— Эй, ребята. Я не хотел вас обидеть, — Уильямс обращается к Чесу. — Мы ведь кореша, верно?

— Да, — отвечает Чес. Уильямс опять смеется.

Пайк ждет, когда все наконец начнется. Эта прелюдия слишком затянулась. Он хочет побыстрее разобраться, побыстрее перейти к действию. Бешенство еще не пришло к нему, только предвкушение, как у наркомана перед уколом, как Марти, призывно улыбающаяся с постели.

Сейчас.

Не сказав ни слова, Пайк делает шаг вперед и врезает кулаком Уильямсу в челюсть. Уильямс сгибается пополам, закрывая лицо руками, сквозь пальцы начинает капать кровь. Грин храбро налетает на Пайка, но тот с силой отталкивает его плечом, и Грин отлетает на стену.

— Какого хрена ты это сделал? — спрашивает Уильямс. — Я зуб потерял.

— Вот он, — с готовностью говорит Паттерсон и показывает на землю, где на каменной мостовой лежит желтый зуб.

— Спасибо. — Уильямс наклоняется, чтобы подобрать его, и Паттерсон со всей силы бьет его ногой по лицу. Уильямс беззвучно падает спиной на асфальт и больше не шевелится.

Сейчас сердце Пайка колотится часто-часто. Ярость разгорается. Вся ночь шла к этому мигу, мигу безудержной жестокости. Ради этого он и живет, когда адреналин бурлит в крови, мысли сосредоточены, а от тела струится сила…

Грин видит, что если останется, то у него нет никаких шансов. Уильямс в отключке и не поможет, а их — шестеро против одного. Маленький ливерпулец пытается смыться. Колин и Мик хватают его и толкают обратно к ребятам. Чес замахивается и бьет его коленом по яйцам.

— Нет, — голос Грина звучит безжизненно и печально. Он идет, пошатываясь, вперед, сгибаясь все ниже и ниже, словно спускается по лестнице. Пайк окончательно сваливает его ударом ладони по затылку.

— Поехали, — говорит Паттерсон.

То, что случилось потом, было методично, безобразно и равнодушно.

То, что случилось потом, свалило Пайка больным и заставило прятаться в течение десяти лет.

То, что случилось потом, до сих пор будит Пайка по ночам, и он долго не может уснуть, потому что перед глазами стоит кровь, растекшаяся по асфальту словно нефть.

Пока Марти стояла и смотрела, они вшестером забили Тони Грина до смерти.

Глава одиннадцатая

— Она когда-нибудь разговаривает? — спросил Пайк, сворачивая на круге с Чизвик на шоссе М-4.

— Нет, — ответил Ноэль, — только играет в свой «Гейм Бой». [30]

Кирсти была страшненьким ребенком, с широко расставленными испуганными глазами, прямыми жирными волосами и нездоровой кожей сероватого оттенка. Ноэль сказал, что ей шесть лет, хотя на вид было меньше, да и роста она была небольшого. Пайк посмотрел на нее в зеркало заднего вида: она вся сгорбилась над своей электронной игрушкой, лицо ее освещала маленькая салонная лампочка. Вылитый кандидат в семейку Адамс; [31]впрочем, как и папаша.

— Она посадила уже кучу батареек, — сказал Ноэль.

— Как ты выносишь этот шум? — спросил Пайк, когда из игрушки раздались резкие раздражающие звуки заставки.

— К нему привыкаешь. Через некоторое время вообще перестаешь замечать.

С того времени как они забрали девочку на Шефердс-буш, Кирсти не сказала ни слова, даже «здравствуйте».

А кто, собственно, мог получиться у такого отца, как Ноэль? Ширли Темпл? [32]

Машин на дороге в это время, ночью, было мало, и скоро они съехали с магистрали на эстакаду, которая вела их к цели. «Форд-эскорт», набирая скорость, начал стонать и дребезжать.

— Господи, — сказал Ноэль, повышая голос, чтобы перекричать этот шум. — Дерьмовая машина, Пайки. Зачем ты ездишь на такой рухляди?

— Она меня вполне устраивает. Не вижу смысла покупать что-либо приличное — либо разобьешь, либо утащат.

— Тебе не стыдно такую водить?

— Она так шумит только в промежутке между сорока и шестьюдесятью километрами. Как только будет больше шестидесяти, все утихнет.

— Верится с трудом.

Пайк перестроился в скоростной ряд, обгоняя грузовик, и дребезжание прекратилось. Машина опять пошла почти бесшумно.

— Нормальный ход, — продолжал Пайк, — неплохой мотор. Маленькая, поэтому удобно парковаться. Я всегда покупаю машины такого типа, убиваю их в конец, а потом опять беру что-нибудь дешевое. Эта должна была послужить мне до отъезда в Канаду. Не вижу смысла привязываться к машине, привыкать к ней.

Пайк оглянулся на Ноэля, который рассматривал проезжающий мимо грузовик с коврами.

— Так ты собираешься мне рассказать? Или нет? — спросил он.

— Что? — Ноэль смотрел на Пайка, и тот кивнул, показав головой на заднее сиденье машины.

— Я про твой маленький лучик радости.

— Это долгая история.

— У нас уйма времени, — ответил Пайк.

— Я расскажу сокращенную версию.

— Кто мама?

— Ты ее не знаешь. Алана. Я познакомился с ней в Вегасе.

— Американка?

— Нет, из Мидлсбро.

— А что ты делал в Вегасе?

— Играл. Подумай, Пайк, каждый хоть раз в своей жизни обязательно должен потратить прорву денег в Вегасе, прежде чем умрет, разве нет? Иначе ты не жил. У меня были деньги. Мы с Чесом провернули небольшое, но замечательное дельце, правда, с душком. Оно оказалось весьма выгодным, но, в силу некоторых причин, нам пришлось на некоторое время убраться из страны и залечь на дно. Но это совсем другая история. Волшебное место эти Штаты. Мы все их исколесили. И конечно, я осел в Вегасе. Тебе надо было меня тогда видеть. Шикарный отель. Тебе сдают номер за бесценок, если думают, что ты собираешься много играть, и, знаешь, я играл как дьявол. И понеслось. Я был в списках и не имел права мошенничать. Это было потрясающе! Мой выигрыш рос быстрее, чем грибы после дождя. Меня уважали, у меня был собственный стол, где я играл в рулетку. Вот это игра! Я был мистер Бишоп. Они подавали мне машину, размещали в лучших отелях, прямо над казино. У меня были большие деньги, и их количество все росло. Вот там-то я и познакомился с Аланой. Она взяла отпуск вместе с какой-то девушкой с работы, а работала она в игорном доме. У нее были небольшие накопления. Девушки на каникулах пошли в отрыв. Я был в ее глазах крутым, Джеймсом Бондом. — Ноэль усмехнулся. — Я тогда купил себе белый костюм, самый лучший. Стильная стрижка, маникюр, сауна, солярий, массаж — тебе надо было меня тогда видеть, Пайки.

— Могу себе представить.

— Ну а Алана сходила от всего этого с ума. Сходила с ума по мне. Целую неделю. Это был лучший секс в моей жизни. В шикарном отеле, с большой ванной, пеной, золотыми кранами, шампанским, бифштексами, колой и Аланой… О, она была прекрасна. Маленькая пташка. Но отлично сложена. Красотка. Прекрасная маленькая грудь, прекрасное маленькое лицо. Северный акцент. Правда, говорили мы мало, не было нужды. Она была в отпуске и постоянно красовалась, наряжалась, словно мы герои какого-то фильма.

— Не похоже, чтоб у этой истории был хороший конец, — сказал Пайк.

— Нет. Но тогда, честно скажу тебе, моему члену казалось, что он умер и попал на небеса. Знаешь, что она сказала мне в первую ночь в спальне, в одном нижнем белье — чулки и все такое — знаешь, что она сказала?

— Даже вообразить не могу.

Ноэль наклонился к Пайку и тихо сказал:

— Она сказала: «Ноэль, ты можешь делать со мной все, что захочешь… все». Представляешь?

— Нет.

— Что значит «нет»? Она сказала, что я могу делать все.

— Например?

— Ну ты знаешь, все.

— Да, ты так и сказал. Но что, все?

— Ну… — Ноэль оглянулся назад на Кирсти, потом поставил в магнитолу кассету и сделал звук погромче. Заиграл Эннио Морриконе.

— Напряги свое воображение, черт тебя побери, Пайк. Она сказала «все». У меня член стал твердым, как скала. Я имею в виду, это самое возбуждающее, что тебе могут сказать.

— Я все равно не понимаю, — сказал Пайк. — А что ты обычно делаешь?