– Расскажи-ка мне про святую Елизавету Богемскую, Дот.

– Она была женой противного принца, – сообщила Дот. – Ой, мы сейчас врежемся в тот грузовик.

– Не врежемся. Продолжай. Если ты будешь прерываться, я никогда не узнаю всю историю от начала до конца, представляешь, как пагубно это отразится на моей бессмертной душе?

Урезоненная этим замечанием, Дот собралась с духом.

– Как я уже сказала, это был злой жестокий принц, который запрещал ей давать еду беднякам.

Поэтому она тайком проносила ее в корзине. Принц пригрозил жене, что убьет ее, если застанет за раздачей его хлеба нищим. Однажды он таки поймал ее с корзиной, полной еды, и потребовал ответить, что она в ней несет. Женщина ответила: «Розы». Муж не поверил и рывком открыл корзину. Та оказалась полна роз. Так Бог спас святую Елизавету, чтобы она могла продолжать помогать бедным.

– Ну и ну, Дот, вот это история! То-то она, поди, сама изумилась, когда увидела, что в корзине. Представь: вот она ожидает смерти от руки мужа, и, возможно, даже радостно предвкушает, как попадет на небеса и навсегда распрощается с этим жестоким тираном, и вдруг чудесным образом оказывается спасена. Вот это да!

– Наверное, так и было, – согласилась Дот, отводя глаза от пролетавших мимо на невероятной скорости придорожных столбов. – Где мы сейчас едем, мисс?

– Это Престон. Не волнуйся. Скоро мы выедем за город, там будет поспокойнее. Я разговаривала с твоим молоденьким констеблем. Он и вправду милый, Дот. А тебе он нравится?

Дот покосилась на Фрину и покраснела.

– Да, мисс, нравится.

– Он собирается попросить тебя помочь в расследовании. Я предложила ему наведаться в Латвийский клуб и побывать на одном из их собраний в сопровождении юной леди – для отвода глаз. Он сразу же вспомнил о тебе. Между прочим, он католик, – добавила Фрина.

– О, мисс, – простонала Дот. – Что же мне делать?

– Ну, ничего плохого в том, что он тебя попросит, нет, Дот. Ты всегда можешь отказаться.

– Но я не хочу отказываться, – призналась Дот.

Фрина хмыкнула.

– Тогда согласись, Дот. Что может быть благопристойнее встречи в Латвийском клубе? Уверена, все пройдет хорошо. Он просто хочет понаблюдать за ними, понимаешь. Ты взяла термос? Пожалуй, я выпила бы чаю, – сменила Фрина тему разговора.

Дот разлила уже сладкий чай в чашки, и они выпили его в молчании. Господин Батлер был отличным шофером, да и дороги были совершенно пустые. По обеим сторонам тянулись фермерские земли, то здесь, то там попадались редкие дома. На горизонте показалось водохранилище. Закурив папиросу, Фрина любовалась пейзажем, который украшали только что распустившиеся цветы сливы.

– Ломает буря майские цветы, – пробормотала она, – и как недолговечно лето наше. [29]

Элтем оказался красивым городком, а монастырь Святого Духа производил неизгладимое впечатление. Фрина подумала, как гордился, наверно, построивший его золотоискатель, своим красивым домом. Его жена, как сообщил всеведущий путеводитель, родилась в Париже, где впитала идеи Директории, [30]которые объединила с верандами, характерными для британского ампира. Здание из красного кирпича с резными карнизами и горгульями было так вульгарно, что казалось величественным. Полное пренебрежение всеми канонами вкуса было столь вопиющим, что странным образом располагало к себе.

– О Господи! – воскликнула пораженная Дот и перекрестилась.

– Да, оно и впрямь… хм… просто не могу подобрать подходящее слово. Если верить путеводителю, монахини получили здание после того, как его изначальный владелец упился до смерти, празднуя завершение Бурской войны. [31]С тех пор здесь расположился монастырь. Интересно, какая из этих дверей парадная? А горгульи кажутся мне знакомыми… Ну конечно, Нотр-Дам!

Стайка маленьких девочек, совершавших чинную прогулку, замерла перед посетительницами и уставилась на них во все глаза. Судя по уродливости школьной формы, англиканцы смиряют плоть с не меньшим рвением, чем католики, отметила Фрина. На девочках были темные платья из саржи, юбки в складку скрывали колени, белые блузки стояли колом от крахмала, а более уродливых колпаков Фрина в жизни не видывала. От воспитанниц пахло доброкачественным мылом и дезинфекционным раствором, волосы девочек были туго стянуты, чтобы ни один локон не падал на розовые личики.

– Мисс Фишер? – спросила самая рослая воспитанница. – Мать-настоятельница послала нас за вами.

Девочки пожирали глазами наряды посетительниц. Дот оказалась абсолютно права, когда говорила о запахе. Фрина, окруженная толкавшимися вокруг нее грибочками, отчетливо слышала, что девочки принюхиваются.

Парадной оказалась крайняя левая дверь, облицованная синим стеклом, что делало ее похожей на крыло тропической бабочки. Гостей провели по коридору, отполированному до блеска. Стены и потолок были расписаны изображениями танцующих дев и языческих богов в тускло-оранжевых, янтарных, горчичных и винно-красных тонах. Фрина удивилась, что монастырское начальство не заклеило эти сцены обоями.

Конвой остановился перед дверью, сделанной из цельного куска красного дерева. Самая высокая девочка постучала и отступила в сторону, дверь распахнулась, и детей как ветром сдуло.

Фрина обернулась, чтобы поблагодарить девочек, но их уже и след простыл. Она удивленно вскинула брови, но Дот лишь кивнула в ответ: некогда и она умела исчезать с молчаливой быстротой, когда вот так же распахивалась дверь в монастыре, где она воспитывалась.

Монахиня, в жилах которой, казалось, текла не кровь, а уксус, остановилась, чтобы надлежащим образом выразить свое неодобрение гостям матери-настоятельницы, а затем провела их по блестящему, словно морская гладь, паркету к следующей двери, с резким скрипом распахнула ее настежь и возвестила:

– Ваши посетительницы, мать-настоятельница!

Женщина, сидевшая за столом, встала, слегка вздрогнув от шума, и улыбнулась.

Фрина двинулась ей навстречу и пожала настоятельнице руку. Мать Тереза предложила гостьям сесть. Стулья были настолько неудобными, что их прямизна казалась наказанием за грехи.

– Я Фрина Фишер, а это мое доверенное лицо, мисс Уильямс. Надеюсь, мы вам не помешали.

– Нет, совсем нет. Я разделяю ваши опасения по поводу Алисии. Не вполне уравновешенная девочка, признаю, но с таким грузом за плечами…

– Что за груз вы имеете в виду?

В темно-карих глазах невозможно было что-либо прочесть. Длинные красивые руки были сложены одна на другой, как у оперной певицы. Лицо – ровный овал без морщин, полные губы, строгие, но мягкие, со складками в уголках; видимо, монахиня, несмотря на годы истовой теологии, все же сохранила чувство юмора. В матери-настоятельнице чувствовалось какое-то особое очарование…

– Мать Алисии умерла, когда девочке было семь лет – болезненная, долгая, изнуряющая смерть. Рак. Господь упокоил ее. Отец к тому времени был уже в летах, но не придумал ничего лучше, как жениться на женщине на сорок лет его моложе, хотя, думаю, тогда о ее характере ничего дурного известно не было. Алисия – девочка строгих нравов, полагаю, что поступок отца возмутил ее. Кто станет ее осуждать? Отношение брата к мачехе еще больше усугубило ситуацию. И отец, и брат были ослеплены этой женщиной, и для Алисии любви уже не оставалось, понимаете? Представляете, каково ей было?

Фрина кивнула. Она представляла.

– Отец отказался оставить дочку у нас, когда та заявила, что чувствует в себе призвание свыше, и отдал ее в светскую школу в городе. Я, как могла, попыталась объяснить девочке, что истинное призвание нельзя запретить и что Господь ее не покинет. Я почти ждала ее прихода. Но она здесь не появилась. Я позову двух ее ближайших подруг, если хотите, они подтвердят мои слова.

Фрина снова кивнула. Дот держалась молодцом и не поддавалась нахлынувшим воспоминаниям.