— Три года я ждал тебя, — наконец произносит он. — Три года ни на какую другую девчонку даже не взглянул. Три года проявлял понимание и нечеловеческое терпение.

О понтон бьются мелкие волны. Эти фразы он заготавливал дома. Ева сосредоточенно исследует свои пальцы под зелено-бурой гладью: похоже, считает их. Ее реакция разочаровывает Джефа: он ожидал, что его справедливые, логичные упреки проймут ее больше.

— Три года, — повторяет он дрожащим голосом. — Три года ты говорила, что для этого время еще не пришло.

Она замечает, что у него трясутся руки.

— Я знаю.

Оба смотрят на воду.

— У тебя случайно нет ощущения, — говорит Джеф, тщетно пытаясь успокоиться, — что этим человеком полагалось быть мне, а не Вартецкому?

Ревность едва позволяет ему произнести это имя. От моста приближается прогулочный пароходик. Ева поворачивается к Джефу и пытается погладить его, но он увертывается от ее руки. Никогда больше не дотронусь до тебя, думает он.

— Весь четвертый класс гимназии ты просила меня: давай еще отложим, потому что не чувствуешь себя готовойк этому…

— Да, правда.

Она собирается что-то добавить, Джеф ждет. Он смотрит на прибитые ветки и мусор между понтоном и береговым плитняком. С пароходика доносятся крики и свист, но Евина светловолосая голова остается склоненной.

— Вообще-то, если честно, я не хотела это откладывать. Вообще-то я хотела, чтобы это сделал ты.

У Джефа перехватывает дыхание.

— Что?!

Ева смотрит ему в глаза.

— Правда, я не хотела, чтобы ты ждал три года… Это все-таки смешно…

Джеф широко открывает рот — не владеет собой.

—  Смешно?!

— Да, понимаю: это трудно понять.

— Смешно?!

— Все, хватит.

— Минуту, — просит Джеф. — Дай мне еще минуту.

— Я больше не хочу об этом говорить.

Джеф смотрит на нее, словно на какой-то потусторонний призрак.

— Нет, давай подведем черту, — произносит он с внезапной решимостью. — Ты три года просила меня подождать, но в глубине душиили где-то еще ты не хотела, чтобы я ждал? Подсознательноили как-то еще ты мечтала о том, чтобы это сделал я?

Ева закрывает глаза.

— Хотеть ты хотела, однако утверждала совершенно другое. Я правильно говорю?

Ева наклоняется, набирает воду в сведенные ладони и поливает обнаженные колени.

— Да или нет?

— По существу, да.

Он оглядывает ее затылок и полуоткрытую грудь и представляет ее обнаженной с Вартецким. Это видение он в ярости отгоняет.

— За такие дела положено измолотить вас, — говорит он серьезно. — А то и убить.

— Что ж, сделайте так, — тихо отвечает Ева, не глядя на него. — Или не болтайте попусту.

Фуйкова

Первая встреча бывших абитуриентов была в ресторане «У медвежат» на Перштине, но я сошла с трамвая уже на Карловой площади: во-первых, я люблю эту остановку больше той, что перед торговым домом «Май» с ее вечной толкотней, а во-вторых, по дороге я смогу повторить хотя бы основные сведения о Либоре. У костела Св. Игнаца, минуя Йечную, через парк подхожу к Новоместской ратуше — именно здесь в 1963 году отец заключал брак с моей мамой. Умышленно делаю крюк по Водичковой на Юнгманку, и тут же от «Тузекса» [21]прямо ко мне направляется один из околачивающихся здесь валютчиков, однако, приглядевшись, быстро поворачивается спиной и сквозь зубы цедит что-то своему собрату. Вопреки желанию ускоряю шаг, но все равно их злобный гогот еще несколько метров преследует меня.

Встречу организовала Мария: одноклассников, имевших домашний телефон, она обзвонила лично, а тем, кто его установки все еще терпеливо дожидается, заблаговременно послала телеграмму. Ее непомерная активность вскоре объяснится: как только в заказанном салоне на втором этаже над рестораном появятся последние опоздавшие и официант разнесет дешевый тепловатый вермут, она торжественно объявит нам, что беременна и что через месяц они с Карелом поженятся. Карел улыбается.

— Потрясно! — рявкает Скиппи, строя гримасы.

Новость, что он принят на медицинский факультет, для меня большая неожиданность, чем объявленная помолвка или то вполне предсказуемое обстоятельство, что, пока Ева с Джефом будут держаться за руки, Том не сможет отвести взгляда от их переплетенных пальцев.

Кроме Даны и Гонзы почти все здесь. Дана в мотольской больнице на какой-то загадочной операции (нам по девятнадцать, мы пышем здоровьем, и это объяснение кажется нам чем-то вроде извинения), Гонза с родителями недавно эмигрировал в Швецию. Почти две трети нашего класса, как ни странно, приняты в высшую школу. Том (после армейской службы) изучает педагогику, Ева с Джефом — юриспруденцию, Мария, Карел и Рудольф — экономику. Катка не попала в Академию искусств, но на будущий год она намерена снова попытать счастья. Ирена посещает специальные курсы зубной лаборантки; Зузана после первого семестра ушла с медицинского и работает в яслях. И так далее. За одну минуту свежей информации столько, что в голове у меня полный кавардак. Мы заказываем еду, по кругу ходят первые фотки: незнакомые лица новых товарищей и сожителей. Естественно, непринужденно летают слова, которые мы за четыре года гимназии никогда не произносили: семестр, de facto — de jure, зачетка, индекс.Из аквариума над барной стойкой разглядывают нас какие-то мерзкие рыбы. Мне кажется, что многие из нас мысленно от этой встречи как бы дистанцируются: у нас совершенно новая жизнь, и к «Медвежатам» мы заскочили просто случайно. Мы делаем вид, что встреча одноклассников не более чем детский рождественский утренник — такой же милый и такой же бессмысленный.

Официант оформляет в кухне наши заказы, возвращается за барную стойку, откуда-то достает шмат сырого мяса, на разделочной доске разрезает его на куски и, к моему ужасу, сбрасывает их ножом в аквариум.

— Боже, — выдыхаю я, — вы видели?

— Пираньи, — невозмутимо объясняет нам Катка.

Все-то мы видели, все-то мы знаем.

Вино паршивое («Монастырская тайна»), но тогда мне было на это плевать: по-настоящему хорошего я пока не пробовала, и сравнивать мне не с чем.

— Я тоже помолвлена! — оповещаю я всех после третьей рюмки (я все еще считаю их) и делаю Ирене комичную гримасу.

Но тотчас пугаюсь собственной смелости. Ничего подобного я не планировала и не понимаю, как это вырвалось. Ирена испуганно начинает моргать, прижимает локти ближе к телу и глазами впивается в свою сумку; я знаю, она была бы рада схватить ее обеими руками и положить на колени. Несколько одноклассников обмениваются взглядами. Мария вздыхает.

— Да что ты! — восклицает Зузана. — Серьезно?

Но я уже закусила удила.

— Факт!

— В таком случае мы тебя поздравляем, — говорит Зузана. — А когда приведешь его показать?

Ее вера в существование Либора сравнима с ее верой в младенца Иисуса.

— В одиннадцать он меня заберет отсюда. Наконец вы сподобитесь чести увидеть его.

Это лишает их уверенности. Они не могут представить себе, что я способна выстроить сюжет с такой легкостью. Да я и сама не поверила бы тому, но ведь в некотором смысле я борюсь за жизнь, а в такие моменты, говорят, люди могут горы свернуть.

— Вот откуда у тебя колечко, — констатирует Мария.

— Ты имеешь в виду эту золотую фиговинку?

Я стаскиваю со среднего пальца изукрашенный, безвкусный перстень с маленьким бриллиантиком, который в прошлом году получила от папы к моему восемнадцатилетию, и пускаю его по кругу. Одноклассницы внимательно изучают его. Пираньи глотают мясо.

— Ты думаешь, этот камушек — бриллиант?

— Либор уверяет, что да. По-моему, это стекляшка.

— Не трепись, это все-таки бриллиант! — заявляет Аделка.

В кольцах она явно разбирается. Она всегда относилась ко мне хорошо и никогда не сомневалась в существовании Либора: благодаря ей я наконец понимаю, что значит дар веры.