От Макарова я слышала, что подобное бывало в Германии. Наши офицерские жены, которые до войны, кроме набивного ситчика или в крайнем случае крепдешина, ничего не знали, приняли роскошные шелковые пеньюары и ночные рубашки за вечерние платья и явились в них на прием.
Примерно в таком положении оказалась и я, когда, вместо того чтобы по всем правилам спросить у меня разрешения и представить мне Академика, Лекочка торопливо и угодливо на звал мое имя. С таким же успехом он мог сказать: «Игорь Алексеевич, — это Маша, а вот бутерброды с севрюгой горячего копчения. Она очень свежая, только вчера привезли».
Одним словом, хоть он и был мне интересен (не как муж чина, а как таинственный Академик), удовольствия от знакомства с ним я не получила никакого. Даже наоборот — мне хотелось поскорее исчезнуть… А они все говорили и говори ли… Но из-за своих переживаний, которые многим сегодня покажутся по меньшей мере смешными, я ничего не понимала из их разговора. Очнулась я только от слов Академика, обращенных непосредственно ко мне:
— Так я увижу вас в четверг?
— Да, да… — смущенно пролепетала я, совершенно не понимая, где и почему должен увидеть меня Академик.
— Буду очень рад, — сказал Игорь Алексеевич, и в его глазах я прочитала немой вопрос о чем-то другом, главном… У меня приятные мурашки поползли по спине от этих слов.
В конце концов, сколько же можно обжигаться на одном и том же молоке?!
Последнего действия я уже просто не видела и не слышала…
По дороге домой я аккуратненько, чтобы не выдавать своего волнения, выяснила у Лекочки, что мы званы на тихий дружеский ужин, где кроме нас будет еще несколько приятных и известных людей. Вечеринка устраивается в честь успешного окончания какой-то жутко секретной работы.
Кажется, он тобой серьезно заинтересовался, — со странной завистью сказал Лекочка. — Я думаю, меня одного он не пригласил бы…
— Да брось ты, — отмахнулась я, — зачем ему такая корова? Он только свистнет, к нему все стройные и миниатюрные сбегутся…
Лекочка с сомнением посмотрел на меня. И, как мне показалось, обиженно отвернулся. Мы долго шли молча по пустынной улице Горького. Моросил не видимый в темноте мелкий скучный дождик. По мокрому асфальту чертили фарами редкие машины. Около Моссовета стоял милиционер в плащ-палатке с капюшоном. Он проводил нас долгим сонным взглядом.
Наконец Лекочка повернулся ко мне и заговорил:
— Я никак не пойму, Мэри, ты на самом деле дура или притворяешься?
— Ты о чем, Лека? — удивилась я.
— Все о том же, — раздраженно буркнул он.
— В каком смысле?
— В прямом! Ты что — действительно цену себе не знаешь? Да на тебя половина улицы оборачивается…
— Ну это известное дело… — попробовала отшутиться я. — «По улицам слона водили, как видно, напоказ…»
— Не думаю, чтобы у половины половозрелых прямоходящих при виде слона текли бы слюни до асфальта…
— Так уж и у половины, — слабо возразила я, хотя, безусловно, мне было очень приятно слышать такие слова. Мне никто таких слов вот так по-свойски не говорил. То есть мужчины делали самые смелые комплименты, но я все это и воспринимала как комплименты, как орудие завоевания. А слова Лекочки звучали по-дружески, будто он был на моей стороне… Впрочем, именно это меня вдруг и насторожило…
— Слушай, — прищурившись, сказала я, — если я такая неотразимая, то чего же ты сам никогда не делал попытки за мной приударить? Или ты из другой половины?
— Я из третьей… — Он изучающе посмотрел на меня. — Ты что, действительно не знаешь или опять придуриваешься?
— А что я должна знать?
— Во всяком случае, могла догадаться…
— Ой, только не говори, что ты в меня много лет безнадежно влюблен. Я такие вещи за версту чувствую.
— Да нет же, — усмехнулся он. — Совсем наоборот…
— Что значит наоборот? Ты меня ненавидишь, что ли?
— Да при чем тут ты?
— Как при чем? — Я даже остановилась от неожиданности. — Разве мы не обо мне говорим?
— Но в данном случае нужно говорить обо мне… — со своей странной ухмылочкой сказал Лека.
— Почему?
— Потому что женщины меня вообще не интересуют…
— Да ты что?! — обалдела я. — Не ври! Ты меня разыгрываешь!
— Такими вещами не шутят, — печально сказал Лека.
— Ну и дела… — сказала я. — Когда же это случилось?
— Когда я родился, а может, и еще раньше… Ты что же думала, жил, жил человек, горя не знал, потом встретил злого и коварного дядьку, и тот его испортил? Так, что ли, ты думаешь?
— Примерно так, — сказала я, вспомнив свой прошлогодний опыт с Никой.
— Это очень примитивно…
— А как же это происходит?
— В каждом из нас заложено и то и другое… У некоторых этого другого чуть больше… В детстве он об этом даже не догадывается. Он ничем не отличается от остальных детей. Потом в школе, когда начинается пора влюбленностей и все его друзья сходят с ума по девчонкам, он страдает оттого, что никто из одноклассниц ему не нравится… Ведь никто ему не может сказать, кто он. Никто не научит, как с этим жить…
Лека замолчал и, подняв воротник своего светлого плаща, как черепаха в панцирь, втянул в него голову. Я не решилась спросить его о чем-либо, хотя в голове моей вертелись тысячи вопросов.
— У тебя закурить не найдется? — спросил он.
— Ты же бросил? — удивилась я.
— Сейчас бы закурил… Тебе не противно меня слушать?
— Нет.
— Многих бы затошнило от таких разговоров.
— Мне не Противно… — я замялась, подыскивая слово. — Мне грустно.
— Конечно, грустно, такой парень пропадает… Для кого пропадает? Для женщин, для тебя? Извини. А кто сказал, что я должен жить для тебя? Для себя я не пропадаю. И для таких же, как я, тоже далеко не пропащий… На отсутствие внимания не жалуюсь…
— И все-таки, как это начинается? — не удержалась я от вопроса. — Когда и как ты узнал, кто ты?
— Это происходит не сразу… Тебе действительно интересно?
— Да, конечно. Иначе бы я не спрашивала.
Лека остановился. Мы уже были в начале Тверского бульвара около магазина «Армения».
— Не хочется идти домой… — сказал Лека. — Если ты не устала, пойдем к тебе… у тебя выпить есть что-нибудь?
— Найдем, — сказала я.
— Тогда пойдем, — сказал Лека, облегченно вздохнув.
— Подожди, — спохватилась я. — Ты что — не собирался проводить меня до дому?
— Да нет, что ты! — испугался Лека. — Просто если б у тебя не было выпивки, я бы сбегал напротив, в «Елисеевский».
— Так он же не работает.
— Сторож торгует до утра.
— И где он сидит?
— Есть одна заветная дверца со стороны Козицкого… — загадочно ухмыльнулся Лека. — И специальный стук, чтобы он знал: идут свои.
— А мне не скажешь?
— Зачем тебе?
— Как зачем? Зачем тебе, затем и мне.
— Тебе поклонники сами принесут.
— Ага, — сказала я, — значит, когда ты идешь… — я засомневалась в правильности слова, но во второй раз с разбегу одолела: — Когда ты идешь на свидание, то выпивку покупаешь ты?
Лека поморщился.
— Опять примитивно мыслишь и, как следствие, дела ешь неправильные выводы.
— Никаких я выводов не делаю…
— Делаешь, делаешь. Ты ведь подумала: «Ага, если он по купает выпивку, значит, он вроде кавалера, а тот, другой, вроде дамы. Этот активный, а тот пассивный». Это расхожее заблуждение. В любви не бывает актива и пассива. В любви все равны. Когда вы, то есть обычные люди, встречаетесь, вы же не думаете, кто из вас активный, а кто пассивный.
— Да разве можно сравнивать?
— Можно. Если я не буду сравнивать с обычными любовными отношениями, ты ничего не поймешь!
— Но когда парень подходит к девушке, чтобы познакомиться, она играет пассивную роль.
— Только не надо лицемерия. А то, что она стреляла в него весь вечер глазками, перешептывалась и хохотала с подругами, разговаривала чуть громче, чем нужно, — это ты в рас чет не берешь. Бедному парню только-только одна единственная мыслишка в голову пришла и он подошел, а тут какая предварительная работа была проделана… Да и не всегда парень первый подходит. А если, к примеру, девушка пригласила парня на «белый танец», и они так познакомились и впоследствии поженились, то ты будешь считать этого парня пассивным, а ее активным партнером?