Князь Алексей Федорович Орлов, личный друг и доверенное лицо Николая I, по прибытии в Константинополь для подведения итогов Русско-турецкой войны 1828–1829 годов прибег к неожиданному для турок протокольному приему. «Исторический вестник» 1884 года так освещает этот эпизод: «Представители России оказали европейской дипломатии большие услуги тем, что заставили турок отказаться от многих своих невежливых обычаев в отношении к иностранным послам. Новейшую такую услугу оказал граф Алексей Федорович Орлов; когда он приехал в первый раз в Константинополь в эпоху заключения Адрианопольского мира, то драгоманы посольства сочли необходимым предупредить А. Ф. Орлова, что, по принятому этикету, великий визирь не встает ни перед драгоманами, ни даже перед послами. Орлов шутя ответил, что визирь для него встанет, но драгоманы спорили, насколько дозволяло почтительное отношение их к послу, так что дело едва не дошло до пари. Действительно, в день аудиенции Орлов вошел к великому визирю с отличавшею его вельможною осанкою (он был гигантского роста, плечист), прямо подошел к дряхлому старику, визирю, сидевшему, поджавши ноги, на подушках, дружелюбно протянул ему руку и, приветствуя его на турецком языке, так крепко сжал ему руку в своей, что старик вскочил как ужаленный, а затем Орлов стал водить его, все держа за руку, по комнате. В этой прогулке прошла вся аудиенция. С тех пор турецкий этикет был прогнан. Великий визирь встает не только для послов, но и для посланников» [60].

Переговоры продолжались непрерывно более восьми месяцев. Орлов тогда продемонстрировал удивлявшую турок терпеливость, изобретательность и изворотливость. В результате и был подписан известный Адрианопольский мирный договор, ставший значительной исторической вехой царствования Николая I.

Издавна сложился обычай: посольства, отправляемые в иностранные государства, непременно везли с собой царские дары и подношения. Это было не только подтверждением добрых намерений, но и свидетельством широты души, символизировало богатство и процветание царствующей особы и его государства. Те посольские дары, что сохранились до наших времен, — предметы подлинного искусства, образцы непревзойденного мастерства, свидетельство высочайшего уровня культуры тех стран, из которых посольства прибывали. Сейчас в российских музеях сохранилась лишь часть этих сокровищ. Посольские дары ныне хранятся во многих московских и петербургских музеях: в Оружейной палате, Государственном историческом музее, в Эрмитаже, Российском этнографическом музее и других.

Среди таких даров были уникальные, шитые золотом и серебром наряды и ткани, усыпанные драгоценными камнями украшения, инкрустированное оружие, декоративная и церковная утварь, воинское оснащение, конская упряжь, кубки, символы царственной власти. Ныне они стали своеобразной летописью торгово-дипломатических отношений России с соседними государствами.

Постепенно выработался ритуал, связанный с подношением даров как непременной части дипломатического этикета. Соблюдение протокола было признаком не только хорошего тона, но и фактом признания посольской миссии. «Любительские поминки» — так называли дипломатические дары в Древней Руси. Их было принято «приходовать», то есть заносить в специальные государственные реестры и книги, определяя место их хранения, ибо они были не царским, но государственно-национальным достоянием, и благодаря этому часть даров в целости и сохранности дошла до наших дней.

Посольские дары, кроме всего прочего, должны были задать благожелательный тон предстоящим переговорам. Порой в них заключался некий особый смысл [61].

Посольский дар, врученный в 1684 году от имени австрийского императора Леопольда I царям Ивану и Петру Алексеевичам, представлял собой массивное серебряное блюдо с искусно исполненной сценой торжества в честь недавней победы австрийцев над турками. Подарок, как утверждают исследователи, означал дипломатично выраженное предложение присоединиться к антитурецкой коалиции.

Петр I, желая угодить прусскому королю Фридриху Вильгельму I, время от времени посылал «любезному брату, куму и другу» в подарок высокорослых мужиков-великанов: король, несмотря на свою легендарную скупость, тратил огромные деньги, покупая или вербуя в других странах в свою гвардию солдат необычайно высокого роста.

Так, в июле 1720 года русский посланник при прусском дворе Александр Головкин докладывал Петру I: «Капитан Чернышев с десятью большими гренадерами сюда приехал и высокий указ вашего императорского величества исправно мне отдал, по которому третьего дня оных гренадеров его королевскому величеству Прусскому королю при отправлении надлежащего комплекта я презентовал» [62].

О том, какими были те гренадеры, свидетельствуют дошедшие до наших дней изображения, выполненные маслом на картоне в натуральную величину. Картины были переданы в дар Николаю I наследниками Фридриха Вильгельма, и их выставили в одном из залов Екатерининского дворца в Царском Селе.

Надлежащие «комплименты» и «презенты» и теперь остаются непременным атрибутом дипломатической жизни, однако ныне обращения, обязательные для текстов государственных посланий, грамот, даже личных писем, подкрепленные изысканными «подношениями», в отличие от прежних времен, уже не воспринимаются как действенные аргументы.

Впрочем, размах и щедрость посольских подношений имели и теневую сторону. Дорогие подарки, делаемые посольскими людьми, служили неприкрытой приманкой для иных неустойчивых, падких на наживу политиков. Правителям, мыслящим по-государственному, не имело смысла скупиться, ибо порой благодаря удачно сделанному подношению они получали сведения, значение которых трудно переоценить.

Желание завладеть достоверной информацией, государственными секретами — одна из теневых сторон межгосударственного противостояния. В Коллегии иностранных дел, а затем и в министерстве имелся специальный фонд на так называемые «чрезвычайные расходы», за счет чего оплачивались услуги разного рода конфидентов, приобретались дорогие подарки для коронованных особ, финансировались особого назначения проекты, «тайности подлежащие». Попытки перекупить на свою сторону влиятельных политиков — явление, время от времени и ныне встречающееся в международной практике. История и современность знают примеры, когда алчность — а отнюдь не идейные соображения — подводила людей к государственной измене.

Вот характерный пример. Известный европейский дипломат и политик Талейран — не только признанный авторитет в международной дипломатии: его жизнь насквозь пропитана адом политического цинизма и коварства. Человек, привнесший в политическую жизнь Франции и Европы новые идеи, автор принципа легитимизма в международной политике, Талейран вошел в тайные сношения с российским самодержцем Александром I, донося ему о планах и намерениях своего правителя — Наполеона I. Делал он это не столько по идейным соображениям, сколько корысти ради, регулярно испрашивая у русского императора вознаграждение… Его тайные услуги стоили, несмотря на их безусловную ценность, очень дорого, так что русскому императору приходилось порой умерять аппетит своего высокопоставленного агента, ограничивая размер запрашиваемых им субсидий… [63]

Искусство дипломатии выработало определенный круг смысловых, как теперь говорят — знаковых, сочетаний. Ими точно фиксируются некоторые «стандартные» положения, так что неверное их толкование исключается. «Право вето», «статус-кво», «де-факто», «де-юре», «модус вивенди», «персона грата», «персона нон фата» и т. д. и т. п., — эти понятия давно, переступили границы дипломатического лексикона и широко используются в деловой практике.

Однако термины, стандартные обращения к правителям и посольские дары не исчерпывали вопрос о том, как должны осуществляться сношения на государственном уровне. Тщательная продуманность деталей проведения переговоров приобретала особое значение особенно в тех случаях, когда стороны едва связывала тонкая нить, подтачиваемая всяческими опасениями, предубеждениями, враждебностью.