Часть публики, замешкавшаяся на выходе, оказалась заблокированной на ступеньках театра. Некоторые из зрителей, что помоложе, сняв обувь, засучив брюки или подняв юбки, решили добираться до дому, идя по пояс в воде. Остальные не отважились, ожидая, что вода вот-вот спадёт, и продолжали обсуждать оперу, а кто-то даже запел одну из арий Альчины. Здесь же в ожидании находились героиня вечера Анна Жиро с матерью и сестрой; хотя их дом был рядом, но разуваться и идти по воде, как это сделали некоторые смельчаки, они не рискнули. Воспользовавшись непредвиденными обстоятельствами, Вивальди затеял с Анной разговор о будущем сезоне, для которого он работает над новой оперой «Розилена и Оронта» на либретто Палацци, и сообщил, что хотел бы видеть её в роли Оронты.
Только на рассвете вода стала постепенно убывать вместе с отливом, оставляя после ночного буйства на мостовой водоросли, грязь и весь тот мусор, который венецианцы по привычке бросают в каналы.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В то майское утро Вивальди был, как обычно, на занятиях в Пьет а , когда прибежавшая девочка-привратница сообщила, что внизу его дожидается Меми с гондолой. Никогда ещё за ним не присылали гондолу. Поэтому он подумал, что дома произошло что-то непредвиденное. Уж не вернулся ли Бонавентура? Ему в голову не могло прийти, что причина срочного вызова — Камилла. В тот раз Маргарита сдержала слово и скрыла от Антонио визит врача к матери. «Бедный мой сын столько сил тратит на работе, — сказала тогда Камилла дочери, — не стоит его лишний раз волновать».
Дон Антонио опоздал. Когда он оказался дома, мать уже скончалась на руках убитого горем отца. Она давно страдала от сердечной недостаточности, и было решено сменить лечащего врача, пригласив знаменитого доктора Фьорини. Тот увеличил дозу териаки, а вместо сиропа из тростникового сахара предписал принимать по тридцать капель входившего тогда в моду «эликсира жизни», который, по его словам, помогает при сердечных приступах и разжижает кровь. Рекомендации медицинского светила не возымели действия. Утром 6 мая 1728 года, выпив чашку горячего бульона, поданного ей мужем, Камилла испустила дух. В регистре умерших настоятель церкви Санта-Марина записал: «Прихожанка Камилла Каликкьо в замужестве Вивальди скончалась от апоплексического удара в возрасте около 73 лет».
Антонио чувствовал себя разбитым и крайне опустошённым. Только теперь он осознал, как много для него значила мать, гораздо больше, чем отец. Он любил Джован Баттисту, но питал к нему прежде всего глубокое уважение и признательность музыканта, постоянно с ним советуясь. А вот матери он приносил немало неприятностей из-за своей неустроенной жизни и частых разъездов, которые её особенно беспокоили. Она, бывало, напутствовала: «Будь осторожен, сын мой, и езди потише!» — словно он сам правил лошадьми, отправляясь в Виченцу, Мантую или Рим. Ему вспомнились вдруг годы детства, когда на кухне мать терпеливо помогала ему с уроками по Катехизису, благодаря чему на следующий день настоятель Сан-Джованни ин Олео не мог нарадоваться на успехи юного семинариста. Сколько раз, уединившись у себя и беря в руки скрипку, он нутром чувствовал, как мать, сидя за рукоделием, с вниманием прислушивается к его игре. Её незримое присутствие придавало ему силы и веры в себя.
Вивальди распорядился, чтобы похороны прошли торжественно и «при капитуле», то есть при участии всего приходского причта. Траурная процессия растянулась от дома на набережной Дожа до церкви Санта-Марина. За гробом шли все Вивальди — взрослые и дети, друзья и знакомые, некоторые ученицы священника из Пьет а . Замыкали процессию подошедшие Анна Жиро с матерью и сестрой. Сразу после чтения Евангелия у Антонио неожиданно начался сильный приступ и он стал задыхаться. Астма обострилась из-за всего пережитого в эти печальные дни, к тому же погода резко ухудшилась. Он стал глотать пилюли териаки, но они мало помогали, и ему пришлось спешно удалиться в ризницу и присесть на скамью, как и во время первой в его жизни службы, тогда к нему на помощь устремилась матушка… На этот раз в ризницу вошла обеспокоенная сестра Маргарита, сказав, что отпевание закончилось. Антонио пришёл в себя, лишь когда гроб опускали в могилу на небольшом погосте при церкви. По окончании церемонии Дзанетта, как это принято, оделила всех присутствующих с утра приготовленными бобами.
— Подумать только, что мама так хотела взглянуть на недавно отремонтированную церковь на Брагора и не успела, — вспомнила Маргарита, идя рядом с Антонио по дороге с кладбища к дому. — Куда бы мы ни переезжали, она всегда считала Сан-Джованни ин Брагора своей любимой церковью…
Прошёл месяц со дня смерти матери. Антонио был занят разборкой нот, чтобы часть из них отнести в Пьет а , когда к нему в комнату вбежала Дзанетта, сообщив, что внизу его дожидается посыльный из Дворца дожей. Спустившись вниз, Антонио узнал от служилого человека, что ему велено срочно явиться в Зал Коллегии по весьма важному делу. Времени не было, чтобы послать за Меми с его гондолой, и он отправился пешком. На входе в ворота Делла Карта Вивальди спросил, как пройти в Зал Коллегии. Он не раз бывал во Дворце дожей, чтобы похлопотать за кузена, объявленного вне закона, и за брата Франческо, приговоренного к изгнанию на три года. Здесь ему пришлось выяснять казус, случившийся с другом Пизенделем, и заходить сюда по делам, связанным с цензурой. Но какова причина нынешнего вызова, посыльный не сообщил.
Его проводили в Зал Коллегии, где два секретаря попросили немного подождать. Стены зала сплошь увешаны полотнами, на которых прославлялись величие и мощь Венеции. Картины, как ему пояснили, кисти знаменитого Веронезе. Рассматривая их, Вивальди чувствовал некоторую неловкость от явного несоответствия того, что было изображено на картинах и что он видел в современной действительности. Из последней войны против турок Святейшая республика вышла побеждённой. Венеция утратила роль великого государства, в течение почти тысячелетия принимавшего участие во всех мировых политических событиях. Он, конечно, не осмелился поделиться с двумя не сводившими с него глаз молодыми людьми своими мыслями и чувствами, не зная, как его слова могут быть ими восприняты.
«Достаточно побродить по городу, — подумал он, — чтобы убедиться в его деградации не только военно-политической, но и экономической. Сколько голодных и нищих на Риальто, Сан-Марко и около церквей! Ведь такого раньше не было».
А теперь только на празднике Венчания города с морем или в дни карнавала Венеция вновь представала процветающей, а люди в карнавальных масках и костюмах, опьянённые общим весельем и музыкой, на время забывали о своих невзгодах. Исключение составляли театры, каждый вечер заполнявшиеся публикой. Несмотря на запрет властей, ложи по-прежнему сверкали от обилия золота и бриллиантов, которые любит навешивать на себя аристократия; от неё не отставала народившаяся буржуазия, сытая и циничная. А для простых венецианцев театр — это место отдохновения, где можно забыться от житейских забот и побыть немного в тепле во время осеннего ненастья и в зимнюю стужу.
От грустных мыслей Вивальди отвлекли изображения пухленьких ангелов, играющих на лютнях, мандолинах и трубах, помещённые на фризе, окаймляющем Зал Коллегии. На одной из увиденных им картин на фоне Библиотеки Святого Марка были представлены фигуры двух девушек, олицетворяющих, как гласила надпись на латыни, Благоразумие и Умеренность. Увы, эти христианские добродетели ему мало знакомы, и он задумался над собственной слабое-тью и недостатками. Но в это время распахнулась дверь и показался сановник в парчовом придворном костюме.
— Вы маэстро Вивальди? — спросил он. — Следуйте за мной.
Вивальди оказался в небольшом кабинете, где ему было заявлено, что он включён в состав венецианской делегации, отправляющейся в Триест, куда с официальным визитом прибывает австрийский император Карл VI. Ведающий посольскими делами сановник пояснил, что хотя Триест и конкурирует с Венецией после предоставления ему в 1719 году Карлом VI статуса порта свободной торговли в целях поддержания экспорта австрийских товаров, сенат постановил оказать императору достойный приём во имя добрососедских отношений с Австрией в этот сложнейший период, переживаемый республикой. Под конец встречи хозяин кабинета признал, что имя Вивальди было подсказано ему австрийским послом, так как император страстный поклонник музыки и выразил желание познакомиться с венецианской знаменитостью.