Она послушалась со слезами на глазах, теребя подол платья.

— Внимательно рассмотрите ее, чтобы не ошибиться, — предложил Ортог мужчинам.

Они еще узнают, как устраивать такое оскорбительное опознание, думала Геруна.

— Простите, господин, но это она.

— Да, господин — она самая.

— Нет! — крикнула Геруна.

— Простите, господин, — с сожалением сказал третий воин.

К неудовольствию принцессы, весь отряд, который пристально разглядывал ее, намереваясь добросовестно выполнить свой долг перед судом, оказался единодушным в своем свидетельстве.

Геруна бледнела и краснела под их внимательными взглядами. Она чувствовала себя так, как будто была рабыней, конечно, при множестве оговорок — она не была обнажена, ей не связали руки и не пытались открыть рот, дабы убедиться в красоте ее маленьких, ровных зубов.

— Несомненно, это она, господин, — наконец сказал последний из свидетелей.

Геруна даже вспомнила, что видела некоторых из этих мужчин по время мучительно долгого шествия по коридорам — слышала их присвистывания животный гогот, ощущала на себе одобрительные взгляды и жесты, показывающие, чего она могла ожидать, если бы оказалась в руках именно у них.

— Итак, решено, — заявил Ортог, — насилие, совершенное на «Аларии» на четвертый день предпоследнего кодунга, было совершено над принцессой Геруной.

— Неужели у вас ко мне нет никаких чувств, брат? — подавленно спросила Геруна.

— Я должен установить истину и судить справедливо, — ответил Ортог. — Я — король.

— Вы унизили меня, — возмущенно продолжала Геруна, — забыв, что я из любви присоединилась к вам, покинув дом нашего отца!

— Ты присоединилась ко мне, чтобы стать самой знатной женщиной ортунгов, — ответил Ортог.

— При таком моем унижении, как вы сможете устроить мой брак? — гневно спросила принцесса. — Как вы теперь выдадите меня замуж ради блага ортунгов?

— Это уже неважно, — отмахнулся Ортог. — Ты уже потрудилась на благо ортунгов.

— Как это, господин? — удивилась она. — Я вас не понимаю.

— Продолжай, — кивнул Ортог писцу.

— Не надо! — попыталась протестовать Геруна.

— Правда ли, что тот человек, который сейчас стоит перед вами, госпожа, — спросил писец, — на четвертый день предпоследнего кодунга снял или вынужден был снять ваши королевские уборы и надел на вас веревки, больше приличествующие рабыне, нежели принцессе?

Геруна промолчала.

— И в таком виде провел вас по коридорам корабля «Алария»?

— Нет, — заявила Геруна.

В толпе послышались изумленные возгласы. Отто с удивлением взглянул на принцессу.

— Ты очень пожалеешь, если скажешь неправду, сестра, — пригрозил Ортог.

— Это был не он, — пробормотала Геруна, опуская голову.

— Не понимаю, — удивился Ортог.

— Она женщина, — сказал его оруженосец, который держал шлем. — Она почувствовала веревки.

— Странно, — проговорил Отто.

Геруна приподняла голову, на краткий миг встретила взгляд изумленного Отто, потом не, менее изумленного Юлиана и потупилась.

— Я могу представить доказательства, — объявил Отто.

Геруна сжалась.

— Поскольку это была принцесса, мое бегство с корабля значительно облегчалось, — продолжал Отто, — к тому же мне нравилось, что она женщина. Ее королевские одежды, согласно моему плану и желанию, а также для того, чтобы она могла лучше понять себя и свое отношение ко мне, я надел на рабыню — ту, которую я выиграл в состязании.

Геруна зло взглянула на него. Лицо Ортога побагровело от ярости. Толпа присутствующих воодушевленно кричала.

Рабыни обменялись торжествующими взглядами. Как они были рады, как ненавидели Геруну!

— Когда мы удачно бежали с «Аларии», эти одежды остались у рабыни, — продолжал Отто. — Я сохранил их, — и он указал на узелок в руках Гундлихта. — Вот эти одежды. Рассмотрите и опознайте их. Я передал эти одежды вашему посыльному на Варне.

Женщины из свиты принцессы выступили вперед и подтвердили, что именно эти одежды были на принцессе на четвертый день предпоследнего кодунга. Одни собственноручно шили эти одежды, другие наряжали принцессу в тот памятный день. Украшения от известных купцов и ювелиров были также опознаны по меткам.

— Суд считает, — провозгласил Ортог, — что стоящий перед нами человек действительно совершил то, о чем говорит.

В толпе пронесся гул удовлетворения.

— Ты глупец, — сказала Геруна Отто.

Его глаза блеснули, однако она, несмотря на свое положение и власть, а также на то, что вокруг стояли воины, отпрянула. Она едва осмеливалась представить, каково остаться наедине с этим свирепым человеком и быть в полной его власти.

— Ты Отто, который называет себя вождем вольфангов, — сказал Ортог.

— Я — Отто, вождь вольфангов.

— Но у них нет вождей.

— Меня подняли на щитах, — объяснил Отто.

— Мы запрещаем вольфангам иметь вождей, — возразил Ортог. — Ты, конечно, знаешь это. Вольфанги из народа вандалов платят дань — сперва дризриакам, теперь ортунгам. Им позволено существовать только при условии полной покорности.

— А дризриаки знают, что вы пришли к вольфангам за данью?

— Как мне объяснили, ты отказался платить дань, — продолжал Ортог.

— Да, они отказались, господин, — в один голос подтвердили Хендрикс и Гундлихт.

— Вы вернулись с Варны с пустыми руками, не привезли ни зерна, ни шкур, ни женщин?

— Да, господин, — ответили Хендрикс а Гундлихт.

— У них не было зерна и шкур? — удивился Ортог.

— Нет, было, и вдоволь, — возразил Хендрикс.

— Может, не было хороших женщин?

— У них есть настоящие красотки.

— И на них до сих пор нет наших ошейников? — удивился Ортог.

— Нет, господин, — ответил Гундлихт.

— Они отказались платить дань?

— Да, господин.

— Это правда? — обратился Ортог к Отто.

— Да.

— Но почему?

— Вольфанги больше не будут платить дань ни дризриакам, ни ортунгам, — объяснил Отто.

— Почему же? Отто пожал плечами.

— Меня подняли на щитах, — коротко ответил он.

— Надеюсь, ты понимаешь, — угрожающе заговорил Ортог, — что наши корабли могут выжечь ваши леса и истребить вольфангов раз и навсегда?

— Некоторые спасутся.

— Но мы уничтожим всю планету!

— Кто такие ортунги? — вдруг насмешливо спросил Отто.

— Мы из народа алеманнов.

— Вы — не настоящее племя, — возразил Отто. — Вас не признал народ, вы самозванцы. Вы всего лишь кучка мятежников, отколовшихся от дризриаков.

— Но у нас есть корабли и оружие! — воскликнул Ортог.

— Да, и разбойничьи шайки, — кивнул Отто.

— Ты наглец! Отто промолчал.

— Мы уничтожим Варну, — пригрозил Ортог.

— Этим вы не смоете позор.

— Да, — согласился Ортог, — такой позор так просто не смоешь, — и он взглянул на Геруну.

Та отвернулась.

— Но, я думаю, вы можете быть не только шайкой разбойников, — продолжал Отто.

Воины возмутились. Некоторые выступили вперед, хватаясь за ножи. Ортог жестом отослал их на место. Отто не шелохнулся: он продолжал стоять, скрестив руки натруди, перед помостом, на котором сидел Ортог.

— Древность и обычаи сами по себе не заслуживают законного признания, — сказал Ортог.

— Но их можно счесть признаками законности, — заметил Отто.

— Самые древние и почитаемые племена когда-то начинали свою историю, — сказал Ортог, — хотя, возможно, в то время их не признавали.

— Несомненно, — ответил Отто. — И я не сомневаюсь, что основателем каждого рода и племени был совсем забытый ныне человек, от которого не осталось даже имени, но некогда он славился как разбойник, воин, ловец удачи или пират.

— Брехливый пес! — крикнул кто-то.

— Не возражаешь? — спросил Ортог.

— Нет.

— Значит, ты и вправду такой, — заключил Ортог.

Отто пожал плечами.

— Мы несем законность в наших кобурах и ножнах, — горделиво заявил Ортог.

— Конечно, в таком случае вы цените только вес камня, силу удара палки или остроту ножа, — заметил Отто.