Мотекухсома был так напуган, что мне не составило большого труда принудить его дать соответствующие распоряжения. Вообще, после той охоты он больше не выказывал желания выходить из дворца. Даже прогулки под парусом его не прельщали. Целыми днями пребывал в меланхолии, государственные дела справлял вяло, поток посетителей резко ограничил, начал жаловаться на здоровье. Я откровенно поговорил с ним, намекнул, что если он надумал добровольно уйти из жизни, то пусть вспомнит о богах, которые возложили на него обязанность хранить и беречь Мехико. В стране следует начать проводить реформы, с этим он, надеюсь, не будет спорить? Тот слабо кивнул. Пора, продолжил я, решить вопрос о том, куда дальше двигаться державе ацтеков - к свету или она все глубже и глубже будет погружаться в трясину язычества. Целый мир теперь открылся перед его народом и войти в него надо так, чтобы другие нации признали его величие. Можно ли этого добиться без крещения страны? Без признания величия могущественного монарха испанского, владеющего всеми частями света.

Мотекухсома холодно слушал меня, потом ответил, что величие ацтеков было достигнуто их собственными усилиями, под руководством своих вождей. Познакомившись с тобой, Малинцин, продолжил он, я готов признать, что ваш повелитель - могучий государь, раз у него в услужение есть такие подданные, как ты, однако будет ли честь ему, Мотекухсоме, если он изменит богам, которые издавна хранили ацтеков и передаст страну под власть иноземного правителя?

Пришлось с помощью Марины обрисовать ему ужасные картины ада, которые ждут не только его, но и его людей, если он будет продолжать упорствовать в грехе. Он было дрогнул, потом опять затаился. Что ж, со временем можно образумить любого язычника...

Мы, невзирая на вопли жрецов и собравшуюся, явно испытывавшую недобрые намерения толпу, выкинули Тлалока из его капища, отмыли стены пол и потолок - пахло в этом языческом храме как на бойне в Кастилии - и поставили у входа большой деревянный крест. Соорудили алтарь, украсили его цветами. Все закончилось очень удачно.

Спустя несколько дней после этого события Мотекухсома неожиданно повеселел, заинтересовался своими женами, позволил посадить в клетку кота. Как-то я застал его за разглядыванием картинок, присланных с побережья. На них были нарисованы корабли под парусами, белые люди, пушки, кони.

Заметив меня, он вздрогнул, словно я застал его за неприличным занятием, и торопливо сказал:

- Наверное, Малинцин, тебе уже известно, что неподалеку от вашего города высадилось много новых чужеземцев. Они уже разместились в Семпоале.

Первое, что я почувствовал - это несказанное облегчение. Наконец-то пришла подмога, но уже в следующее мгновение ужасное ощущение беды пронзило меня. Если это подкрепления, то прибыть они могут только с Кубы. Значит их послал Диего Веласкес. Первым делом они арестуют меня и всех моих сподвижников, и все это золото, ради которого мы столько страдали, достанется этим ублюдкам?

Уже к вечеру от Сандоваля прибыл гонец, подтвердивший тревожное известие. На побережье высадился Панфило де Нарваэс с более, чем тысячным войском. Он имеет приказ арестовать бунтовщика и смутьяна Кортеса. Нарваэс послал делегацию, чтобы принудить к покорности коменданта Веракруса, однако тот скрутил всех посланцев во главе со священником. Теперь их несут сюда в Теночтитлан. Сандоваль рассудил, что капитан-генералу лучше все узнать из первоисточника.

Глава 9

Доставленные в Теночтитлан патер Гевара, нотариус Вергара и сопровождавшие их солдаты долго не могли прийти в себя от изумления. С побережья, на спинах могучих таманов прямо в столицу великого государства, в объятия соотечественников - это действительно может кого угодно лишить дара речи. Уже само путешествие - мощеные дороги, мосты, сказочные города, обилие жителей - настолько сильно повлияло на решительность патера, что он уже не настаивал на немедленном аресте Кортеса. Когда же он и его люди увидали горы золота, высившиеся во дворе, их едва удар не хватил. После этого со святым отцом и нотариусом уже было куда легче договориться, тем более, что пара золотых цепей вообще склонили этих людей на его сторону. Тогда дон Эрнандо задал вопрос: что предпочтительнее - устроить междоусобную войну на глазах язычников и потерять все, что верные слуги короля тяжкими трудами добыли в Мехико, или попытаться договориться с Нарваэсом о разделе страны. Пусть каждый осваивает доставшуюся ему часть...

Патер воскликнул, что он со всей радостью принимает второе предложение и попытается уговорить Панфило решить дело миром, только боюсь, добавил он, что Нарваэс не тот человек, который склонен к согласию.

Кортес тоже был наслышан об этом истукане. Роста Нарваэс был двухметрового, бас такой силы, что, казалось, он исходил не из человеческого горла, а из глубокой пещеры. Наружности приятной, широкоплеч, лицо продолговатое, борода рыжая. Был богат, но снискал репутацию скупца, некоторые утверждали, что умен, но, как говорится, без царя в голове. Легкомыслие его вошло в поговорку. Горе-начальник, менее всего заботившийся о солдатском провианте.

Удивительно, но даже после того, как патер сообщил, что они приплыли на восемнадцати каравеллах, у Нарваэса восемьдесят всадников и столько же аркебузиров, сто пятьдесят арбалетчиков и около семисот человек пехоты, дон Эрнандо даже дуновения робости не испытал. Людей, конечно, у него было маловато, и, чтобы отправиться в военную экспедицию, их придется делить, однако на его стороне были другие весомые преимущества. Прежде всего опыт, который был накоплен в прошлогодней кампании, и горы золота. Так что, по мнению Кортеса, их силы можно было считать уравновешенными. Следовательно, все дело за удачей, а эта капризная птица пока не покидала его. Он решил написать Нарваэсу. В послании дон Эрнандо почтительно согласился назвать его своим начальником. Если, конечно, он предъявит королевские полномочия... Если нет, то Кортес готов признать его сподвижником и разделить с ним плоды завоевания.

Куда более грозной казалась дону Эрнандо перспектива потери контроля над Мотекухсомой. С собой в поход брать повелителя немыслимо - это дело они, испанцы, должны были решить между собой. Оставлять в Теночтитлане, на пороховой бочке тоже несподручно. Положим, запугать его он сумеет объяснит, что пришлые пополокас церемониться с его подданными не будут и начнут жечь и уничтожать все, что встретят на пути. Беда в том, что у Кортеса под рукой не было человека, на попечение которого он мог бы оставить Мотекухсому. Сандоваль был далеко, он стойко оборонял Веракрус. Диего Ордас, Веласкес де Леон?.. Они были нужны мне в походе против Нарваэса, тем более, что де Леон приходился близким родственником губернатору Кубы, и его слово будет очень веским доводом в пользу дона Эрнандо. Педро де Альварадо? Умишком недалек, не в меру жесток, жаден до золота... Как исполнитель хорош, но дай ему самостоятельность, он таких дров наломает!.. С другой стороны, он единственный пользуется нескрываемым авторитетом у индейцев. Если кого-то из чужеземцев можно, хотя бы в шутку, признать "богом", то, конечно, Альварадо. За ним по Теночтитлану народ толпами ходит. Не могут наглядеться на его золотую шевелюру и улыбающееся лицу. Надо же, Тонатиу, то есть, "Солнышком" прозвали!.. За последнее время он, правда, набрался опыта. Должен справиться. Марина ему поможет.

Кортес отправил к Нарваэсу свою делегацию, которую возглавил патер Ольмедо. Священника даже этот солдафон обидеть, тем более посадить под арест, не решится. Патера сверх меры нагрузили золотом. Сам Кортес с сотней солдат отправился следом.

Шли ходко. Нарваэс ещё не успел вволю попировать в Семпоале, как они уже подошли к пограничной реке, где встали лагерем и стали ждать результатов переговоров.

Первые же известия, дошедшие до Кортеса, подтвердили самые худшие опасения. Нарваэс первым делом забрал всех невест, которых местный касик передал нам в жены. Вел себя нагло, не соблюдал ни приличий, ни местных традиций. Тогда у дона Эрнандо впервые мелькнула крамольная мысль - кто же придет на смену Нарваэсу, если его, Кортеса, сменит это грубое животное. На мгновение ему стало жаль Мехико...