Он не успел досказать до конца свою угрозу и тем более ее выполнить. Он просто завопил, когда брошенный с близкого расстояния камень расплющил ему нос. «Черт, хоть ты с собой телегу щебенки вози», – с досадой подумал Юрий, «гася» таким же способом еще двоих ничего не успевших сообразить «скинхедов». Хип, по определению уже готовый «подставить другую щеку», обалдело смотрел на своего спасителя.

– Иди в дом, – строго сказал ему Филатов.

Пацан подчинился.

Десантник подошел к поскуливавшему мерзавцу, который, пошатываясь, размазывал по лицу кровавые сопли, и с брезгливостью отвесил ему жестокую пощечину. Силуэты его напарников виднелись уже в конце улицы.

– Понял, животное? – со злостью спросил Юрий.

– По... по... понял...

– Вали, еще раз увижу – убью.

Полумертвый от страха «борец за чистоту расы», каких расплодилось множество в последние годы в Питере и окрестностях, заковылял вслед за собратьями по «высокоинтеллектуальным» развлечениям. На крыльцо дома высыпало с полдюжины хипов и хипушек.

Филатов подхватил сумку и пошел к настороженно глядящим на него ребятам и девчонкам.

– Привет от Спейса, народ!

«Народ» заулыбался, загомонил, а худенькая, как тростинка, девчонка в джинсах и майке с Джоном Ленноном обхватила Филатова за шею и поцеловала в бороду.

– Я покраснел, – заявил он, возвратив поцелуй. – Правда, под бородой не видно. Пошли, братишки-сестренки.

Ночь на «флэте» с питерскими хиппи помнилась Филатову долго. «Пацанва» – главной, кстати, оказалась та самая девчонка, по прозванию Хома, – была не старше семнадцати лет от роду. Хоме было почти восемнадцать, о чем она с гордостью сообщила Юрию. Ему, почти сорокалетнему «старику», все просто в рот смотрели, и он буквально растаял рядом с этими умными ребятами, кое-кто из которых читал в оригинале Аполлинера и слушал не только Бориса Гребенщикова, но и национальную музыку народов Балкан и Памира. Им-то он в подробностях и рассказал историю Ядвиги Ольшевской – к слову пришлось. Когда закончил, упомянув и про дневники, и про стихи, один из хиппи, Гомер, сказал:

– Мой дед через это прошел. Только не через Кенгир, а через Норильское восстание. Там тоже тысячи людей положили... Я хотел туда «стопом» дойти, да свалился по дороге, недели две в Туруханской больнице провалялся, потом с ментом домой отправили... Самую малость не дошел.

Юрию показалось грехом поить водкой этих пацанов и девчонок, перевидавших, впрочем, за свои небольшие годы огни и воды южных и северных трасс. Они накормили его, и Хома, как ласковая кошка, когда уже под утро все разошлись спать, прильнула к нему и сделала все, чтобы ему было хорошо.

Весь следующий день они провели как во сне – такого взаимопонимания Филатов не достигал еще ни с кем. А под вечер приехал Диспетчер, довольный как слон: его Лена накануне родила девочку и роды прошли благополучно. По этому поводу он притащил с собой целый мешок вкусностей, хорошего вина, и члены маленькой коммуны закатили пир горой. Юрий ближе к полуночи вынужден был оторвать счастливого папашу от компании и уединился с ним во дворе, на лавочке под окном.

– Послушай, Спейс, у меня проблемы, – начал он и вкратце рассказал о своих приключениях. – Деньги у меня есть, но документов никаких. Нет ли у тебя таких знакомых, чтобы...

Спейс, сорокалетний плотный мужик с волосами, завязанными в пучок, подумал немного и медленно ответил:

– Знакомые-то есть, но берут они много...

– Нет проблем, я же тебе говорю, денег хватает.

– Ну сколько у тебя тех денег... За паспорт и права придется выложить...

– Три штуки хватит?

– Люля, да ты Крез какой-то! Банк ограбил?

– Мой дедушка – двоюродный брат Ротшильда.

– Во-о-о! Только что-то ты на еврея не похож!

– Сам ты на еврея не похож. И вообще, не люблю я вино, пока малые не видят, давай коньяку выпьем... За успех нашего безнадежного предприятия.

Они выпили, и Спейс сказал:

– Я так понял, что светиться тебе нельзя. Сиди тут, я утром поеду дела делать. Свои и твои. А на всякий случай дам тебе адрес в самом Питере. Там, конечно, бардак, не то, что тут, но пригодиться может, – он продиктовал адрес «флэта» на самой окраине города. – Ну что, пошли к народу?

Народ тем временем запел. На гитаре играли почти все, а Хома, стоило ей завладеть инструментом, прямо преображалась – стихи Гумилева, Бродского, Мандельштама, да и собственные, положенные на музыку, звучали в ее устах едва ли не откровением свыше.

Утром Спейс уехал. А на исходе дня на пороге возник мент. Не успели хиппи опомниться, как он размножился на пять одинаковых горилл, среди которых была и здоровенная бабища с погонами старшего лейтенанта – такие служили обычно в инспекциях по делам несовершеннолетних. Юра и Хома были в это время наверху, в мансарде, отдыхали, прильнув друг к другу. Из забытья их вывели крики и шум на первом этаже.

– Юра, быстро к окну, прыгай в огород, там калитка в заборе в соседний двор, через него – в заросли у ручья... – на одном дыхании прошептала девушка, мгновенно одеваясь. – Они считают, что у нас тут притон наркоманов.

Филатов замешкался и успел только спрятаться за печную трубу, возле которой стояли какие-то ящики. В чердачной двери появилась фигура стража законности.

Оглядев чердак, он поманил пальцем Хому:

– Иди сюда, зайка. Кто тут еще есть?

– Что вам нужно? – спросила девушка, подходя к менту и собираясь отвлечь его внимание. – Это мой дом, мне его бабушка оставила в наследство!

– Разберемся, гражданка-наркоманка, – пообещал представитель закона, раздевая ее взглядом. – А ты зайка ничего...

Он сделал шаг в ее сторону, внезапно схватив девушку за талию. Хома ожесточенно сопротивлялась, повалив мента на пол.

– Су-ука!! – приглушенно заорал мент, схватившись за прокушенное ухо. – Ну, погоди, в отделении мы тебя все поимеем! – он ударил девушку в живот. Юра заскрипел зубами, готовый вытащить пистолет. Мент отшвырнул Хому и высунулся в чердачное окошко, выходящее во двор. Осмотреть крышу ему мешала труба, и он, в надежде поймать какого-нибудь притаившегося там «преступника», вылез на покатую крышу.

Филатов мгновенно выскочил из своего укрытия, натянул джинсовку – все его имущество в виде денег и пистолета было рассовано по карманам, – подбежал к окну и швырнул под ноги отвернувшемуся менту горсть шлака, которым в целях противопожарной безопасности был усыпан чердак. Милиционер инстинктивно отцепился от чердачного окна, поскользнулся, наступив на округлый шлак, и нырнул головой вперед с крыши во двор, издав хриплый матерный возглас.

... Как потом узнал Юрий, этот мат был последним в его жизни. Мент размозжил себе голову о железный штырь, торчащий в палисаднике, и тут же отдал душу... Кому? Десантник искренне усомнился, что Богу.

На бегу поцеловав Хому, Филатов вылез на крышу со стороны огорода, примерился и прыгнул, приземлившись на грядке. Все менты собрались во дворе, и ему удалось вылететь в соседний двор, распугав десяток кур, но больше никого не встретив. Через минуту он уже катился по крутому склону, перебрался по колено в воде через ручей и пошел по тропинке, стремясь как можно дальше уйти от этого места. Хоть бы с малыми все обошлось...

Через два часа, поймав попутку, Филатов вышел на вокзале. С положением беглеца и невольного супермена он уже давным-давно свыкся, но в этот раз долго так продолжаться не могло – его либо скрутили бы, либо он сам нарвался бы на неприятности и, вынужденный сопротивляться, выпустил бы все пули, твердо решив не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Это решение было железным. В общем-то, для этой цели Филатов и тягал сейчас с собой оружие. Имея на счету десятки трупов, он никогда не раскаивался в том, что отправлял в мир иной разную мразь. Но в этот раз, встретившись с детьми, которые исповедовали ненасилие, он не считал для себя возможным продолжать кровавый путь.

«Флэт» на окраине Питера оказался грязной однокомнатной квартирой в невзрачной «хрущевке»; в углах комнаты и даже в крохотной кухне лежали на полу тюфяки – иной мебели там не было. Юра удивился, как это милиция до сих пор не обращала внимания на такую «малину», но потом ему объяснили, что многие из «законопослушных» жителей живут не лучше и хлопот с ними у правоохранительных органов побольше, чем с квартирой, где останавливаются заезжие «дети дороги». Когда же Филатов отворил дверь, на «флэте» тусовалось человек пять хипов и один с виду обычный подвальный бомж. От него так пахло, что Юрий старался не дышать, проходя мимо него. Остальных, по-видимому, это нисколько не заботило. Они покуривали травку, ловя от этого кайф, и только один, пожилой, с бородой, как у Филатова, спросил: