– Мне стыдно. Сегодня я сорвал спектакль. Простите меня.

Они взглянули на меня с отсутствующим выражением на лицах.

– Что? – крикнул шотландский режиссер.

Я повторил. Английский режиссер прокричал:

– Спектакль… С тех пор много чего произошло. Не бери в голову этот эпизод со спектаклем.

Помолчав, я опять крикнул:

– Никто не видел сумку Хелен?

Они нашли ее на стуле. Я пожелал всем спокойной ночи и пошел наверх. Позже я выяснил, что после спектакля Бинки передал Диане через английского режиссера, что приглашает ее на просмотр на небольшую роль в лондонском спектакле, в котором у английского режиссера была большая роль. Диана так обрадовалась, что сказала об этом Брайану, и тот вдруг понял, что она спит с английским режиссером. Он так расстроился по этому поводу, что у Хелен наконец развеялись всякие сомнения, и она поняла, что Брайан спит с Дианой. К тому же Хелен, скорее всего, позавидовала предложению, которое Бинки сделал Диане. Роури тоже позавидовал и так расстроился по этому поводу, что Родди решил, что Роури спит с Бинки, и попытался покончить с собой. В этот момент Джуди, которая была любовницей английского режиссера, вдруг отвесила ему пощечину, сказала что-то очень обидное по поводу того, что он якшается с шотландской компанией, и ушла, уведя за собой всю английскую труппу с друзьями. Тогда Хелен недвусмысленно отправилась наверх соблазнять меня, а Родди и Роури неожиданно ушли вместе на какую-то вечеринку, оставив троих обманутых несчастных соболезновать друг другу.

Когда я поднялся наверх, Хелен там не было. Я вздохнул свободнее, но вместе с тем встревожился, поэтому пошел искать ее в печально известной общей спальне. В стене напротив двери был ряд незанавешенных окон, через которые проникал зыбкий свет ночного неба и фонарей с Уэст-Боу. Я увидел огромный голый пол, на котором рядами лежали пластиковые матрацы, на них – спящие тела в спальных мешках. Разглядев, что на матраце Хелен кто-то есть, я на цыпочках пробрался к нему. Рядом с матрацем плашмя лежал чемодан, а на нем – сложенная одежда, книжка, зубная щетка и пачка сигарет. Я невольно почувствовал уважение к Хелен зa то, что даже в такой ситуации она нашла в себе силы аккуратно раздеться, ведь я поступил бы точно так же. Я осторожно поставил сумку рядом с чемоданом и вдруг заметил, что она не спит. Из глубины спального мешка раздавались приглушенные рыдания. Меня охватила жалость к ней, я понял, что она вовсе не каменная, а обыкновенная ранимая и, в данный момент, обиженная женщина. Деликатно погладив ее по плечу, я сказал:

– Хелен, не переживай так.

Рыдания затихли, и из спального мешка выглянуло ее заплаканное лицо, совсем как лицо тонущего человека выныривает из черной холодной воды. Никогда не видел я ее такой прекрасной.

– Прости меня, Джок, – прошептала она.

Я улыбнулся и ответил:

– До завтра!

Потом вернулся к себе и сразу заснул. Извинения Хелен вернули мне уверенность в своих силах. Я понял, что с нашей труппой случилась самая большая неприятность, какую только можно представить, но понял также, что труппа эту неприятность переживет.

На следующее утро я проснулся рано в прекрасном настроении. Сквозь окошко под потолком было видно изумительно синее небо. Я вдруг понял, что с самого начала нашей работы здесь видел Эдинбург только из окон бара «Дьякон Броди» – вот отчего сознание мое стало таким болезненно возбудимым. Я встал, умылся, тщательно побрился и оделся, довольный тем, что сумел сохранить чистоплотность даже в таком месте. А потом я отправился на прогулку. Опять был солнечный ветреный день, хотя я не припоминал, чтобы такая погода была типичной для августа. Я шагал вниз по Хай-стрит, на которой стояла добрая половина всех древних зданий Шотландии, во всяком случае, так мне казалось тогда. В те дни галереи и сувенирные магазинчики были редкостью, а средний класс не успел еще освоить эти старинные дома. Из окон пятых, шестых и седьмых этажей тянулись через дворы веревки для сушки белья, и я представлял, как над Хай-стрит трепыхались, словно флаги, клетчатые штаны и юбки, а между тем это, скорее всего, было запрещено. Напротив главных ворот Святого Распятия я обнаружил маленькую лавку вроде тех, что торгуют лакричными пастилками, газетами и сигаретами «Уилс уайлд вудбайн» в зеленых и желтых пачках по пять штук. Пожилой мужчина сидел на подоконнике, сложив руки на рукоятке трости, стоявшей у него между ног. Он попыхивал короткой трубочкой, и видно было, что он в полном смысле слова у себя дома. Уверен, что, когда королева бывала в этой резиденции, она частенько видела этого старика из окон дворца, ведь нигде больше в Британии короли и простолюдины не сосуществуют в такой тесной близости. От этих мыслей я неожиданно развеселился.

Я пересек дворцовый двор, миновал южные порога и пошел по дорожке через луг к небольшому озеру с лебедями. Пробравшись сквозь какие-то руины, я вышел к скалам Солсбери и залез на вершину. Потом спустился по мягкому, поросшему травой склону в долину к подножию Трона Артура и принялся карабкаться наверх, пока, задыхаясь, не добрался до указателя на вершине скалистого конуса. При виде этих великих просторов кружилась голова. По голубой небесной равнине величественно ползли белые облака, похожие на диковинных зверей, подо мной раскинулась долина со старым городом, мелкими городишками и фермами, за моей спиной тянулась цепь унылых холмов, а далеко впереди возвышались голубые вершины гор, у подножья которых блестел лиман, испещренный кораблями и небольшими островками. Даже не знаю, были ли в тот день видны Бен-Невис, Бен-Ломонд и Тинто-Хилл. Скорее всего нет, но указатель свидетельствовал, что они должны быть где-то там. Глазго был скрыт торфяниками за Батгейтом, а жаль, ведь до него было всего сорок или пятьдесят миль. Мне вдруг пришло в голову, что рельеф Шотландии напоминает тело толстой падшей женщины с удивительно тонкой талией. Тройной пояс шоссе, канала и железной дороги туго перехватывал эту талию, соединяя Эдинбург и, с одной стороны, порты, сообщавшие Глазго с Европой, а с другой – порты, сообщавшие Ирландию с Америкой. Между прочим, эта женщина была богата! У нее было достаточно земли, чтобы, при условии разумного ее использования, прокормить всех нас, достаточно озер, рек и морских вод, чтобы обеспечить нас рыбой, а на холмах ее в изобилии росли лесоматериалы. Запасы ее железной руды были исчерпаны, но зато у нее были залежи угля, которых хватило бы еще на пару столетий, а также множество квалифицированных рабочих, готовых трудиться в сфере тяжелой индустрии. Нам не хватало только свежих идей и уверенности в своих силах для их воплощения, но у Шотландии был Алан, был я и множество нам подобных, вполне способных реализовать на практике любое количество новых идей. Мне вспомнились драматические события минувшего вечера, и я ухмыльнулся, потому что все эти драмы были пустой театральщиной. Зато мне выпала возможность познакомиться с технологией сценического освещения. Если бы у меня когда-нибудь возник интерес к телевидению (а телевидение уже тогда обещало стать важной отраслью), то этот опыт мне здорово пригодился бы. Удачей была и встреча С Бинки, поскольку, стремясь произвести на него впечатление, я, неожиданно для самого себя, стал красноречив и изобретателен. Концепция негативного света сейчас представлялась мне чистой выдумкой, но идея с голограммами была совершенно реальной. Она требовала разработки тонких и очень мудрено структурированных световых потоков. Электромагнитные методы могли стать ключом к решению этой задачи, в результате же могла получиться полезная вещь, применимая не только в сфере развлечений. Я был молод, учился и жил в прекрасной стране, стоял на пороге непредсказуемого и великого будущего. Я спустился с холма по пологому склону – нарочно большими прыжками, чтобы снять волнение.