словно его серый фланелевый костюм был увешан медалями. Проходя мимо меня, он недовольно хрюкнул. Очевидно, ожидал, что я паду ниц. Вместо этого я послал его куда подальше, но он со своих высот ничего не услышал. Как с гуся вода.
На обратном пути я послал смачный поцелуй вяленой вобле в приемной. В ответ она скорчила такую рожу, словно набрала полный рот паштета из червяков, зато два рекламных агента, поджидавшие своей очереди, сидя в одинаковых креслах, по достоинству оценили мою эскападу.
Молниеносно переодевшись в чулане (Супермен умер бы от зависти, честное слово), я за недостатком времени распихал пистолет и микрофон по карманам пальто, сунул комбинезон с упряжью в побитое ведро и вышел на свет божий. Уже в лифте я вспомнил про галстук и кое-как, вслепую, завязал кривой узел.
Я вышел на улицу, огляделся, но Маргарет нигде не было. Она что-то говорила про «Сакс», наверно, взяла такси. Ну, может, еще передумает и поедет домой. Надо подождать.
Я перебрался через Лексингтон-авеню, через боковые двери вошел в здание Центрального вокзала, спустился по пандусу в Устричный бар [26]и заказал себе дюжину устриц. Мигом покончив с ними, я допил сок из половинок раковин и спросил еще полдюжины. За этих я принялся уже основательно, с чувством, с толком, с расстановкой. Двадцать минут спустя я отодвинул опустевшую тарелку и двинулся к телефону-автомату. У Маргарет Крузмарк никто не ответил. На десятом гудке я повесил трубку. Значит, она в «Саксе». Может быть, даже зайдет еще в пару шикарных магазинов.
Поезд метро доставил мою нафаршированную устрицами тушку на станцию «Таймс-сквер», где я пересел на Бруклин-Манхэттенскую линию и поехал в центр, в сторону Пятьдесят седьмой улицы. На углу дома Маргарет Крузмарк была телефонная будка. Я позвонил и снова услышал долгие гудки. Проходя мимо дверей, я заметил, что в холле трое дожидаются лифта. Я прогулялся до угла Пятьдесят шестой улицы и вернулся. На этот раз путь был свободен. Я сразу прошел на черную лестницу: лифтер мог узнать меня, а это не входило в мои планы.
Одиннадцатый этаж — пустяк, если вы готовитесь к марафону. Если же внутри у вас кувыркаются восемнадцать моллюсков, то это испытание не из легких. Поэтому я не стал торопиться и через каждые два-три этажа останавливался и отдыхал под какофонию дюжины уроков игры на фортепьяно и прочих инструментов.
К тому времени, как я добрался наконец до двери Маргарет Крузмарк, я все же изрядно запыхался и сердце мое стучало как взбесившийся метроном. Холл был пуст. Я открыл дипломат и натянул резиновые хирургические перчатки. Замок был стандартной конструкции. Я пару раз позвонил, потом достал связку дорогих ключей-болванок и принялся подбирать ключ нужной серии.
Третья попытка увенчалась успехом. Я взял дипломат, вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Воздух был пропитан запахом эфира. Сладкий летучий аромат напомнил мне о больнице. Я достал револьвер и медленно двинулся вдоль стены. Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что случилось что-то очень и очень скверное.
В тот день Маргарет Крузмарк все-таки не пошла в магазин.
Она лежала навзничь на низком кофейном столике в залитой солнцем гостиной среди пальм и прочей растительности. Кушетка, на которой мы пили чай несколько дней назад, была отодвинута к стене. Маргарет была распята посреди ковра, словно на алтаре.
Из разорванного ворота ее крестьянской рубашки смотрели маленькие бледные груди. Картина была бы довольно приятная, если бы не рваная рана, разъявшая грудь до самой диафрагмы и до краев полная крови. Кровь ручейками стекала по ребрам, собиралась в лужицы на столе. По крайней мере, одно было хорошо: глаза Маргарет были закрыты.
Я убрал револьвер и кончиками пальцев тронул ей шею. Сквозь тонкие перчатки еще чувствовалась тающая теплота ее кожи. Лицо Маргарет было спокойно, почти как у спящей. Мне показалось даже, что на губах ее играет улыбка.
Часы на каминной полке пробили пять.
Орудие убийства лежало тут же под столиком. Это был ацтекский жертвенный нож. Блестящее лезвие из вулканического стекла помутнело от засыхающей крови. Я не стал его трогать.
В комнате не было никаких следов борьбы. Нетрудно было представить себе, как все произошло.