– Я убью эту суку!

Филатов подождал немного, пока Михай окончательно придет в себя, и после этого твердо произнес:

– Я сочувствую тебе, Михай, но сейчас главный вопрос – куда мог податься Бугров?

– Я с двумя своими людьми отправлял его в банк за деньгами.

– Советую для начала спуститься вниз, в подвал, и осмотреть своих людей. Может, кто-нибудь остался в живых?

Юра помог московскому авторитету спуститься вниз, поскольку идти самостоятельно тот не мог. Но когда Михай увидел окровавленные трупы своих людей в подвале, его вырвало прямо у входа в это помещение.

– Падла, сука! – не переставал ругаться Михай.

– Сюда могут нагрянуть менты с минуты на минуту, а то еще и похлеще люди, – предостерег своего нового знакомого Филатов.

– Знаю, – коротко ответил авторитет. – Я буду рвать когти. Мне никак нельзя здесь оставаться. Но тебе дам совет. Они могли с кем-то из моих людей поехать на пригородную дачу.

– Где она находится?

– В Жуковском, на улице Зеленой, двенадцать.

– Это где-то в двадцати километрах отсюда?

– Точно.

Это были последние слова московского авторитета, который спокойно вышел через открытые ворота и скрылся в непонятном направлении.

Филатов тоже последовал на выход.

* * *

– Падлы, суки позорные! – Бугров не мог прийти в себя после измены Хапы и его людей. Еще больше он был раздражен тем, что не мог дозвониться до Мазуркина.

В его голове совсем не укладывалась мысль о том, что его банкир мог подвести так же, как и Хапа, которому он доверял многие годы.

Однако чутье Бугрова редко подводило, и сейчас интуиция подсказывала, что Мазуркин как раз мог воспользоваться его затруднениями. Более того, лучшего момента для того, чтобы покинуть Россию с шифрами счетов на офшорах, нельзя было и представить.

Тридцать минут назад он отправил в банк оставшегося охранника, но тот так и не вернулся, а на телефонные звонки не отвечал.

Бугров всегда хвалил себя за терпение, которого у него, как он считал, было предостаточно. Поэтому он без труда уговорил себя успокоиться и дождаться Мазуркина и охранника.

В захваченном особняке он нашел большой запас коньяков и вин, которым решил воспользоваться. Он поставил кресло как раз напротив окна, выходящего на дорогу из Москвы, чтобы наблюдать за движением. Внизу остались двое охранников, которым Бугров по приезде сюда сказал, что Хапа с его людьми выполняют задание.

Сидеть у окна было невыносимо после обеда, когда на западную сторону стало светить яркое солнце. Но Бугров решил не покидать своего места и продолжать наблюдение за дорогой. От невыносимой жары и изрядного количества спиртного его развезло, и он с трудом сдерживался, чтобы не заснуть.

Когда стемнело, Бугров приказал отключить на даче свет, а охране перебраться в специально оборудованную беседку недалеко от ворот.

Время шло, и на дороге поблескивали блюдца промоин уже не от дневного, а от лунного света.

В этот момент Бугрову стало понятно, что никто уже не приедет, и он с грустью посмотрел на покидающий землю вечер, на яркие фонари в центре городка, в котором остановился. Нужно было с утра подумать, как ему быть дальше...

* * *

Хапа до сих пор сомневался, правильно ли они сделали, что решили вернуться обратно и потрясти Бугрова на предмет бабок. Хапа понимал, что без денег нельзя устроиться в этой жизни. За несколько лет работы на Бугрова каждый из них заслужил хорошие отступные, и никто из них не был виноват в том, что случилось.

Убивать Бугра никто из сидящих не собирался – разве что попугать и отобрать деньги или получить код доступа к банковским счетам. Однако Хапа знал, что в этих предположениях нет ничего реального. Их могут завалить раньше, и какой тогда прок?

Они были связаны с Бугровым радиопередатчиком и, следовательно, могли слышать о его намерениях. Но Бугров не захотел выйти на связь и, почуяв неладное, отключил передатчик.

Когда они обсуждали свое возвращение, Хапа настоял на том, что они должны появиться в Жуковском, только когда стемнеет. Это было мерой предосторожности, так как за дорогами могло вестись наблюдение. Кроме того, они не знали точного адреса особняка, в котором остановился Бугров.

Боевики миновали горбатый подъем на дороге и въехали на хорошо освещенную дорогу, которая, по всей видимости, являлась центральной в этом городе. Дорога пошла ровнее, что, впрочем, не разрядило молчаливо-напряженную атмосферу, воцарившуюся в салоне.

– Свернуть бы, Хапа, направо. Я вижу, там улица параллельно этой идет, – предложил водитель.

– Сверни, – индифферентно отозвался на реплику напарника Хапа.

В самом деле, дорога здесь, хоть более узкая и менее качественная, вела в ту же сторону, и уже в километре они соединялись в одну, которая выходила к городской черте.

– Притормози! – громко сказал Хапа.

– Зачем?

– Притормози! – повторил он.

Когда джип остановился у обычного пятиэтажного жилого здания старой постройки, Хапа и еще один подельник вышли из машины и осмотрелись. Впереди просматривался новый участок застройки, над которым висели два фонаря на высокой мачте. Хапа достал из кармана мобильник и связался со вторым джипом, в котором за старшего был неплохой пацан, земляк Хапы.

– Это я, Хапа! – произнес он с ходу.

– Куда вы делись? – послышался ответ в трубке.

– Нас менты остановили. Те, которые тормознули, видимо, мало им дали.

– Вот паскуды, – посочувствовал собеседник Хапы.

После минутного трепа они обговорили, как Хапе с людьми добраться до особняка и не застрять в размытой дождем дороге.

– Ну ты, Хапа, блин, даешь! – не удержался один из братков. – Я сначала подумал, что ты нас всех загубишь.

– Дурак! Мы бы с тобой всю ночь изъездили без толку, а нам надо быстрее.

Через несколько минут они обсудили план, который бы позволил «без шума и пыли» добиться своей цели.

В итоге договорились, что машины остаются метрах в пятидесяти от коттеджа, подъезжать будут с тыла, а не со стороны Москвы. Это было первой предосторожностью, с которой согласились все. Затем Хапа выдал всем светлые вязаные шапочки, чтобы в темноте легче было опознать друг друга. У него на всякий случай в рюкзаке, который всегда следовал вместе с ним, имелось множество такого барахла. Раньше неопытные бойцы Бугрова только удивлялись этому, но потом не задавали лишних вопросов. Часто эта самая сумка, с которой Хапа не расставался никогда (многие шутили, что он с ней спит вместо женщины), спасала жизнь братве.

Когда особняк оказался в поле видимости Хапы и его подручных, фары были выключены, а мотор приглушен. Когда они вышли и оставили машину прямо на дороге, Хапе это показалось недостаточным.

«Мало ли что, – объяснил он двум браткам, – нужно сделать так, чтобы она была одновременно и доступна и замаскирована».

Машину поставили за сложенными железобетонными панелями и завернутыми в целлофан блоками кирпичей, которые, на счастье, оказались всего в тридцати метрах отсюда. Здесь велись строительные работы, и рядом с возведенным фундаментом шла кирпичная стена. Удобна она была и потому, что своей формой представляла подкову, так что со стороны дороги, которая проходила почти рядом, машину невозможно было заметить.

Кроме того, с этой позиции было удобно наблюдать за домом, в котором находился Бугров. В разговоре с охранником Бугрова Хапа намеренно не назвал место, где они находились, и, что самое главное, время, когда они собираются подъехать. Это давало им свободу для маневра.

Они решили, что выйдут вдвоем, а третий – водитель – останется у соседнего особняка, а значит, ближе к машине.

Особняк, где остановился Бугров, буквально утопал в яблонях и вишнях, раскидистых кленах и черемухе. Единственный доступный вход через ворота был наполовину закрыт листвой садовых деревьев. С виду – обычный деревенский коттедж, подобный множеству тех, которые в большом количестве строят москвичи в Московской области.