Изменить стиль страницы

– А вдруг ей понадобится помощь? – засомневался сборщик тростника.

Берт рассмеялся.

– Сколько я ее знаю, она всегда управлялась сама, – усмехнулся он. – Поехали, приятель, не стоит вмешиваться в ее планы. Мисс Фрина смышленая леди… хоть и капиталистка, – добавил он.

– А что делать с той девушкой в доме?

– Это уже не наше дело, – сказал Берт. – Ну что, пошли? Очень хочется горло промочить.

Билл Купер смущенно поплелся следом.

– А вы уверены, что план сработает? – спросил Коллинз.

Фрина дружелюбно подтолкнула его.

– Конечно, не уверена. Вперед. Я попробую пробраться через боковое окно. А вы шумите погромче и постарайтесь выманить их из дома. Понапористей, Хью.

Фрина словно черная тучка перелетела через забор, продралась через бурьян и прокралась по тропинке между двумя домами. В руке она сжимала ломик и двигалась так тихо, что даже вздрогнула, когда Коллинз, как и подобает констеблю, громко постучал в парадную дверь.

– Откройте! – потребовал он громогласно. – Полиция!

Фрина стиснула зубы, ожидая, что вот-вот в ночи послышатся выстрелы, но никто не ответил.

Проходя мимо бокового окна, она заметила, что оно, единственное из всех, было тщательно забито досками.

– Дот! – окликнула она шепотом.

Девушка проснулась, когда стали стучать в дверь. Поэтому услыхала шепот и в мгновение ока оказалась у окна.

– Мисс Фрина?

– Да. Припри чем-нибудь дверь, а я оторву эти доски. Попытайся помочь мне изнутри.

Стараясь не поднимать шума, Фрина принялась отрывать доски фомкой. К счастью, они были прибиты не по одной, а сколочены в щит, который хоть и был прибит гвоздями, но держался на честном слове и отвалился почти бесшумно.

Анархисты беседовали с Коллинзом у парадной двери. Он старался держаться по-деловому и напыщенно.

– Если вы выйдите на улицу, сэр, то увидите, что задняя шина спущена. У нас тут развелось полно хулиганов, и мы весьма озабочены, чтобы честные граждане вроде вас…

Фрина с трудом сдержала смех. Тем временем Дот оторвала доску, закрывавшую шпингалет, и открыла окно, сломав при этом оставшиеся ногти.

Рама поднялась с таким грохотом, словно по улице промчалась конная повозка. Они замерли, затаив дыхание. Кто-то подергал дверь, но убедился, что она заперта, и шаги удалились.

– Живее, Дот! А то у твоего миляги полицейского кончится запас красноречия! – Фрина принялась вытягивать Дот, и та, высвободившись, выскользнула из окна на холодную траву.

Нина была покрупнее, пришлось оторвать еще одну планку, чтобы она тоже смогла вылезти. Фрина приладила щит на прежнее место. Она не могла прибить его, значит, анархисты догадаются, что пленникам помогли сбежать через окно. Констебль Коллинз на крыльце уже немного охрип и в конце концов позволил своим собеседникам вернуться в дом. Он вежливо пожелал им спокойной ночи и медленно пошел прочь, услышав, как у него за спиной хлопнула дверь, щелкнул замок и лязгнул засов. Он остановился у автомобиля, а затем двинулся дальше.

Не успел он сделать и трех шагов, как на руке у него повисла улыбающаяся Дот. Вся в грязи и пыли, со следами пролитых слез на щеках, но сияющая.

– Я же обещала пойти с вами этим вечером, верно? – прощебетала она, и сердце Хью Коллинза екнуло.

Они уже почти дошли до паба и автомобиля, когда в доме вспыхнул свет и раздались крики. Четверка бросилась бежать со всех ног.

– Конечно, я и не предполагала, что вечер будет настолько захватывающим, – добавила Дот, схватила Хью за руку, и они, промчавшись мимо паба, вскочили в автомобиль мисс Фишер.

– Не спешите, мисс, – невозмутимо проговорил Хью Коллинз.

Одной рукой он обнял Дот, а другой достал что-то из кармана куртки. Фрина разглядела, что это, только когда завела «Испано-Сюизу» и торжественно выехала на шоссе.

Это была заводная ручка.

Глава тринадцатая

Liberté! O, Liberté! Que de crimes on commet en ton nom!

Свобода! О, Свобода! Какие преступления творятся во имя твое!

Госпожа Мари Ролан, [59]на эшафоте, 1793 г

.

Джейн и Рут подождали, пока в последний раз хлопнула дверь и господин и госпожа Батлер удалились в свою комнату, а потом на цыпочках прокрались в гостиную. Там они обнаружили Питера Смита, он спокойно сидел на диване с бокалом пива, а рядом лежал пистолет.

– Господин Смит, мы не можем заснуть, – начала Рут.

– А раз вы тоже не спите… – подхватила Джейн.

– … может, вы поговорите с нами? – заключила Рут.

Питер Смит улыбнулся.

– Садитесь рядышком, – указал он на диван. – Я расскажу вам сказку. Они еще нескоро вернутся, а ожидание всегда тревожно. Только тихо, девочки. Есть у вас тапочки и халаты? Фрине не понравится, если вы простудитесь.

Девочки шмыгнули в комнату и, хотя ночь и не была холодной, надели халаты из мягкой некрашеной шерсти и тапочки на овечьем меху.

– Расскажите нам какую-нибудь историю, – попросила Джейн, устраиваясь под боком у любовника Фрины. – О тех местах, где мы никогда не были.

Питер задумался, вспоминая историю, которая подошла бы для девичьих ушей. Отставив бокал, он тихим голосом начал рассказ, так что пристроившимся с обеих сторон девочкам пришлось навострить ушки.

– Давным-давно жила-была в России колдунья по имени Баба-яга. Она жила в избушке на курьих ножках, таких огромных куриных ногах, что избушка могла шагать на них куда угодно. А в грозу она летала по небу в ступе, управляя помелом. Ужасное создание Баба-яга, исчадье ада! Она пожирала своих собственных детей – да-да, Баба-яга съела своих детей!

Джейн и Рут переглянулись. Они считали, что выросли из сказок, но Питер Смит рассказывал уже как бы и не им.

– Аллегория, – изрекла Джейн, она только недавно узнала это слово.

Рут скорчила ей рожицу.

– И вот однажды злая мачеха послала молодую девушку к Бабе-яге одолжить немного муки. Мачеха хотела избавиться от падчерицы. Девушку звали Василиса. Родная мать ее умерла, а отец женился снова, и новая жена ненавидела Василису за то, что та была красивая и умелая, а отец души в ней не чаял. Итак, Василису послали одну-одинешеньку в темный лес, где деревья сплелись ветками, а земля – сплошные ямы да ловушки.

Рут притулилась к Питеру с одного боку, Джейн – с другого. Он говорил тихо, но четко и чувствовал, как маленькие слушательницы греют его с обеих сторон словно две печки.

– И вот Василиса пришла к избушке на курьих ножках, где жила Баба-яга. Ворота там были из человеческих костей, а на столбах – человечьи черепа, в которых горел огонь; засов на воротах был сделан из пальцев, которые изворачивались и не желали пускать Василису внутрь. Она так испугалась, что хотела было бежать домой, но тут услыхала вздох, и девичий голос сказал печально: «О, я так одинока!» Тогда Василиса приказала замку: «Отворись!», и он открылся. Василиса велела избушке: «Остановись!», и та замерла на своих куриных ногах – каждая величиной с дерево. Василиса скомандовала двери: «Впусти!», и дверь открылась. Потому что ничто не может устоять против бесстрашия любви.

Рут и Джейн переглянулись. Они подумали о Фрине, которая отправилась спасать Дот.

– В избушке сидела девушка, она воскликнула: «О моя дорогая сестрица, мне без тебя было так одиноко! Я уложу тебя спать и накормлю, но ты должна убежать, прежде чем вернется моя мать, иначе она съест тебя!» – «Моя дорогая сестрица, – отвечала Василиса. – Меня послали попросить немного муки. Я так одинока в доме мачехи!» – «Входи, – пригласила дочь Бабы-яги. – Надо подумать, как нам быть». Итак, две девушки сели у очага в избушке на курьих ножках, и им было так хорошо вместе. Они пели, шили, расчесывали друг другу косы, но вдруг затрещали деревья под порывом ужасного ветра – это вернулась Баба-яга. В мгновение ока дочь Бабы-яги превратила Василису в иголку и спрятала ее в метлу. «Доченька моя ненаглядная, – сказала Баба-яга, – отчего у нас в избе человечьим духом пахнет?» – «Да старик проходил, матушка, но я не позволила ему остаться. Он был такой дряхлый и изможденный, ты бы об него только зубы обломала…» Подождитека, – сказал Питер Смит, поднимаясь с дивана. – Что там за шум?

вернуться

59

Ролан де Ла Платьер, Жанна Мари (или Манон) (1754–1793), деятель Великой французской революции, жена министра внутренних дел Ж. М. Ролана.