Но этот особенный, не такой, как все. Он не читает то, что можно было бы предположить. Высокий, атлетического сложения, с темно-коричневой кожей, этот красавец привлек ее внимание с самого начала. Он попросил библиотечную карточку, и она так растерялась, что едва нашла нужный бланк. Незнакомец написал свое имя — Максвелл Харрис— большими черными буквами и поднял голову.

— Можете называть меня Макс, — сказал он с очаровательной улыбкой, и они пожали друг другу руки.

—  Так что привело вас в библиотеку, Макс? Вероника сама не поверила, что могла ляпнуть такую глупость. Должно быть, ее вопрос прозвучал не совсем уместно и несколько двусмысленно, потому что, прежде чем ответить, он усмехнулся:

— Книги.

— Хм, с этим у нас сейчас небольшие проблемы. Но мы можем предложить отличную подборку «немых» фильмов и музыки кантри.

— Что?

— Шутка.— Она поставила штамп на временную карточку читателя и подала ее новому читателю. — Добро пожаловать в Даремскую публичную библиотеку.

С тех пор он ее любимый читатель. Не только потому, что его тело словно вытесано из мрамора, но еще и потому, что на полях книг он оставляет сделанные карандашом пометки. Вероника знает, что если Милдред проведает об этом, то запросто аннулирует его карточку, но не собирается раскрывать свой секрет. Она перечитывает каждое примечание, как будто они предназначены ей.

В пятницу Макс вернул «Божественную комедию» Данте.

Челом к спине повернут и беззвучен, Он, пятясь задом, направлял свой шаг И видеть прямо был навек отучен.

Взгляни, взгляни, вот он, землею взятый, Пожранный ею на глазах фивян, Когда они воскликнули: «Куда ты,

Амфиарай? Что бросил ратный стан?» А он все вглубь свергался без оглядки, Пока Миносом не был обуздан.

Ты видишь — в грудь он превратил лопатки: За то, что взором слишком вдаль проник, Он смотрит взад, стремясь туда, где пятки ^[12].

На полях мелкая карандашная пометка: Амфиарай — провидец и воин, которому Зевс даровал бессмертие. Он предсказал неудачную попытку восстановить власть Полиника в Фивах. Как может жить в настоящем человек, знающий будущее?

Веронике интересно, почему он задается таким вопросом. Ей самой вопрос представляется неверным. Данте полагал, что прошлое гораздо более тяжкая ноша, чем будущее. Подобно великому флорентийцу, она способна понять, какая бесконечная пытка заключена в постоянном переживании прошлого, когда знаешь, что история не имеет конца, когда, оглядываясь, видишь только ошибки, утраченные любови и упущенные шансы. Да, думает Вероника, вопрос неверный. Макс, должно быть, не знает, каково это: посмотреть назад и отшатнуться.

5 января 1999 года 3.02

Он лежит нагой, с вытянутыми вдоль тела руками и связанными ногами. Крови на кровати нет. Единственные цвета в комнате— белизна его ягодиц и океанская синева татуировки на правом плече: скромных размеров слезинка, повисшая над инициалами И.Д. Неподвижная тишина комнаты словно заряжена ожиданием чего-то.

Его голова повернута так, что подбородок покоится на татуированном плече, и слезинка будто только что выкатилась из открытого глаза. Вероника тянет к ней руку, но что-то не так. Руке не хватает длины. Она вытягивает ее еще дальше, но и комната тоже вытягивается. Ее движения становятся все более судорожными, отчаянными, и пространство между ними расширяется. Где-то очень далеко почти неслышно играет печальная музыка. Она знает эту пьесу, но не помнит ни почему, ни откуда.

Глаза открываются, и Вероника узнает узор ковра, лежащего в ее гостиной. Она встает и бежит в спальню. Ничего.

В ванной Вероника включает свет и рассматривает сорочку. Ни крови, ни синяков, ни царапин. Никаких ран на груди или животе. Слишком много раз она просыпалась, уверенная в том, что случилось что-то ужасное, но не могла вспомнить, что именно. Последние восемь месяцев она никуда не ходит после работы и с заходом солнца просто запирается в собственной квартире. Такие, как эта, ночи приводят ее в ужас.

И на этот раз Вероника не находит ничего, никакого ключа к остающейся неразрешимой загадке. В кухне она включает верхний свет, наливает стакан воды и открывает пакет с овсяным печеньем. Возвращается в спальню, прихватив с собой печенье. Ударяется пальцем о стол в гостиной и роняет пакет.

— Черт!

Печенье рассыпалось, и Вероника начинает собирать его. Одно печеньице закатилось под диван и лежит рядом с какой-то книгой. Вероника подвигает ее к себе. Мягкая обложка кажется грязной на ощупь. Правый верхний угол загнулся. Она не видит названия книги в темноте, а потому берет ее и возвращается в кухню.

Это гидеоновская Библия, но не из ее хранящейся в коробке коллекции. Вероника стоит и смотрит на книгу, пока ноги не начинают стыть от холодного линолеума, а спина не покрывается потом. Она медленно открывает Библию и в левом верхнем углу видит написанное ее почерком имя— Иен Диккерсон.

Вероника не роняет книгу и не уходит. Она просто стоит, пока не замечает наконец, что пятна на первой странице оставлены ее слезами.

25

ПЯТЬ ТЫСЯЧ ФУТОВ

Артемус Бичер живет в расположенной на полуподвальном уровне квартире, в которой стоит запах гниющих овощей и соуса барбекю. Вдоль стен стопками свалены газеты. Лампа в углу гостиной испускает жидкий желтый свет. На разделяющей две главные комнаты деревянной стене висит желтоватое распятие. Диван перевернут, куски грязного серого ковра торчат, как иголки на спине дикобраза. Единственное окно на противоположной стене приоткрыто, и Саманта замечает, что в стекле отражается комната. Два полицейских переговариваются о чем-то приглушенными голосами, стоя над бурым пятном на полу.

— Эксперты уже в пути, — сообщает Фрэнку третий. Саманта проходит в спальню, заваленную газетами, кроме которых здесь есть маленький столик и неубранная кровать. «Интересно, — думает она, — как только Арти удается находить утешение среди такого газетного хаоса?» В клинике он спокойно сидел перед расстеленными на кровати огромными страницами. Саманте такое никогда бы и в голову не пришло. Стало ли бы ей лучше от чтения пачкающихся и стирающихся от каждого прикосновения слов? Вряд ли.

Она поднимает лежащую на одеяле книжку. Уголки страниц завернулись, обложка покрыта липкими пятнами. «Франц Кафка. Превращение и другие рассказы». Первое предложение подчеркнуто: «Проснувшись однажды утром после неспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что превратился в огромное насекомое».

— Сэм?

В комнату входит Фрэнк. Она поднимает голову.

— Полиция пытается найти домовладелицу, — продолжает он. — Но похоже, здесь уже несколько дней никто не появлялся.

— Не понимаю, — говорит Саманта, возвращаясь в гостиную.

— Что ты не понимаешь?

— Предположим, здесь кого-то убили, но зачем убирать тело?

— Ну, это затрудняет расследование. Создает дополнительные трудности в деле поимки убийцы.

— Но зачем беспокоиться об этом именно теперь? Раньше ведь никто ничего скрыть не пытался. Если не считать случая с Кэтрин, убийства были ритуалом.

Через переднюю дверь в гостиную входит полицейский. Он делает знак Фрэнку, и они, отойдя в сторону, совещаются о чем-то шепотом.

Саманта снова открывает книжку и находит еще один подчеркнутый абзац: «…он с криком упал на все свои многочисленные ноги. И едва коснувшись пола, испытал, впервые за все утро, ощущение физического комфорта; под ногами была надежная опора; они полностью, как он с радостью отметил, подчинялись ему и даже могли нести его в любом избранном им направлении. Он даже подумал, что окончательное освобождение от всех его страданий уже близко».

— Ну?

Она даже не смотрит на подошедшего Фрэнка, продолжая читать.