— Я думаю, нам не стоит впрягаться в это дело, — под конец разговора предостерёг своего друга-«конкурента» собирающийся уходить Ярцев, — не стоит оно того. Ох, не стоит. К тому же чует моя задница, копни чуть глубже, и под такую мясорубку можно попасть… — ФСБешник махнул рукой, словно отсекая все дальнейшие разговоры на эту тему и, распрощавшись с гостеприимным хозяином, откланялся. А оставшийся в одиночестве Черных надолго задумался. В последних словах Ярцева было много здравого, но не личное любопытство и не корысть двигали ревностно служившим Родине разведчиком, а лишь стремление разобраться в событиях, происходивших внутри «его вотчины». В конце концов, полковник вспомнил одну свою давнюю знакомую, имевшую весьма приличные возможности для получения интересующей его информации…

К вечеру следующего дня он уже знал всё… или почти всё относительно так называемого подполковника Тарасова. После чего внял совету Ярцева «не вмешиваться».

Сегодня я не спешил. Раз общее командование «операцией» доверено не мне, то я мог позволить себе эту роскошь. А фешник ещё спал, благо спальник, как оказалось, у него присутствовал, причём пуховый, соответственно тёплый, компактный и лёгкий. Затянутый в компрессионный мешок, он занимал совсем незначительный объём. То-то мне подумалось, что у фешника его нет.

Итак, фешник спал, а я попивал холодный чаёк из баклажки, закусывал печенюшками и раздумывал над предстоящим заданием, а оно мне по-прежнему не нравилось, хотя и объяснить почему именно я не мог. В пяти метрах от меня вылезший из-под плащ-палатки Костик Каретников сладко, до хруста потянувшись, два раза присел, прогоняя утреннюю дрёму, затем ещё раз расправил плечи и, встав лицом к востоку, на некоторое время застыл в полной неподвижности. После чего вернулся к плащ-палатке, бросил на меня испрашивающий, нет, скорее уведомляющий о своих намерениях взгляд и, получив лёгкий кивок-подтверждение, взял в правую руку автомат, левой подхватил малую пехотную лопатку и не торопливой походкой углубился в близлежащие кустики. Когда его высокая, худощавая фигура исчезла за тёмной в неярком утреннем свете листвой орешника, я улыбнулся. Отчего — то вспомнилась его по-детски выпячиваемая губа, когда он на моё очередной раз оброненное слово «связисты», недовольно ворча, выдавал своё извечное: «Мы не связисты, мы радисты. Связисты в ПВД сидят, а мы рацию носим». Впрочем, пора, когда, я нет-нет, да и называл их «связюками», давно прошла. И если вдруг начинались перебои со связью, я точно знал — Костя вывернется наизнанку, но точку, с которой можно будет прокачать связь, найдёт. Впрочем, к Гришину претензий у меня тоже не было. Меж тем Каретников всё так же не спеша выбрался из кустов и, беззаботно помахивая автоматом, направился к своему лежаку. По пути Костян прихватил в горсть тонкую ветку и, содрав с неё несколько листьев, начал оттирать прилипшую к лопатке грязь. Возможно, именно это шуршание и разбудило до этого момента сладко спавшего фешника. Он сонно хрюкнул и пошевелился. Затем открыл глаза и сел.

— Что, уже время? — проснувшийся был не оригинален.

— Как сам решишь, — ответ прозвучал несколько грубовато, но вполне отражал состояние моей души.

— Тогда время, — он несколько раз качнулся, с усилием потянулся и, встав на ноги, начал спешно готовиться в путь, то есть бегать по кустам, закидывать в желудок утреннюю «топку», собирать и укладывать снаряжение. Мои разведчики тоже не теряли времени даром, и вскоре мы начали движение, неспешно, но всё ближе и ближе подбираясь к неизвестной мне цели нашего поиска.

Тушин не дёрнулся в сторону, не присел, а только предостерегающе поднял вверх руку. Затем повернулся, покосился на напряжённо застывшего меня и постучал по запястью левой руки — сигнал, определённый мной как вызов командира — вместо более привычного шлёпанья по погону.

«Понял», — небрежный кивок и, обогнув пулемётчика, я поспешил вперёд к вызывавшему меня Прищепе. Мыслей типа «что стряслось, сто случилось», не было. Потребовался, значит надо.

— Чи, — выйдя из-за кустов, я остановился и окликнул всматривающегося вдаль Александра. Он повернулся в мою сторону и молча кивнул себе за спину — причина его вызова была мне уже ясна. Восточная сторона хребта, с которого мы спускались, совершенно неожиданно срывалась в довольно крутой обрыв, тянувшийся и вправо, и влево настолько, насколько хватало глаз.

— Вот, — ствол автомата качнулся из стороны в сторону.

— Вижу, — я медленно переваривал увиденное. Конечно, можно было продолжить движение по хребту, но имело ли это смысл? Я сделал пару шагов назад.

— Ляпин, верёвки! — боец кивнул и скрылся в листве. Вернулся он несколькими минутами спустя с большим мотком верёвки, взятой во второй тройке.

— А обвязки?

Боец растерянно сморгнул, а я махнул рукой.

— Бог с ними. Прищепа, — позвав Александра, я принялся быстро разматывать принесённый моток, ровными рядами укладывая на землю распутываемый фал.

— Держи, — закончив с разматыванием, я протянул оставшийся в руке верёвочный конец подошедшему Григорию Ляпину и ещё раз взглянул в сторону обрыва. Он всё-таки был не настолько крут, как показалось в самом начале, так что по нему вполне возможно было спускаться, используя верёвку лишь как дополнительную опору. — Саша, — снова позвал я уже начавшего обвязывать себя Прищепу. — Привяжешься, вокруг вон того дерева обойди, — и показав на стоявший в метре от обрыва изогнутый ствол бука, я принялся проверять надёжность завязанного бойцом обвязочного узла.

— Порядок! — И как напутствие: — Не спеши. Тушин к обрыву — низину на прицел. Ляпин, на страховке.

Тот кивнул и, перехватив тянувшийся за Прищепой фал, стал потихоньку стравливать его вслед за медленно опускавшимся вниз Александром. Крученый капрон сразу же впиявился в тёмную кору дерева, оставляя в ней узкую, сразу же слегка увлажнившуюся полосу. Я стоял рядом, готовый в любой момент, случись что непредвиденное, ухватить лежавшую на земле часть веревки, но пока Илья неплохо управлялся и сам. Упершись ногами в землю, он потихонечку стравливал верёвку вниз. Наконец, верёвка прослабла, я шагнул было к обрыву, чтобы убедиться в благополучном спуске, но этого не потребовалось. Наблюдавший за низиной Тушин, наверное, краем глаза заметив моё движение, поднял левую руку с оттопыренным вверх большим пальцем: «Всё нормально». Верёвка тут же поползла вверх. По слегка взгрустнувшему лицу Григория Ляпина я понял, что, несмотря на то, что спускался Прищепа на ногах, вес страхующему всё же приходилось удерживать порядочный. Трение о ствол бука оказалось не таким, как я рассчитывал, фал скользил по его ровной коре, не встречая особого сопротивления. Да уж, бук — это отнюдь не наш шершавый дуб.

— Становись сюда! — махнув рукой, я подозвал Баранова. Теперь место страхующего было расположено так, что фал огибал собой две трети дерева. И спуск продолжился.

Боец спускался за бойцом, я по-прежнему проверял правильность завязывания булиней. Вскоре на краю обрыва оставались лишь я, готовившийся к спуску фешник, мой первый радист Каретников, Батура, только что спустивший вниз рядового Кудинова, Юдин и остальные бойцы тыловой тройки — Эдик Довыденко и Алексей Гаврилюк, прикрывавшие спуск группы. Совершенно неожиданно послышались чьи-то поспешные шаги. Это приближался кто-то из них — из ребят, охранявшего наш тыл тылового дозора. Но ведь я их пока не вызывал, значит…

— Командир, чехи! — тревожным шёпотом сообщил продравшийся сквозь вётки шиповника Довыденко. — Четверо.

— Чёрт, как не вовремя! — это я произнёс вслух, а мысленно подумал, что вот ведь как бывает: ищешь, ищешь, засады устраиваешь, а противник как сквозь землю проваливается. А тут когда столь неудачный момент — позиция на склоне — что не есть хорошо, и почти вся группа вообще под обрывом, оба — на, они тут как тут! Вот паскудство! А этих — в смысле чехов, всего четверо ли? Если четверо, проблем нет, если больше… им же хуже! (Не то, чтобы я такой самоуверенный, но надо же самому себе придать бодрости).