Книга II

Глава 1

В былые времена, ежели кого, например, ловили на том, что он с кем-то не с тем спит, или растратил государственные средства, или, не дай Боже, умер и снова воскрес – так он мог просто-напросто переехать в другой город и начать жизнь сначала; возможно, сменив профессию и имя. А теперь, думал Тед, даже если средства массовой информации и оставят его в покое, так его физиономия уже запечатлелась намертво в умах людей всего мира. Ох уж это бесконечное, монотонное, пресное обитание в общественном сознании, что представляет собою лишь множество отсеков для хранения бесполезных образов и бессмысленных, никчемных синаптических событий!

Народу, вставшего лагерем перед их домом, вроде бы поубавилось – самую малость. Однако мысль о том, что хоть кто-то устал и сдался, вселяла надежду.

Пока Глория укладывала детей спать, Тед, устроившись на диване в гостиной, тупо глазел на газетное сообщение о своей смерти. Никакого некролога не было, лишь бесцветное, безо всяких изысков, объявление, размещенное похоронным бюро; скорее реклама, нежели что иное. Ну и ладно, имя не переврали – и на том спасибо. Тед прикинул, не подняться ли наверх и не поцеловать ли малышей на ночь, но решил, что по крайней мере на сегодня воздержится. Он слышал, как Глория пожелала Перри «сладких снов», затем закрылась дверь, затем раздался щелчок – это снова включили лампу. Перри читал ночами и думал, что никто об этом не знает; знали все, в том числе и Тед, несмотря на его вечную поглощенность самим собой.

Глория сошла вниз – и присела рядом с Тедом. Глянула на развернутую газету. Тед поспешно сложил ее вдвое.

– Странная штука жизнь, да? – проговорила Глория. Стриты поглядели друг над друга и рассмеялись над ее сдержанностью. – Тед, я хочу спросить у тебя кое-что; пожалуйста, скажи мне правду.

– Хорошо.

– Куда ты ехал, когда попал в аварию? – Глория глядела мужу в глаза так, словно заранее знала ответ, а искала всего лишь подтверждения.

– Я ехал покончить с собой, – промолвил Тед. – То есть мне так кажется.

– О. – То, что Глория ожидала чего-то подобного, боли отнюдь не убавило. – Ты был настолько несчастен?

– Наверное. Не из-за тебя, конечно. – Тед на мгновение задумался. – Нет, вру. Но то, что я был с тобою несчастен, вина моя. Просто я сам себе не нравился. И был с тобой несчастен, потому что ты заставляла меня посмотреть в лицо правде.

– Тед, – проговорила Глория, накрывая его руки своими.

– Я – неудачник, Глория. Черт, я даже умереть толком не способен. – Тед рассмеялся. – Я сам себе назначил встречу с суицидом – а до места так и не доехал; умер по чистому недоразумению. Но и тут подкачал, не получился из меня приличный покойник. Ты только посмотри, что вокруг из-за меня творится.

На глаза Глории навернулись слезы.

Тед словно со стороны услышал свой жалостный голос, который сам же всегда презирал, – и опомнился. Он рефлекторно соскользнул обратно в былую раковину эгоцентризма и самопотакания. Его затошнило от отвращения, – но по крайней мере теперь Тед отслеживал, что происходит. И понимал, что самоусовершенствование – великий труд.

– Извини, Глория. Это во мне прежнее «я» заговорило. Сейчас-то я вижу куда яснее. Я знаю, что люблю тебя. Я всегда тебя любил. Просто по душевной слабости никогда этого не выказывал и не признавал. Знаешь, я ведь не такой плохой человек, просто ужасно ленивый.

– Последние несколько лет дались непросто, – призналась Глория.

– Извини. – Тед погладил волосы Глории и вспомнил те времена, когда седины в них не было вовсе. – Знаешь, а мне нравятся седые волосы.

– Ты шутишь.

Тед покачал головой.

– Правда, нравятся. Очень сексапильно.

– Я не выгляжу старой?

– Ты выглядишь старше. – Тед потеребил воротник и пощупал швы.

– А знаешь, не так это плохо – когда отключены все телефоны, – заметила Глория, уютно прижимаясь к мужу.

Она прильнула теснее – и Тед вспомнил, как во времена своей интрижки просто-таки умирал со страху; стоило Глории подойти ближе, как он вздрагивал и порывался дать деру, терзаясь, конечно, сознанием вины, но скорее из опасения, что Глория как-нибудь почует соперницу, если не ее духи или крем для лица, то запах тела, слюны, вагины. И, разумеется, она и чуяла, причем всякий раз. Только никогда ничего не говорила, обманывала сама себя, больше доверяла мужу, чем собственным ощущениям.

Глория, похоже, заснула. Он искупит все, в чем виноват перед нею, искупит перед детьми и самим собою, даже если на это уйдет вся оставшаяся ему жизнь… И тут его осенило. А много ли жизни ему осталось? Будет ли он жить вечно или на самом деле уже мертв? Неужто он что-то вроде курицы с отрубленной головой, которая бегает себе по скотному двору, приводимая в движение разве что напором нервных импульсов?

Он так и остался сидеть на диване – не спал, но и не бодрствовал. Глаза его были закрыты.

На следующее утро Тед, опустившись на колени, воткнул телефонный шнур в розетку под столом в прихожей. Телефон тотчас же зазвонил; некоторое время Тед просто стоял и глядел на него. Затем снял трубку – это была сестра.

– С тобой все в порядке? – спросила она. Голос ее звучал напряженно, едва не дрожал – при разговоре-то с покойным братом.

Вопрос был более чем обоснован, и в душе Тед вовсе не желал с ней ссориться.

– Все хорошо, спасибо за заботу.

– Так что происходит?

– Не знаю, – честно и, конечно же, никоим образом не исчерпывающе ответил Тед.

– Мой дом осаждают репортеры, – посетовала она.

– Извини. – Тед понятия не имел, что еще на это сказать. – А папа как? Он в курсе?

– Он вообще ничего не понимает, – ответила сестра. – Кстати, мне тут врач отличный анекдот рассказал. Знаешь, что самое лучшее в болезни Альцгеймера? Столько новых знакомств всякий день!.. Мило, правда?

– Послушай, я постараюсь вскорости к тебе выбраться. Хочу повидать папу и тебя тоже. Хорошо?

– Да.

Телефон зазвонил снова; на сей раз это оказалась Ханна, сестра Глории.

– Все пытаюсь до вас хоть как-то добраться. Телефон не прозванивался, я приехала сама, но ваш дом окружен, меня не пропустили. Какого черта там творится? Я видела вас в новостях. С вами все в порядке?

– Думаю, да. Во всяком случае, у Глории с детьми все о'кей. – Тед понимал, что Ханна, верно, ужасно тревожится. – А ты как?

– У меня рука сломана, – пожаловалась она.

– Мне страшно жаль.

– Сломала в толчее.

– Пойду позову Глорию.

Следующим позвонил какой-то мужчина с писклявым голосом и сообщил, что он из правительственных структур, но из какой именно организации – так и не уточнил, даже когда Тед стал настаивать.

– Просто скажите, где расположен ваш офис, – попросил Тед.

– Боюсь, сэр, это невозможно.

– Тогда зачем же вы звоните?

– Мы хотели бы с вами встретиться.

– Как я могу с вами встретиться, если вы не даете мне адреса?

– Я могу приехать к вам.

– Не можете.

– Лучше подумайте хорошенько.

Тед оглянулся на Глорию. Та стояла рядом на протяжении всего разговора, но понятия не имела, о чем идет речь.

– Какая-то правительственная шишка, – шепнул он ей.

– Мы отнимем у вас лишь несколько минут, не более, – настаивал мужчина с писклявым голосом.

Тед вновь оглянулся на Глорию, пожал плечами и повесил трубку.

– Отключу-ка я его снова, от греха подальше, – сказала Глория.

– К черту, – сказал Тед. – Мне надоело прятаться. Как у нас с едой?

– Не густо.

Тед посмотрел вверх, на лестницу, затем опять на жену.

– Давай-ка сюда детишек. Я отказываюсь быть пленником в собственном доме. Мы едем за покупками.

Выйдя сквозь кухонную дверь в гараж, Тед вдруг вспомнил то ужасное чувство, что испытал, когда они с женой только что купили этот дом – двухэтажный, в миссионерском духе, весь отделанный деревом монумент ценностям среднего класса. Некогда особняк был рассчитан на две семьи, но теперь стал единым святилищем в честь пятидесятых. В ту пору Тед всей душой дом ненавидел, но при этом ужасно гордился собой – раз потянул такую покупку. На каком-то уровне, однако, его тошнило даже от этой гордости. Тед боялся стать «одним из тех парней», что всегда живут в доме напротив, частью «американского образа жи-ни», простеньким, нуждающимся в смазке винтиком в машине. И стал тем, чем клялся не стать никогда – а стать было так просто; в этом-то и заключалось самое худшее. Сейчас, войдя в пыльный гараж, он окинул взглядом мини-фургон, без которого, как однажды выяснилось, жить совершенно невозможно; теперь это был символ наличия детей, хотя прежде людям такие символы не требовались.