— Выходит, ты нас нарочно свела? Как… как собак?

— Ну, если тебя устраивает такое сравнение… В общем, да.

— Да? Да?! — Дымов был в бешенстве, которого сам от себя не ожидал. — Я тебе кто — муж или домашнее животное? Я человек или канарейка?!

— А ты как думаешь? — лениво спросила Ольга. Она достала сигареты, закурила. — Человек, Сашенька, — это звучит гордо. Такое высокое звание заслужить надо. Чего же ты хотел? Всю жизнь прячешься у меня под юбкой, как дитя малое, а в знак благодарности трахаешься прямо у меня перед носом с моей медсестрой… Ну, и кто ты после этого — человек? Не расстраивайся, любимый, мужики нынче все такие, только не у всех баб хватает ума это понять и сделать правильные выводы.

Владевшее Александром бешенство вдруг исчезло, уступив место тупой тоскливой покорности.

— И что теперь? — спросил он, глядя в стол.

— Да ничего особенного, — пожав плечами, ответила Ольга. — По крайней мере, с моей стороны можешь не ждать никаких катаклизмов. Уж если мы договорились, что ты — мое движимое имущество, можешь не волноваться: я тебя не брошу и в обиду не дам.

— Я не твое имущество, — с нажимом процедил Дымов.

— А то чье же? Впрочем, это мы еще обсудим позже. А пока мне хотелось бы знать, что же все-таки ты сделал с этой девчонкой.

— С какой девчонкой? — уныло и безнадежно спросил Дымов. У него было ощущение, что он спит и видит кошмарный сон, только вот проснуться никак не удавалось.

— Перестань паясничать, — снова беря строгий и деловитый тон, сказала Ольга. — Что ты сделал с Воронихиной? И, кстати, какое отношение ко всему этому имеет твой рассказ?

Не пытаясь больше скрывать бившую его нервную дрожь, Дымов до краев наполнил свою рюмку. Потом, спохватившись, наклонил горлышко бутылки в сторону Ольги, но та отрицательно покачала головой.

— Спасибо, мне хватит. А ты пей, не стесняйся. Для храбрости тебе надо много выпить. Итак?..

Пропустив оскорбление мимо ушей, Дымов выплеснул водку в рот, сморщился и сунул в зубы сигарету. Со второй попытки попав ее кончиком в пляшущий огонек зажигалки, он глубоко затянулся и вместе с дымом хрипло выдохнул:

— Думаю, я ее убил.

— Думаешь? Или все-таки убил?

— Я не знаю!

— Ну и ну, — сказала Ольга почти весело. — Вот это уже действительно что-то новое в моей медицинской практике. Успокойся и расскажи все по порядку. Учти, притворяться и лгать не в твоих интересах. Не забывай, что по твоему следу уже идут. Но, повторяю, в обиду я тебя не дам. Обеспечу алиби и вообще что-нибудь придумаю… Ты увидишь, что быть моей собственностью не так уж плохо. Давай рассказывай.

Последние слова сопровождались открытой, теплой улыбкой. Дымов вдруг почувствовал такое облегчение, что едва не расплакался. Все становилось на свои места, Ольга привычно брала всю ответственность на себя. Она снова стояла у руля, положив на рукоятки штурвала свои узкие крепкие ладони, такие умелые и надежные, и за ней Дымов чувствовал себя как за каменной стеной. Все было прощено и забыто, жена опять была готова отвести от него любую беду. И эта улыбка, такая родная и милая… Только сейчас Дымов понял, что уже давно не видел этой улыбки — пожалуй, с тех самых пор, как связался с Никой. Он ужаснулся собственной слепоте и глупой самоуверенности и стал торопливо, сбивчиво рассказывать все с самого начала, поминутно затягиваясь сигаретой.

Когда он закончил и замолчал, безнадежно уставившись в угол, где валялась пустая сумка, Ольга закурила новую сигарету, тяжело вздохнула и сказала:

— Так я и знала. Сплошная лирика, ничего конкретного… Где она?

— Думаю… — Дымов запнулся, сглотнул, собрался с силами и закончил: — Думаю, в сарае.

— Господи, какой же ты идиот, — с усталым вздохом сказала Ольга. — Ну ладно. Хорошо еще, что не в колодце.

— Почему? — тупо удивился Дымов, совершенно обессиленный только что сделанным признанием.

— Да потому, что нам из этого колодца пить! Впрочем, сарай немногим лучше. Ты знаешь, что такое трупный яд? Знаешь, на какую площадь он может распространиться? Будет тебе и водичка из колодца, и яблочки с ветки… Эх ты, литератор!

— Ты говоришь так, как будто я зарыл в сарае собаку, — рискнул заметить Дымов. — Или дохлую свинью.

— Не ощущаю разницы, — думая о чем-то своем, рассеянно ответила Ольга. — После смерти все пахнут одинаково, это медицинский факт. И потом, кто тебя, лунатика, знает? Может, ты ее вовсе не убил и не закопал, а, наоборот, купил ей билет до Владивостока — от греха подальше. А может, и закопал, но не в сарае, а в лесу. Ты же ничего не помнишь! В общем, надо копать, Саша. И если она окажется там, ее надо убрать.

— Куда?

— Чем дальше, тем лучше. В лесу полно оврагов, где ее никто никогда не найдет. Вставай, господин писатель, надо поработать ручками, если уж голова дала сбой. А я — то, дура, думала, гадала, что это у вас за странные сексуальные игры, для которых тебе понадобился хлороформ!

— Да говорю же, не хотел я его красть! — с досадой воскликнул Дымов. — Пошутить хотел, а шутки не получилось…

— Да уж, что не получилось, то не получилось. Пойдем, шутник, а то стемнеет скоро. В гробу я видала эти фильмы ужасов — ночью, в развалинах, с лежалыми трупами возиться…

Все еще будучи не в силах поверить в реальность происходящего, ничего не понимая, почти ничего не чувствуя, кроме шума в ушах и легкого головокружения от выпитой на голодный желудок водки, Александр Дымов поднялся из-за стола и покорно поплелся за женой, которая уже скрылась в сенях.

Глава 13

Юрий Филатов посмотрел на часы и беспокойно поерзал на сиденье. Было без нескольких минут три. Он ждал Светлова всего четверть часа, но уже пожалел, что согласился на эту встречу. Впрочем, не согласиться было трудно: в такие минуты, как сейчас, когда в воздухе запахло жареным, интеллигентнейший Димочка Светлов волшебным образом превращался в прожженного журналиста с толстой шкурой. На пути к намеченной цели он не останавливался ни перед чем, вплоть до вульгарного шантажа, а Юрий не мог ему ничего противопоставить, поскольку дать по шее человеку, который говорит с тобой по телефону с другого конца Москвы, мягко выражаясь, затруднительно. Узнав, что Юрий еще в городе, Светлов наотрез отказался делиться информацией и потребовал, чтобы его подождали. Юрий обещал подождать; еще он пообещал оторвать господину главному редактору голову, но тот его, кажется, не услышал — бросил трубку.

Чуть повернув голову, Юрий увидел в зеркале заднего вида наполовину утонувшие в соснах корпуса больницы. Он отвернулся — смотреть в ту сторону ему было неприятно. Особенно неприятен был ему сейчас корпус, где размещалось хирургическое отделение; при виде этого здания Филатов испытывал чувство подозрительно похожее на угрызения совести.

Он взял с приборной панели полупустую пачку и зубами потащил из нее сигарету, испытав при этом легкий приступ тошноты. В это время на стоянку, тарахтя изношенным движком и противно дребезжа какой-то отставшей железкой, вкатился «Опель» Светлова. Лихо развернувшись на пустом асфальтовом пятачке, господин главный редактор остановил машину бок о бок с джипом Филатова. Двигатель «Опеля» заглох, пробормотав напоследок что-то недовольное, передняя дверца распахнулась, и Светлов, выпрямившись во весь рост, помахал Юрию рукой. Выглядел он бодрым и очень довольным собой, а в глазах у него Филатов без труда разглядел алчный огонек, выдававший профессионального охотника за информацией. Помимо этого огонька, профессиональную принадлежность господина главного редактора выдавал потертый кожаный кофр, который тот непринужденно держал в левой руке. «Вот стервец, — подумал Юрий. — Уже и за фотоаппаратом успел смотаться!»

— Быстро в машину! — крикнул он и снова посмотрел на часы. Было две минуты четвертого. — Живее, не то башку отвинчу!

— А… э…

— В чем дело?

— Так машина же, — сказал Светлов. — Здесь, что ли, ее бросить?