Ингер Йоханне поднялась и провела указательным пальцем по жёлтым листочкам, которые висели на дверце шкафа.

– Вот. Мужчина с Солтюнвайен, дом один. Что он видел?

– Профессор, на пенсии. Надёжный свидетель. Проблема в том, что он… – Ингвар шестой раз наполнил чашку, – …плохо видит. Носит очень сильные очки. Но он ремонтировал террасу, поэтому у него был хороший обзор.

В качестве указки Ингвар использовал деревянную лопатку, которой обозначал местоположение объектов на крупной карте района, прикреплённой к окну.

– Он сказал, что в интересующий нас промежуток времени его внимание привлекли три человека. Женщина средних лет в красном пальто, которую он узнал. Мальчик на велосипеде, которого мы сразу можем исключить. Оба шли по дороге к месту преступления. Но он видел также мужчину, которому, по его мнению, было от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Он шёл в противоположную сторону… – Деревянная лопатка вновь двинулась по карте. – …по направлению к Лангенсбаккен. Было начало третьего. По словам свидетеля, время он указал точно, так как в тот же момент из дома вышла его жена, чтобы спросить, не накрывать ли обед. Он посмотрел на часы и подумал, что закончит ремонт к пяти.

– А что там с походкой?..

Ингер Йоханне взглянула на карту:

– Да. Этот профессор описывает её… – он порылся в бумагах, – …как «походку человека, который торопится, пытаясь не показывать этого».

Ингер Йоханне с недоверием взглянула на запись:

– Это как это?

– Он имеет в виду, что тот человек шёл медленнее, чем ему хотелось, словно на самом деле он побежал бы, если б мог. Меткое наблюдение. Если оно, конечно, соответствует действительности. Я попытался изобразить нечто подобное по дороге сюда, в этом определённо что-то есть. Движения отрывистые, ноги будто связанные, движения неестественные.

– А что-нибудь более конкретное?

– Нет, к сожалению.

Дракон всю ночь летал на своём единственном крыле. Теперь он производил жалкое впечатление, словно приручённая курица с подрезанными крыльями.

Ингвар добавил в кофе сливки:

– Ничего, кроме возраста, да и то весьма приблизительно. И одежды, серой или синей. А может, обоих цветов. Слишком расплывчато.

– Он поступает разумно. Если это действительно был наш преступник…

– А ещё волосы. Густые и коротко стриженные. Но профессор не уверен. Мы попросили всех, кто находился в районе в то время, заявить о себе в полицию. Посмотрим, что из этого получится.

Ингер Йоханне потянулась и закрыла глаза. Казалось, что она крепко задумалась. Небо осветилось утренним солнцем. Внезапно она поднялась и начала собирать все листочки, срывать плакаты и карты. Она старательно разложила всё в соответствии с тщательно продуманной системой. Листочки в конверты, остальные бумаги в аккуратные стопки. Затем сложила всё это в старый чемодан и вынула из холодильника банку колы. Она вопросительно посмотрела на Ингвара, который в ответ отрицательно покачал головой.

– Мне пора, – пробормотал он, – конечно же.

– Нет, – ответила она. – Всё только начинается. Итак, кто убивает детей?

– Мы уже это проходили недавно, – с сомнением проговорил он. – Мы пришли к выводу, что это водители и преступники, совершающие правонарушения на сексуальной почве. Думаю, водителей в данном случае можно смело исключить.

– Тем не менее и они убивают детей, – парировала она. – Но забудем об этом. В нашем случае речь идёт о ненависти. Об очень сильно задетом чувстве справедливости.

– С чего ты так решила?

– Я не знаю. Я пытаюсь рассуждать, Ингвар!

Белки его глаз покраснели. Ингвар Стюбё выглядел так, будто беспробудно пил три дня подряд.

– Чтобы оправдать то, что он сделал, нужно чувствовать особенно сильную ненависть, – продолжала Ингер Йоханне. – Не забывай о том, что ему приходится жить с этим. Он должен спать по ночам. Есть. Вероятно, он взаимодействует с другими членами общества, в котором каждая газетная страница, каждый выпуск новостей осуждает его, в магазинах, возможно, на рабочем месте…

– Но ведь он не может… ненавидеть детей!

– Тс-с-с, – Ингер Йоханне взмахнула рукой. – Речь идёт о том, кто повторяется. Повторяется.

– То есть?

– Точно не знаю. Но разве Ким и Эмили, Сара и Гленн Хуго выбраны чисто случайно?

– Конечно, нет.

– В данном случае твоё заключение ничем не обосновано. Их вполне могли выбрать случайно. Но, вероятно, это не так. Сложно поверить в то, что он без всяких причин решил, что следующее преступление должно произойти в Тромсё… Едва ли. Между всеми этими детьми определённо существует какая-то связь.

– Или между их родителями.

– Именно, – ответила Ингер Йоханне. – Ещё кофе?

– Меня скоро стошнит от него.

– Чай?

– Тёплое молоко, пожалуй, подойдёт лучше всего.

– Тогда ты просто уснёшь.

– Не могу себе это позволить.

На часах было пять тридцать. Королю Америки снился кошмар, маленькие лапки подрагивали, он убегал от снившегося ему врага. Тяжелый запах стоял в кухне. Ингер Йоханне открыла окно.

– Проблема заключается в том, что мы не нашли никакой связи между родителями детей.

Ингвар обречённо опустил руки.

– Но это совсем не значит, что её нет, – настаивала Ингер Йоханне, усевшись на кухонный стол. – Давай немного порассуждаем вот на какую тему, – продолжила она. – Если мы имеем дело с психопатом – его преступления столь жестоки, что их не может совершать нормальный человек, – кого нам следует искать?

– Психопата, – пробурчал Ингвар.

Она не обратила на эти слова никакого внимания.

– Психопаты не так редки, как нам кажется. Есть сведения, что они составляют около одного процента населения.

– Я думал, психопат – человек с антисоциальными нарушениями личности, – заметил Ингвар.

– Нет, это нечто иное. Диагнозы отчасти совпадают, но… Следи за моими рассуждениями. Я пытаюсь проанализировать эту идею.

– Конечно. Но дело в том, что я больше вообще не в состоянии думать.

– Всё же я продолжу. Хотя бы слушай! Насилие можно разделить на два типа: инструментальное и реактивное.

– Знаю, – пробормотал Ингвар.

– Наши случаи определённо стали результатом инструментального насилия, то есть запланированного, целенаправленного применения силы.

– В отличие от реактивного, – заметил Ингвар, – которое чаще всего становится результатом наличия внешней угрозы или неудовлетворенности.

– Инструментальное насилие более типично для психопатов, чем для остальных людей. Оно предполагает наличие некоей… злости, так, наверное. Или более научно: отсутствия способности к эмпатии ^[23].

– Да, он не особенно мучается, наш убийца…

– Родители, – медленно проговорила Ингер Йоханне.

Она спрыгнула со стола и опять раскрыла потёртый чемодан. Среди бумаг она отыскала конверт с надписью «родители» и выложила его содержимое на пол. Джек поднял голову, но потом снова уснул.

– Здесь должно быть что-то, – с уверенностью сказала она. – Нечто объединяющее этих людей. Не может быть, чтобы у человека была такая сильная ненависть к детям девяти, восьми, пяти лет и грудным младенцам.

– Так ты считаешь, что дело вообще не в детях? – полувопросительно произнёс Ингвар и склонился над бумагами.

– Может быть, и нет. Может, и в детях и в родителях. Отцах. Матерях. Откуда я знаю!

– Мать Эмили умерла.

– И Эмили единственная, кого он не трогает.

Они замолчали. В тишине громко тикали настенные часы, маленькая стрелка неумолимо приближалась к цифре шесть.

– Все родители – белые, – внезапно нарушила тишину Ингер Йоханне. – Все – коренные норвежцы. Незнакомы друг с другом. Общие друзья отсутствуют. Не контактируют по работе…

– Замечательно! Может быть, критерием, по которому их выбрали, является отсутствие общих черт?

– Общих, общих, общих…

Она повторяла снова и снова, как будто произнося какую-то мантру.

– Возраст. Возрастной промежуток: от двадцати пяти лет – мать Гленна Хуго, до тридцати девяти – отец Эмили. Возраст убийцы…