О том, что именно происходило между ней и графом во время свидания, Екатерина не распространялась, но дала понять, что длилось оно полтора часа. Зато на последующих страницах мемуаров, перемежая это репортажем о любовных похождениях супруга, сообщала о своих неудачных беременностях, завершившихся рождением 20 сентября 1754 года сына Павла. Как же его следовало в таком случае именовать: Павлом Петровичем или Павлом Сергеевичем? Вопросы такого рода возникали давно, сопутствуя Павлу до конца его жизненного пути, и, кажется, возникали у его отца. После того как «секретные» мемуары Екатерины II были в XIX веке опубликованы, версия о сомнительном происхождении ее сына оказалась в поле зрения не только пытливых историков, но и обывателей, смаковавших альковные тайны сильных мира сего.

Физически уничтожив своего мужа-конкурента, Екатерина поставила под сомнение законность собственного сына, намекая на возможное отцовство Салтыкова. Впрочем, писала она об этом туманно, открывая широкие возможности для разнообразных домыслов. Зачем? На всякий случай, по-видимому. Скажем, чтобы обезопасить собственное положение: не передавать престол сыну по достижении им совершеннолетия (а такие планы в сановной среде были) либо вообще устранить его из числа преемников (такой вариант к концу ее жизни тоже обсуждался). Ведь верила она предсказанию местного прорицателя, ораниенбаумского садовника Ламберти, что увидит внуков и правнуков и доживет до глубокой старости — до 80 лет, а быть может, и дольше [86, с. 134]. Стало быть, минимум до 1809 года! Но это — она. А что же Петр Федорович? Как относился он к Павлу? Считал ли его своим сыном? Ведь почти все, что об этом известно, исходит из стана его недоброжелателей и врагов.

Ответ на отношение Петра Федоровича к своему отцовству мне удалось получить спустя 238 лет после рождения будущего Павла I. Произошло это неожиданно — в Стокгольме. Работая в Государственном архиве Шведского королевства по совершенно другой теме, мне удалось узнать, что там хранится большой и мало изученный фонд, содержащий переписку между шведскими и российскими монархами. Разрешение дирекции было получено, и в сопровождении хранителя я спустился на лифте в глубокое подземное хранилище, вырубленное в скальных породах, на которых стоит здание. И вот передо мной стеллажи с картонами, в которых сосредоточены интригующие документы. Их очень много, и расположены они по царствованиям. Но странное дело, после Елизаветы Петровны сразу следуют материалы, относящиеся к царствованию Екатерины II. А где же Петр Федорович, племянник шведского короля и сам чуть было не ставший им? Оказалось, что документы его царствования покоятся в одной из соседних коробок, не будучи выделены в особый картон. Да и зачем? Связанного с Петром Федоровичем не так много, но самое важное: среди них 18 его писем к шведскому королю Фридриху I Гессенскому и его преемнику, кронпринцу, а с 1751 года королю Адольфу Фредерику. Первое из обнаруженных нами писем датировано 3 января 1743 года, последнее — днем вступления Петра III на престол, 25 декабря 1762 года. И в их числе письмо, непосредственно относящееся к интересующей нас теме, — извещающее Адольфа Фредерика о рождении Павла. Оно датировано (обратим на это внимание!) днем его появления на свет: «В Санкт-Петербурге сентября 20 дня 1754 года».

Но прежде чем обратимся к этому документу, скажем несколько слов поясняющего характера. Мы помним, что после отказа Карла Петера, ставшего уже Петром Федоровичем, от прав на шведский престол кронпринцем был избран его двоюродный дядя Адольф Фридрих (в Швеции Адольф Фредерик). Мы помним также, что оба они принадлежали к одному герцогскому дому и что регентом при малолетнем Карле Петере в Киле был будущий шведский кронпринц и король. Все это во многом определило общую тональность переписки. В ней отразился не только обычный дипломатический этикет, но нечто более интимное, можно сказать — семейное. Например, обращения. К Фридриху I, приемным «сыном» которого стал Адольф Фридрих: «Пресветлейший державнейший король, высокопочтенный и дружебнолюбезный дядя». Или к кронпринцу: «Наши дружебные услуги и что мы и како более приятного и благаго возможен наперед, Светлейший Крон Принц, дружебнолюбезный государь, брат и друг». И перед собственноручной подписью: «Петр, Великий князь» — заключительные слова: «Вашего Королевского высочества ко услугам готовый верный брат и друг».

Письма посвящены различным, преимущественно династическим вопросам: благодарность за назначение Петра Федоровича наследником престола и необходимость в силу этого отказаться от состоявшегося избрания его кронпринцем; извещение о вступлении в брак с Екатериной; о мирном урегулировании военного конфликта между Россией и Швецией; поздравление шведской королевской семье с рождением принца Карла… В письмах Адольфу Фредерику содержались заверения в дружбе не только между обеими странами, но и между двумя родственными домами — шведским и российским. «Я пользуюсь случаем отъезда господина барона Цедеркренца, посла и сенатора его величества короля и королевства Швецкаго, — читаем в письме от 7 июля 1745 года, — дабы Вашему королевскому высочеству повторить тое совершенную дружбу и весма особливую Эстиму, кои я, сверх свойства крови, кое нас соединяет, к вам навсегда возымел» [37, № 6]. Идею родства династов Петр подчеркивал и в письмах супруге Адольфа Фредерика — Ульрике: «Будучи удостоверен, что произшествие моего с ея императорским высочеством великою княгинею всероссийскою, урожденною принцессою ангальт-цербстскою брачного сочетания, не инако, но вашему королевскому высочеству, по тому блискому свойству, которым мы обязаны находимся, ко особливому порадованию послужит, я без объявления о том вашему королевскому высочеству остаться не хотел, а при отправлении с сею нотификацией) моего обер мейстера и камер гера Бредаля особливо ему препоручил вас обнадежить о том совершенном Эстиме, с которым навсегда пребуду» [37, № 8]. И теперь в общем контексте этой переписки прочитаем послание великого князя Петра Федоровича королю Швеции Адольфу Фредерику.

Вот полный текст, написанный по-русски, с приложенным к нему официальным текстом на немецком языке: «Сир! Не сумневаясь, что ваше величество рождение великаго князя Павла, сына моего, которым великая княгиня всероссийская, моя любезнейшая супруга, благополучно от бремени разрешилась сего сентября 20 дня в десятом часу перед полуднем, принять изволите за такое произшествие, которое интересует не менше сию империю, как и наш герцогский дом; Я удостоверен, Сир! что ваше величество известитесь о том с удовольствием и что великий князь, мой сын, со временем воспользуется теми сентиментами, которые ему непрестанно внушаемы будут, и учинит себя достойным благоволения вашего величества. В протчем прошу подателю сего, моему камер геру господину Салтыкову во всем том, что он, ваше королевское величество, о непременной моей дружбе и преданности, тако ж де и о соучастии моем во всегдашнем вашем и королевского дома вашего благосостоянии имянем моим обнадежить честь иметь будет совершенную веру подать. Я же пребываю вашего королевского величества к услугам готовнейший племянник» [37, № 15].

Разумеется, о рождении сына Петр Федорович извещал не только шведского короля — такого рода послания были направлены в соответствии с международной практикой и главам других государств, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения, тем более если монархи и их наследники были связаны династической общностью. В случае с рождением сына в семье наследника российского престола определенный интерес имеет послание Фредерику V, представлявшему на датском королевском троне другую линию Ольденбургов. Хотя отношения Петра как правящего герцога Гольштейнского с Данией были, как мы знаем, достаточно сложными из-за Шлезвига, в данном случае этикет соблюден полностью: в обращении Фредерик не только «пресветлейший державнейший король», но и «любезнейший государь дядя». Заметим, однако, что при всей дипломатической вежливости Петр Федорович не устоял против того, чтобы не намекнуть на шлезвигский след!