Вот уже несколько часов, как цены на «горячее оружие», то есть на срочные поставки, рухнули по всему Персидскому заливу. В Тевзе, Шахде, Баурени законные, официальные и почетные представители французских, бельгийских, американских, английских и чешских оружейных концернов отметили внезапную летаргию у своих местных собеседников, накануне еще так спешивших, не особенно торгуясь, подписать контракт. Этот внезапный застой в делах приписывали неожиданному снижению политической напряженности в Хаддане. Та же в свою очередь приписывалась планам правительства предоставить автономию своим северным провинциям.
Отправляясь на встречу, на которую его в столь категоричной форме пригласил посреди ночи начальник полиции, Руссо не стал будить Стефани. Она провела последние двенадцать часов в сладком сне, а до этого несколько незабываемых часов… не во сне. Началось с того, что она отказалась вернуться в «Метрополь» — от одного только названия этого места у нее выступал холодный пот — и приняла предложение Руссо пожить у него дома… За этим последовал один из тех моментов в жизни мужчины, когда, кажется, стирается все, что было раньше, а годы бездумного существования и банальных интрижек задвигаются в другое измерение, именуемое «рутина и автоматизм». Руссо казалось, что изменилось даже его тело, что нежность и ласка, которыми его одарили, отныне останутся в нем навсегда, в его шкуре искателя приключений, про которого начальство говорило, что он «склонен толковать полученные приказы в сторону большей жестокости». Он прочел эту оценку в своем деле, хранящемся в отделе кадров, благодаря одной секретарше, которая… которую… которой… Он вздохнул. Со всем этим теперь покончено.
Узнав о гибели Массимо дель Кампо, Стефани немного поплакала и с сочувствием подумала о пятитонном грузовике, который больше уже никогда не увидит того, кто когда-то с такой легкостью его бросил.
Приглашение Дараина удивило Руссо своей резкостью: от него попахивало нервозностью, если не сказать паникой. Это было тем более неожиданно, что дело, похоже, вот-вот должно было завершиться мирной развязкой. Правда, «дыхания ночи», над кодами которых корпели шифровальщики Хендерсона, по-прежнему были нервными, но не менее нервными, вероятно, были и те, что в изобилии сыпались на антенны других посольств. Торговля оружием была основной статьей французского экспорта. У Англии сохранялись значительные интересы в Персидском заливе, и не только нефтяные. Ее армия и авиация «поддерживали порядок» в Омане, с трудом сдерживая маоистский революционный партизанский отряд на юго-западе страны, в Дофаре. Недавно был сбит самолет Королевских ВВС — это была первая официальнаягибель английского летчика в боях над эмиратом. Шестьдесят процентов всех разведанных в мире запасов нефти дремлют под этими песками…
Все это недвусмысленно подытоживала последняя депеша, выползшая из «тиккера». Один из самых серьезных политических еженедельников Европы сообщал своим читателям о твердой позиции, занятой Белым домом, излагая ее в том виде, в каком она была доведена до сведения советского правительства. В случае возникновения новой угрозы серьезного нефтяного кризиса самолеты Б-52 немедленно сбросят десятки тысяч парашютистов в ключевые точки Персидского залива.
Новости, которые Хендерсон ежечасно получал с совещания Совета министров, говорили о серьезных разногласиях внутри правительства. Вопреки тому, что казалось очевидным, после похищения Стефани и жестокого убийства трех членов Комитета освобождения Раджада, сэра Давида Мандахара не вынудили подать в отставку за допущенные ошибки. А сэр Давид Мандахар слыл яростным противником автономии Раджада…
Руссо резко остановился. Достал сигареты и закурил. Проводник, который ушел вперед, вернулся и жестами показал, что надо поторопиться…
Руссо продолжал стоять. Он впервые имел дело с коварством, двуличием и хитросплетениями — до того тонкими, что они граничили с извращенностью, — здешней политики, которая, казалось, унаследовала свои змеиные извивы от турецких сералей и самой Византии. Но его только что осенила мысль, которая, казалось, отчасти была навеяна сиянием ночного неба и полумесяцем в виде «райского клинка», а отчасти окружавшими его мраком и зловонием. Однако у этой мысли было по крайней мере одно достоинство: она давала объяснение всем событиям с самого начала. Исключалось, что Берш мог действовать с такой легкостью лишь по своей собственной инициативе и лишь в интересах торговцев оружием. Руки у «Талликот» были не длиннее, чем у американской ИТТ, а ведь даже ИТТ провалилась в Чили… Берш был всего лишь исполнителем на месте, а его люди — обыкновенными наемниками, думающими только о деньгах. Двое авантюристов, которых Руссо прикончил в пустыне, в конце концов вообще начали действовать в своих собственных интересах. При этом была затеяна политическая игра мирового масштаба, а это предполагало наличие сильной руки, переставляющей фигуры и дергающей за ниточки. Речь шла не о деньгах, как он считал раньше. Речь шла о власти…
Ибо единство страны могло поддерживаться также и в интересах Раджада…
Проводник остановился перед высокой стеной голубовато-лунного цвета, над которой выступали смоковницы, миндальные деревья и цветущие кустарники. Благоухание опьяняло. За массой зелени возвышалась пятиэтажная башня из охрового камня с окнами, окруженными прихотливым деревянным кружевом. Так строились все усадьбы в стране, включая и фермы… На первом этаже — скот, на втором — слуги, на третьем — хозяин, на четвертом — родители, на пятом — гарем… Но теперь со всем этим было покончено, и остался лишь архитектурный стиль.
Слуга с электрическим фонариком в руках приоткрыл тяжелую деревянную дверь, обитую железом, и Руссо вошел. Он пересек сад с обязательным фонтаном, который бормотал молитву, как бы борясь с ленью верующих, что так мало времени проводят в беседах с Богом. Разумеется, на первом этаже не было никаких следов скота, там располагалась гостиная в английском стиле, в духе девятнадцатого века, ибо еще долгое время королева Виктория будет способствовать английскому экспорту в страны, расположенные восточнее Адена…
Господин Дараин стоял перед великолепным и скорбным камином, обреченным на то, чтобы тщетно лелеять свои зияющие мечты о славном зимнем огоньке.
У начальника полиции не было в руке его трости, и в отсутствие этого придатка другой — его нос — похоже, принял еще более внушительные размеры. Господин Дараин направился с протянутой рукой навстречу Руссо, и тот заметил, что трость с набалдашником из слоновой кости оказалась не единственным недостающим атрибутом: господин Дараин утратил еще и улыбку, так что его словам теперь будет не хватать золота.
Дараин был мертвенно-бледен и, похоже, забыл о такой вещи, как сон.
— Я попросил вас прийти, дорогой коллега, чтобы спросить, не могли бы вы в случае необходимости получить от Его Превосходительства господина Хендерсона…
Он прервал свою речь, и его адамово яблоко совершило несколько быстрых движений — словно лифт, которому какой-то сбой не дает останавливаться точно на этажах.
— Короче говоря, при определенных обстоятельствах… мне бы предоставили убежище?
Руссо сел на расшитый диван — рисунок изображал мирное сосуществование животных в райском саду — и взял горсть фисташек из блюдца на круглом столике.
— Какие конкретно обстоятельства вы имеете в виду? — осведомился он. — Совращение малолетнего? Необеспеченный чек?
Господин Дараин не нашел в себе сил улыбнуться. Зато в узком рукаве своего пиджака он нашел носовой платок — Руссо заметил, что тот был не таким безупречным, как обычно, и, похоже, немало послужил этой ночью. Он вытер им губы, как будто хотел убрать с них горький привкус.
— Из меня пытаются сделать козла отпущения, — сказал он. — Эта история с мисс Хедрикс, например…
— Какаяистория с мисс Хедрикс? — поинтересовался Руссо. — Первая или вторая?
— Возьмем последнюю, если вы не против…