– Автомобиль по-прежнему не найден. И водитель, конечно, тоже. После всего, что я здесь увидел… он взмахнул рукой. – …у меня нет ни малейшего желания входить в спальню.

Шесть полицейских стояли посреди комнаты в полной тишине. Все молчали. Обоняние раздражал неприятный запах: воняло грязной одеждой и спермой. Это был запах греха, позора и тайны. Ингвар взглянул на фотографию Эмили. Девочка по-прежнему смотрела со снимка серьёзно, цветок мать-и-мачехи щекотал ей щеку, и казалось, что она знает абсолютно всё. В комнате всё будто замерло, но с улицы доносились привычные звуки: остановился автомобиль, раздался крик, по асфальту застучали каблуки.

Молчание нарушил Ингвар:

– Это не он.

– Что?

Все обернулись к нему. Самый младший широко раскрыл рот, у него в глазах стояли слёзы.

– Я ошибался насчёт умственных способностей этого парня, – признался Ингвар и откашлялся. – Он может пользоваться компьютером, ему хватило мозгов договориться с распространителями всего этого дерьма…

Он замолчал, пытаясь подобрать более грубое и точное определение для печатных изданий, валявшихся повсюду. Но не смог и повторил:

– Дерьмо! Мы знаем почти наверняка, что это он пытался сегодня похитить ребёнка. Там видели его автомобиль. Сломанная рука. Описание полностью совпадает. Но это не тот человек, который похитил и убил других детей.

– Это лишь твоё собственное мнение.

Зигмунд Берли смотрел на Ингвара Стюбё с отвращением и гневом: в его взгляде читалось, что он не желает теперь считать инспектора своим напарником. Он был на стороне остальных, на стороне полицейских из Бэрума, полагавших, что они раскрыли дело. Им оставалось только отыскать человека, который живёт в этой квартире, заполненной вырезками из газет, порнографическими журналами и грязной одеждой. Они знали преступника и готовились вскорости задержать.

– Этот человек уже один раз попадался – его поймали дружинники. Сегодня его снова почти поймали. Тот, кого мы ищем, человек, убивший Кима, Гленна Хуго и Сару… – Ингвар не сводил глаз с фотографии Эмили, – …тот, кто, вероятно, держит где-то Эмили… Он не позволил бы нам так просто схватить его. Не пытался бы похитить ребёнка, за которым следит целая куча взрослых, посреди бела дня, на собственном автомобиле. И с гипсом на руке. Не смешите меня! Вы же и сами понимаете. Мы все настолько устали от поисков этого гада, что…

– В таком случае ты, наверное, можешь объяснить мне, что это такое, – перебил его Германсен.

В голосе полицейского не слышалось ликования – тон был ровным и спокойным. Из выдвижного ящичка он вынул папку. В папке лежала стопка бумаги для принтера. Ингвар Стюбё не хотел даже смотреть на неё. Он предполагал, что содержимое папки может изменить весь ход расследования. Более ста следователей до сих пор разрабатывали теорию, в которой не было ничего заранее определённого и возможны были любые варианты, – опытные полицейские, понимающие, что хорошо сделать своё дело можно, только терпеливо систематизируя все факты, – а теперь все они начнут работать лишь в одном направлении.

«Эмили, – подумал он. – Речь идёт об Эмили. Он где-то её прячет. Она жива».

– Господи помилуй! – воскликнул младший.

Зигмунд Берли присвистнул.

На улице работали двигатели нескольких автомобилей. Были слышны крики и оживлённый разговор. Ингвар подошёл к окну и осторожно отодвинул штору. Там было полно журналистов. Этого и следовало ожидать. Они столпились у входа в подъезд. Двое из них подняли головы, и Ингвар отпустил серую штору. Он отвернулся от окна, остальные полицейские стояли вокруг Германсена, который по-прежнему держал в руке красную пластиковую папку. В другой руке у него было несколько листов. Когда он повернул листы, Ингвар смог прочитать текст:

«Получай по заслугам».

– Это напечатано, – сказал Ингвар.

– Прекрати, – оборвал его Зигмунд. – Признайся, что не прав, Ингвар. Откуда этому парню известно…

– Те сообщения были написаны от руки. От руки, ребята!

– Кто будет разговаривать с журналистами? – спросил Германсен, аккуратно складывая листы в папку. – Нам ведь особо нечего сказать, но, по-моему, будет логично, если я… Поскольку мы из Бэрума и всё такое.

Ингвар пожал плечами. Он не проронил ни слова, протискиваясь сквозь толпу, собравшуюся у подъезда. Наконец он выбрался и сел в машину. Он уже собирался уехать, не дождавшись Зигмунда, и тут Берли плюхнулся на пассажирское сиденье. Почти всю дорогу до Осло они молчали.

42

– Просто удивляюсь, как тебе это удалось, – с восхищением произнесла Бенте. – Всё было просто замечательно. И так вкусно!

Кристиане спала. Обычно она делалась беспокойной, когда Ингер Йоханне ждала гостей. Уже после обеда девочка впадала в несвойственную ей молчаливость, бесцельно ходила из комнаты в комнату, отказывалась ложиться спать. Но в этот раз она по собственному желанию залезла в постель вместе с Суламитом и пускающим от удовольствия слюни Джеком. Король Америки как-то подействовал на Кристиане, признала Ингер Йоханне. Утром дочь спала до половины восьмого.

– Рецепт, – сказала Кристин и сглотнула, – немедленно поделись со мной рецептом.

– Не существует в природе, – ответила Ингер Йоханне. – Я импровизировала.

Вино ей понравилось. На часах было полдесятого. Она расслабилась, её приятельницы оживлённо разговаривали друг с другом. Только Туне не смогла прийти, она не решилась оставить своих детей. Особенно после сегодняшнего происшествия.

– Она всегда была такой трусихой. С ними же отец, – сказала Бенте и пролила вино на скатерть. – О-ой! Скорее соль! Туне всего боится. Конечно, и мы все тревожимся, что этот монстр ходит на свободе.

– Они скоро его схватят, – сказала Лине. – Они ведь теперь знают, кто он. Ему уже не удастся спрятаться. Его песенка спета. Вы не видели, по телевизору показали его фотографию и сообщили приметы?

Ингвар не позвонил после того, как Ингер Йоханне не ответила на его звонок прошлой ночью. Может, он сердится? Она сама не понимала, почему ей не захотелось разговаривать с ним тогда. Сейчас всё было иначе. Хорошо бы он позвонил и приехал чуть позже, когда девчонки наконец свалят. Они посидели бы на кухне, доели остатки ужина, запивая их молоком. Он пошёл бы принять душ, а она выделила бы ему старую футболку, привезенную когда-то из Америки, и смогла бы рассмотреть его руки – рукава у футболки короткие, и она увидела бы светлые волоски…

– …ведь так?

Ингер Йоханне улыбнулась:

– Что?

– Они его вот-вот поймают, верно?

– А я откуда знаю?!

– Но тот мужчина, – настаивала Лине, – тот, которого я видела у тебя в субботу. Он разве не из полиции? Ты же сама так сказала, а? Да-да… Из Крипос!

– Может быть, мы всё-таки поговорим о книге, – предложила Ингер Йоханне и отправилась на кухню за очередной бутылкой вина: они всегда приносят его больше, чем могут выпить.

– Которую ты, конечно же, не читала, – ответила Лине.

– Я тоже, – сказала Бенте. – У меня ведь совсем не было времени. Сожалею.

– И я, – призналась Кристин. – Если эта соль не поможет, тебе нужно обязательно застирать скатерть.

Она наклонилась и ткнула указательным пальцем в кашицу из соли и минеральной воды.

– Почему же мы тогда называем всё это литературным кружком, – Лине с укором продемонстрировала всем книгу, – если читаю я одна? Объясните мне, что происходит, когда появляются дети? Пропадает способность к чтению?

– Пропадает время, – простонала Бенте. – Время, Лине. Вот что отсутствует.

– Вы просто выводите меня из себя! – начала Лине. – Можно подумать, что если у людей появляются дети, они имеют право…

– Может быть, ты лучше расскажешь немного о книге? – предложила Ингер Йоханне. – Мне интересно. Честное слово. В молодости я прочла всего изданного тогда Асбьёрна Ревхайма. Эта как называется?

Она потянулась за книгой. Но Лине ухватилась за неё первая.