В конце концов, Кэнди придумала сесть на диван, а старичка усадить рядом и нагнуть его, так чтобы он лег головой ей на колени.

Ей не пришлось прилагать никаких усилий — старичок был податливым, как тряпичная кукла. Когда она наклонилась над ним, ее левая грудь почти целиком вывалилась из халата и нависла над лицом старичка. Он предпринял слабую попытку ухватить ее губами, но промахнулся на пару дюймов.

Пока Кэнди сосредоточенно разглядывала его глаз и пыталась вытащить из него соринку, престарелый посыльный продолжал жадно таращиться на ее грудь и время от времени порывался ухватить ее ртом, но как-то вяло и немощно, точно тяжело больной тюлень. Наконец он замер, совсем обессиленный, и только смотрел, глотая слюну, на соблазнительную, но недоступную девичью грудку.

— Сейчас мы ее вытащим! — жизнерадостно объявила Кэнди. — Вы только лежите тихо! — Пока она ерзала на диване, усаживаясь поудобнее, халат совсем распахнулся, и наружу выглянули уже обе грудки, дерзкие и любопытные. — Не дергайтесь! — предупредила она. — Кажется, я ее вижу!

Старичок лежал тихо, как ему было велено, но когда Кэнди нагнулась над ним еще ниже, так что ее потрясающая грудь оказалась буквально в дюйме от его лица, он потерял все остатки самообладания и нырнул головой в вырез распахнутого халата.

Кэнди от неожиданности замерла и пару секунд просидела, как в ступоре, пока худенький старичок тыкался носом ей между грудей, возбужденно пыхтел и чего-то приглушенно бормотал.

— Послушайте… — проговорила она, когда до нее, наконец, дошло что происходит. — Что вы делаете?! — И она резко его оттолкнула.

Он упал на пол и так и остался лежать, слабо дергая тощими ручками-ножками, словно жук, перевернувшийся на спину. В конце концов, он поднялся на ноги и без звука направился к выходу…

Однако в дверях он помедлил, обернулся к Кэнди и выдохнул, быстро моргая глазами:

— До свидания, милая.

Кэнди дождалась, пока он не уйдет, и только потом встала с дивана, прошла в прихожую и закрыла входную дверь.

— Вот интересно, — произнесла она вслух, — а что бы сказало начальство на почте, если б они там узнали, что их посыльные… — она умолкла на полуслове, потому что увидела на полу телеграмму, о которой как-то совсем забыла. Она подняла с пола конверт, вынула телеграмму и прочитала:

Ой, мамочки, подумала Кэнди, я едва успеваю одеться. Ее пробил странный озноб — в душе поселилось дурное предчувствие, от которого Кэнди, как ни старалась, никак не могла избавиться…

Пришлось взять такси, но так Кэнди хотя бы не опоздала и приехала в больницу ровно в 10:30. Она торопилась и поэтому не пошла к центральному входу, а влетела в первую же дверь — и оказалась в пустынном длинном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись ряды одинаковых белых дверей. Кэнди решила, что если пройти по коридору, то где-нибудь обязательно должен быть офис, канцелярия или что-нибудь в этом роде, где ей подскажут, как найти доктора Данлэпа. Но на дверях не было никаких табличек, кроме табличек с номерами, и все они были похожи одна на другую, и, в конце концов, Кэнди открыла какую-то дверь наугад в надежде, что в комнате кто-нибудь будет — врач, медсестра или кто-то из персонала, кто объяснит ей, куда идти.

Но оказалось, что это палата. Там стояла кровать с развороченной постелью, а пациент по какой-то неясной причине сидел на корточках на полу.

Вернее, не пациент, а пациентка, и не сидел, а сидела. Это была старуха, лет, наверное, под восемьдесят, в белой ночнушке и с очень длинными седыми волосами.

— Уходи! — проскрипела она, когда Кэнди открыла дверь.

— Ой, — воскликнула Кэнди, — прошу прощения, — и аккуратно закрыла дверь, стараясь, чтобы она не хлопнула.

После этого она стала уже осторожнее, но все-таки остановилась у двери с медной табличкой ОСФРЕЗИОЛАГНИЯ [2]. Изнутри доносился стук пишущей машинки. Кэнди робко постучала. Стук машинки затих, и хорошо поставленный мужской голос сказал:

— Входите.

Кэнди вошла и увидела смуглого молодого мужчину, который сидел за столом перед пишущей машинкой. Это был настоящий красавец. Но больше всего девочку поразили его глаза: черные-черные и такие глубокие… Она в жизни не видела таких чувствительных, умных и проникновенных глаз. Да, глаза у него потрясающие. И нос — тонкий, с легкой аристократической горбинкой.

У Кэнди ёкнуло сердце, в этот первый миг их первой встречи, и она еще успела подумать: «Может быть, это мгновение я буду потом вспоминать всю жизнь», — а потом молодой человек за столом откашлялся, слегка подался вперед, положив обе руки на машинку — это был очень изящный, почти защищающий жест, — и проговорил звучным голосом:

— Вы пришли мастурбировать?

— Прошу прощения? — опешила Кэнди. Хотя, наверное, она просто ослышалась.

Молодой человек поднял руку, сжатую в кулак, и выразительно ей потряс, однако с таким равнодушным видом, что этот жест — в общем-то, неприличный и даже вульгарный, — показался вполне абстрактным и вовсе не оскорбительным.

— Ну, вы понимаете… онанизм… самоудовлетворение, — объяснил он.

— Ой, нет! — смущенно воскликнула Кэнди. — Я не знаю, зачем я сюда зашла… но уж точно не ради этого!

— Вы сейчас так характерно сказали, «этого»… как будто, по вашему мнению, это что-то плохое, — сказал молодой человек, и его глаза вызывающе заблестели.

— Нет, я… я просто сказала… я вовсе не собиралась что-то там осуждать, — пролепетала она, покраснев.

— Понятно, — холодно проговорил молодой человек.

— Но разве оно не вредно для здоровья? То есть, я слышала, что мастурбация плохо влияет на цвет лица, или нет?

Молодой человек смотрел на нее беспристрастным взглядом ученого и молчал.

Она и сама поняла, что сморозила глупость, и теперь лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как это исправить. Но в голову лезли только очередные глупости. Пару секунд она просто стояла, вся красная и смущенная, и хотела лишь одного: провалиться сквозь землю, — а потом, не выдержав напряжения, развернулась и пулей вылетела за дверь. И налетела на медсестру, что как раз проходила по коридору.

Медсестра — маленькая и пухленькая брюнетка — отступила на шаг и сжала кулак, приготовившись дать Кэнди в челюсть. (Если ты работаешь в больнице, надо быть готовой ко всему; а всякий, кто вылетает из этой двери с выпученными глазами, это уж точно потенциальный псих.)

Кэнди вежливо извинилась и спросила у медсестры, где тут административный офис.

— Уж конечно, не здесь, — настороженно проговорила медсестра, указывая на дверь, из которой вылетела Кэнди. (Она все еще опасалась, что Кэнди — это какая-нибудь буйно помешанная маньячка, скажем, эротоманка анального склада.)

— Да, — сухо ответила Кэнди. — Это я уже поняла… Но тогда чей это кабинет? То есть, там был молодой человек, который…

— Доктор Ирвинг Кранкейт, — оборвала ее медсестра.

— Доктор Ирвинг Кранкейт, — мечтательно повторила Кэнди. — И он…?

— Он наш штатный психиатр.

— Да, понимаю! Просто мне интересно… потому что он говорил такое… но если он психиатр, тогда все понятно…

Медсестра сочувственно кивнула, а потом вдруг схватила Кэнди за локоть и оттащила ее на пару шагов от двери.

— Теории доктора Кранкейта, они, мягко скажем, нетрадиционны, — сообщила она, заговорщески понизив голос. — Очень нетрадиционны.

— Да?

Медсестра перешла на шепот, как будто боялась, что кто-то может подслушать эту страшную тайну:

— Да, он считает, что единственный способ исправить все психические расстройства и разом решить все мировые проблемы, это… — она умолкла, неуверенно глядя на Кэнди.

— Это…? — Кэнди и вправду было интересно.

— …ну, вы, наверное, знаете его книгу.

— Боюсь, что нет.

— Она называется… «Всем мастурбировать!» — последние два слова медсестра произнесла чуть ли не одними губами и выразительно посмотрела на Кэнди, втянув щеки.