— Привет, Анита. Рад, что ты дома.

Вот оно, простое предложение, состоящее из нескольких слов, которые можно было сказать позже или вовсе не оглашать. По крайней мере, он знает, что не стоит произносить вслух «Я беспокоился за тебя» или «Как ты могла так меня напугать» или «Рисковать нами» или... Ричард Зееман, мой бывший решительно настроенный бой-френд, единственный в моей жизни, произносящий подобное вслух. Вот почему он оказался за бортом моей жизни, а не на кухне, возясь с завтраком.

Никки начал вынимать щипцами бекон со сковороды. Бекон выглядел очень хрустящим, поджаренный именно так, как мне нравится. Он оглянулся на меня и сказал:

— Завтрак почти готов.

Джина и Зик поздоровались, и ребенок засмеялся — таким низким рокочущим смехом, что бывает у некоторых маленьких мальчиков, и какой никогда не услышишь ни у одной маленькой девочки.

Поздоровавшись со всеми, я двинулась вперед, чтобы в центре кухни встретиться с Натаниэлем. Он бросил рукавицы на кухонный остров и направился ко мне той сексуальной, виляющей походкой, которую он использовал на сцене. Покачивания его бедер заставляли зрителей в «Запретном плоде» визжать от восторга, но это шоу было только для меня. Кроме того, это была реальность. Трудно объяснить, насколько это отличалось, но отличие было, ну, или отличие состояло в том, что случилось в следующее мгновение.

Я улыбнулась, и он улыбнулся мне в ответ. Его лавандового цвета глаза стали темнее, и не только из-за фиолетового фартука, прикрывающего его обнаженную грудь. Глаза Натаниэля выдавали его эмоции: насыщенный цвет означал, что он счастлив, хотя по-настоящему темнофиолетовый означал, что он рассержен. Три совместно прожитых года как один месяц. Я знала его лицо, как свое собственное, а быть может, и лучше. Так как мне не случалось проводить много времени, глядя в собственные глаза. Улыбку, которой он меня одарил, никогда не увидишь в клубе; та улыбка, что наполняла его глаза... любовью. Его любовь ко мне светилась в его глазах, лице, и я знала, что мое лицо отражало те же чувства в ответ, как вода отражает солнце радостным, ослепляюще-ярким светом.

Мои руки скользнули вокруг его талии, ладони двинулись по шероховатой ткани передника, по гладкой, мускулистой обнаженной пояснице и обратно. Боже, как же он был хорош на ощупь, даже слишком, и это заставило меня на мгновение прикрыть глаза. Он притянул меня к своему телу, так, что мы соприкоснулись от груди до паха. Он не держал меня слишком сильно, лишь слегка, так, чтобы по-настоящему почувствовать, как он рад меня видеть, и я могла бы о него потереться. Но я не сделала этого, так как мы были не одни, но играющая у него на лице улыбка, говорила мне — он знает, что я об этом думала. Улыбка в основном озорная, с капелькой поддразнивания, и светящиеся уверенностью глаза, что он точно знал, как на меня действовал, и насколько он был красив. Когда-то он считал, что только его красота и сексуальные навыки заставляли других ценить его, но теперь он знал, что значит для меня гораздо больше, и это придавало ему уверенности, которой не было раньше, когда я только встретилась с ним.

— Целуйтесь уже, — сказал Синрик, — пока остальные из нас станут в очередь.

Я недружелюбно зыркнула на него, но Никки добавил:

— Еда стынет, Анита.

Натаниэль просто наклонился, изогнувшись всем телом ко мне. Я бы так и спорила дальше со всеми, но Натаниэль просто придвинулся ближе, заставляя меня подняться на носочки и прижаться своим лицом к его лицу.

Мы поцеловались. Касание губ превратилось в ласкание ртов, но целомудренное, в отличие от наших обычных стандартов. Я разорвала поцелуй, положив руку ему на затылок, и глядя ему в глаза с такого поразительно близкого расстояния. Мне хотелось протолкнуться языком между его губ, как следует пошалить своими руками, но у нас были зрители, в числе которых ребенок. Было время, когда я не волновалась о таком маленьком шкете, предполагая, что он не обратил бы на это внимания, но Мэтью, которому сейчас уже три года, сын вдовы одного из вампиров Жан-Клода, и с которым мы иногда нянчились, научил меня обратному. Он настаивал, чтобы я целовала его каждый раз, когда вижу, но выводило меня из себя то, что он хотел, чтобы его целовали в губы, как остальных больших мальчиков, потому что все большие мальчики целовались с Анитой. Его мать, Моника Веспуччи, считала, что это мило. Но я так не думала. У Мэтью, очевидно, сформировалось очень твердое мнение о взрослом поведении, на что я полагала, что он слишком юн, чтобы думать об этом.

Мы с Натаниэлем уже обсуждали это мое беспокойство по отношению к малышу, поэтому он просто отпустил меня с улыбкой, поднимая мою руку и прижимая костяшки пальцев к губам, а потом отступил, чтобы достать из холодильника нарезанный для тостов хлеб.

Никки и Синрик одновременно шагнули вперед и уставились друг на друга. Синрик был сейчас почти так же высок, как Никки, но Никки по-прежнему был почти в три раза шире его в плечах и груди, что означало, парень выглядел почти хрупким на его фоне.

— Я — ее синий тигр зова, — сказал Синрик. Его руки, хоть и сжатые в кулаки, свободно висели по бокам. Он старался держать свои плечи прямо, не горбиться, и вообще не выказывать тех вторичных признаков, указывающих на то, что люди собираются, малость, посчитать друг другу ребра.

— А я просто ее Невеста Дракулы, ее пушечное мясо, — произнес Никки, но ничего не отражалось в его голосе, что могло бы указывать на то, что он это не одобряет или считает недостойным.

— Точно, — сказал Синрик.

— Если бы мы проделывали какие-то формальные вампирские штучки, ты бы шел первым, но сейчас мы на нашей кухне, и по правилам оборотней я все еще могу выбить из тебя все дерьмо.

Должно быть, я как-то дернулась, потому что Натаниэль произнес: «Анита». Это заставило меня взглянуть на него, спокойно стоящего у плиты. Он покачал головой. И я послушалась его. В этот момент мнению Натаниэля стоило доверять, но если дойдет до драки, я должна буду их остановить.

— Почти все в парде Мики сильнее его физически, но они подчиняются ему и уважают его, как своего Нимир-Раджа. — Синрик не злился, он просто пытался понять.

Никки кивнул.

—Правильно, но право руководить ты зарабатываешь не выбиванием дерьма из всех подряд. И это одна из причин, почему я не был Рексом в моем прежнем прайде. Скорее всего, я смог бы выиграть бой с нашим царем, но он был лучшим лидером, чем я, и я понимал это и без драки.

Синрик нахмурился, лицо его было очень серьезно.

— Но твой прежний Рекс был бойцом и наемником, а Мика — нет.

Заговорила Джина, и сейчас ее лицо уже не светилось от счастья. Глаза были испуганными, когда она обернулась к ним.

— Мика спас меня, он спас нас всех. Он предложил Химере себя вместо нас. Он был достаточно сильным, чтобы Химера не мог заставить его оставаться в животной форме, как он сделал с Зиком. Мика перекинулся в леопарда и понес наказание, хотя и не знал, сможет ли когда-нибудь вернуться в человеческую форму снова. Вот почему его глаза — глаза леопарда.

Раньше глаза у него были карие. — Высокая женщина ссутулилась и обхватила себя руками, словно ей было холодно в теплой кухне.

С того места стола, где сидел Зик, раздался глубокий, рычащий голос.

— Ты понятия не имеешь, что это такое — застрять на несколько недель в теле животного. Тебе кажется, что ты сходишь с ума, и начинаешь надеяться, что навсегда останешься зверем, потому что тогда, по крайней мере, ты не будешь знать, не будешь помнить, что был человеком.

Ребенок на его коленях перестал веселиться и смотрел в лицо отца с тем торжественным выражением, которое заставляет нас думать, что маленькие дети все понимают.

Синрик подошел к Джине и обнял ее.

— Прости, пожалуйста, Джина, я не хочу, чтобы ты из-за меня грустила. — Он крепко обнял ее, и погладил по волосам, как будто успокаивал ребенка. Он посмотрел на оборотня. — Мне очень жаль, Зик, я не хотел об этом напоминать.