— Самое удивительное, что в этой семье… — когда Рюстен был особенно сосредоточен, в его взгляде появлялись задорные огоньки, — исчез не один человек…

— А два! — продолжал Валманн. — Так ты тоже говорил с Кронбергом?

— Ага. Их сын тоже исчез. Но вот поднял ли всех на уши папаша Хаммерсенг после этого?

— Так как — поднял?

— Во всяком случае, такого никто не помнит. Но если это важно, мы можем поднять архивы.

— Мне кажется, важно, — ответил Валманн и тут же пожалел, заметив в глазах Рюстена интерес, — это просто предчувствие, — предупредил он, открывая дверцу машины.

— Я это учту. Знаю я эти твои предчувствия, — усмехнулся Рюстен, махнув рукой ему вслед. Валманн был рад, что улизнул от него. Приветливый и дружелюбный, Рюстен умело завоевывал доверие и выяснял правду, с кем бы он ни разговаривал. В любом случае вскоре на свет выплывет и возраст Клауса. И пусть этутему поднимет кто-нибудь другой. Расследование дела поручено не ему, и это замечательно — напомнил он сам себе Бог знает, в который раз.

10

Анита пришла домой около семи. Он приготовил ужин почти за час до этого. Так они распределили обязанности: еду готовит тот, кто не на дежурстве или первым приходит домой. По выходным или праздникам это была ее обязанность. Он неохотно признал этот порядок справедливым, хотя его удивила горячность, с которой она отстаивала такой уклад. Он также сознавал, что ему пора бы включить в рацион что-то еще, помимо пиццы и полуфабрикатов. Однако Юнфинн Валманн вовсе не был прирожденным кулинаром, и теперь, когда он освоил «спагетти по-карбонарски», ему вовсе не нравилось, что они простаивают в духовке и пересыхают.

— Ну, ты прямо как образцовая домохозяйка! — сухо парировала Анита, выслушав его недовольные выпады.

— Но их же теперь невозможно есть!

— Поставь-ка на стол, проверим.

По будням они ужинали за маленьким кухонным столиком. Его дурной юношеской привычке — утаскивать тарелку в гостиную и есть перед телевизором — пришел конец. Теперь они сидели напротив нос к носу. Обычно он не имел ничего против того, что ее лицо так близко. Сейчас он видел ее усталость, и это угнетало его. Он знал, где она побывала. Сам он тоже совершенно вымотался, но не из-за работы. Сидя лицом к лицу и пережевывая пересушенные спагетти, они почти не видели друг друга.

— Трудный день? — Она была на редкость молчалива, и это казалось ему невыносимым.

— Попробуй сам обыскивать дом под надзором Трульсена.

— Что, глубоко копает?

— Проверяет каждую трещину в полу. Его тяга к совершенству просто ненормальна. От подвала до чердака — и такими темпами мы даже до второго этажа еще не добрались. Словно мы расследуем двойное убийство.

— Нашли что-то о родственниках?

— Пока только несколько писем в секретере, в подвале. Отправлены из-за границы. Мужской почерк. Числа проверить не успела, потому что Трульсен их отобрал. Думаю, это от сына. Помимо этого еще была куча работы: надо было пересмотреть много чего другого по его указанию. В этой семье ничегоне выбрасывали!

— Кроме пианино.

— Опять ты со своим пианино.

Она действительно устала. Обычно она довольно терпеливо сносила его не относящиеся к делу замечания.

— Там что, что-то случилось?

Она недовольно отвернулась, и на мгновение ему показалось, что сейчас она посоветует ему не лезть в чужие дела, но потом ответила:

— Я позвонила в одно место, и это, очевидно, было ошибкой.

— Почему?

— Ну, все же должны подчиняться только Трульсену, правда?!

— Будь так добра, поясни.

— Я нетерпелива, а по мнению Трульсена, это плохое качество. Я вообще считаю, что обыск дома — безумная идея, если учесть особенности этого дела. Несчастный случай и самоубийство… Здравствуйте пожалуйста! Чтобы напасть на след пропавших родственников, вовсе не обязательно переворачивать вверх дном весь дом!

— Ну, звучит резонно.

— И мне стало интересно, а может, за этим что-то кроется, а Трульсен скрывает это от нас. Он же всегда пытается сам собрать сливки, так ведь?

— И?..

— И я взяла на душу второй грех — любопытство.

— Ой-ой-ой!

Его веселый тон не помог — она лишь нахмурилась, словно он сбил ее с толку.

— Так вот, я позвонила одному приятелю из Государственной больницы, моему бывшему соседу из Тёнсберга, который по счастливой случайностизанимается вскрытиями.

— Так отчет о вскрытии еще не готов?

— Нет — это было ясно по реакции Трульсена, когда я ему рассказала, с кем разговаривала.

— Ты ему рассказала про этот звонок?

— Третий грех: я перестаралась. Мне-то показалось, что я раздобыла важную информацию, которой мне захотелось поделиться. А в благодарность он прямо при всех устроил мне такой разнос! Это было… было… — Плотно сжав губы, она грохнула вилкой о столешницу.

— Так что ты выяснила, Анита? — Он боялся услышать ответ, но постарался вложить в вопрос всю доброжелательную заинтересованность. Однако еще сильнее он боялся, что она сорвется. Он редко видел ее в слезах и знал, что утешитель из него плохой.

— Ну… — собравшись, она уставилась в тарелку, — заключение о вскрытии будет готово только на следующей неделе, но мой приятель говорит, уже сейчас ясно, что время смерти не совпадает.

— Что значит — не совпадает?..

— Он говорит, что муж умер на несколько дней раньше, чем жена. Может, даже за неделю до нее.

—  Онумер раньше?

— Так сказал мой приятель из Государственной больницы. Но я же сказала, что пока это только результаты предварительной экспертизы. Дождемся окончательного отчета и посмотрим, что там скажут. Нужно провести очень сложные расчеты из-за перепада температур и так далее, но общая картина совершенно ясна уже сейчас: сначала застрелился Георг Хаммерсенг и только через несколько дней Лидия упала с лестницы и разбилась насмерть. И упаси тебя Бог хоть словом обмолвиться Трульсену или кому-нибудь еще. До официального сообщения он запретил говорить об этом.

— О Господи… — только и сказал он, — о Господи. О Господи…

— Да уж, иначе и не скажешь, — в первый раз за время их разговора она посмотрела ему в глаза, — ты знал эту семью, ты рассказываешь о пропавшем пианино, но больше ты ничего не говоришь, ты нем, как рыба, пока я копаюсь во всем этом, а Трульсен льет мне на голову дерьмо. Когда ты собираешься мне рассказать о том, что на самом деле происходило с этими людьми? А? Тебе вообще не приходило в голову, что мне можно бы и помочь?..

11

Намерзшая на лужах ледяная корочка трескалась под колесами велосипеда — звук, так хорошо знакомый по его прежней жизни, в которой он часто проезжал по этой дороге светлыми и холодными вечерами, какие бывают только ранней весной. Звук, от которого по спине пробегала счастливая дрожь и который сейчас казался скрежетом, разрезающим эту странную апрельскую тишину, которая появляется, когда вечернее солнце становится настолько вещественным, что кажется, будто звуки и движения растворяются в нем.

За двадцать лет многое изменилось. По обеим сторонам длинной прямой Сосновой улицы появились домики, которые, казалось, выросли прямо из плодородной земли. Ряд выкрашенных яркой краской гаражей, похожих на брустверы, разноцветные номера домов и белые двери. Несмотря на запрет сжигать валежник, дымок то тут, то там шел от влажных кучек оставшегося после зимы мусора, колечками уплывая в светлое небо, а в палисадниках топтались размытые фигуры. У него щипало в носу от этого запаха радости и надежды, запаха весны, победившей зимнюю смерть, который сейчас вызывал лишь беспокойство.

Проехав еще пару сотен метров, он повернул направо, к лесу. Старый съезд, раньше представлявший собой тропинку, теперь стал широкой заасфальтированной дорогой. Оставались лишь пятьдесят метров по холмистому заросшему пустырю — и он уже у виллы, которая стояла на своем прежнем месте, спрятанная, на отшибе, хотя лес с двух сторон поредел и застройщики уже подобрались довольно близко. Позади возвышалась Сосновая гора — крутой поросший лесом холм, куда жители круглый год выбирались на прогулки. Любимое место своих детских игр он тоже с трудом мог узнать сейчас — там появились освещенные лыжни и тропинки, протоптанные вездесущими туристами.