После смерти Ленина Сталйн усилил работу по ограничению влияния Троцкого. Кроме публичных выступлений, направленных против Льва Давидовича, Сталин приложил руку и к тому, чтобы имя Троцкого реже встречалось в апологическом духе в печати, устной политической агитации. Сталину однажды доложили, что в программах политучебы для красноармейцев Троцкий по-прежнему именуется «вождем РККА». 10 декабря 1924 года последовала записка Фрунзе с предложением как можно быстрее пересмотреть эти программы. В ответной записке Фрунзе с приложенным рапортом начальника агитпропа политуправления РВС говорится, что «Троцкий в политучебе больше не фигурирует как вождь Красной Армии». Став председателем Реввоенсовета в январе 1925 года, Фрунзе приступил к военной реформе, первым шагом которой была реорганизация центрального военного аппарата, неимоверно разбухшего в годы гражданской войны в основном за счет сторонников Троцкого. Армия, насчитывавшая под ружьем более пяти миллионов человек, сократилась в восемь раз. Соответственно уменьшилась и численность Главного штаба РККА, засоренного троцкистами.

Вопрос о снятии Троцкого и утверждении новой кандидатуры на пост председателя Реввоенсовета и нар-комвоенмора республики решался на январском (1924 г.) пленуме ЦК РКП(б). Троцкий на пленум не явился — сказался больным. Здесь уместно напомнить один малоизвестный эпизод, который произошел на пленуме. При выдвижении кандидатуры на освободившийся после снятия Троцкого пост Каменев совершенно неожиданно предложил… Сталина. Последний не скрыл своего удивления и неудовольствия. Замысел Каменева и Зиновьева убавить неконтролируемый рост влияния Сталина путем перемещения его на другое место успехом не увенчался: большинством голосов члены ЦК отвели эту инициативу. Председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором стал Фрунзе. Его заместителем Сталин провел своего человека — Ворошилова.

По имеющимся сведениям, Сталин относился к Фрунзе с достаточным уважением. Во всяком случае, внешне соблюдал все правила поведения, принятые между людьми, на долю которых выпали царские тюрьмы и ссылки. Вместе с Микояном Сталин приехал в Боткинскую больницу в пять часов вечера 29 октября, после того как Фрунзе прооперировали. В палату к больному их не пустили, и Сталин передал больному записку следующего содержания: «Дружок! Был сегодня в 5 ч. вечера у т. Розанова (я л Микоян). Хотели к тебе зайти, — не пустили, язва. Мы вынуждены были покориться силе. Не скучай, голубчик мой. Привет. Мы еще придем, мы еще придем… Коба». И на похоронах Фрунзе Сталин скажет: «Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и просто спускались в могилу. К сожалению, не так легко и далеко не просто подымаются наши молодые товарищи на смену старым». Был лив этих словах какой-то другой, известный лишь оратору, смысл?

Троцкий в слепой ярости к Сталину категоричен: «Фрунзе умер под ножом хирурга в 1925 году. Смерть его уже тогда породила ряд догадок, нашедших свое отражение даже в беллетристике. Даже эти догадки уплотнились в прямое обвинение против Сталина. Фрунзе был слишком независим на военном посту, слишком отождествлял себя с командным составом партии и армии и несомненно мешал попыткам Сталина овладеть армией через своих личных агентов».

Послушаем мнение Бориса Бажанова. Отметив, что старый революционер, видный командир гражданской войны Фрунзе был очень способным военным, бывший секретарь Политбюро вместе с тем-пишет, что Фрунзе, как человек очень замкнутый и осторожный, производил впечатление игрока, который играет какую-то большую игру, но карт не показывает. На заседаниях Политбюро он говорил очень мало и был целиком занят военными вопросами.

Бажанов высоко отзывается о военных данных полководца, ставит ему в заслугу роспуск старой армии, уставшей и небоеспособной, и создание новой, призванной из крестьянской молодежи, а также то, что во главе военных округов, корпусов и дивизий оказались хорошие и способные командиры, подобранные Фрунзе.

«Между тем, — продолжает Б. Бажанов, — Сталин вел себя по отношению к Фрунзе скорее загадочно. Я был свидетелем недовольства, которое он выражал в откровенных разговорах внутри тройки по поводу его назначения. А с Фрунзе он держал себя очень дружелюбно, никогда не критиковал его предложений. Что бы это могло значить? Не было ли это повторением истории с Углановым… То есть Сталин делает вид, что против зиновьевского ставленника Фрунзе, а на самом деле заключил с ним секретный союз против Зиновьева. На это не похоже. Фрунзе не в этом роде, и ничего общего со Сталиным у него нет.

Загадка разъяснилась только в октябре 1925 года, когда Фрунзе, перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал еще со времени дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную заботу об его здоровье. «Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников». Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К тому же врачи Фрунзе операцию опасной отнюдь не считали.

Я посмотрел иначе на все это, когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой. Общеизвестна «Повесть непогашенной луны», которую написал по этому поводу Пильняк. Эта повесть ему стоила дорого.

Почему Сталин организовал это убийство Фрунзе? Только ли для того, чтобы заменить его своим человеком — Ворошиловым? Я этого не думаю: через год-два, придя к единоличной власти, Сталин мог без труда провести эту замену. Я думаю, что Сталин разделял мое ощущение, что Фрунзе видит для себя в будущем роль русского Бонапарта. Его он убрал сразу, а остальных из этой группы военных (Тухачевского и прочих) расстрелял в свое время…

Конечно, после смерти Фрунзе руководить Красной Армией был посажен Ворошилов…»

С января 1925 года Ворошилов был заместителем Фрунзе. Знал ли он о язвенной болезни наркомвоенмора? «О болезни Михаила Васильевича мы все были хорошо осведомлены», — напишет он в статье «Памяти дорогого друга Михаила Васильевича Фрунзе». И тем не менее проводит совместный отпуск в Крыму и на Кавказе, таскает своего друга по горам и долинам, сутками пропадая на охоте. Всегда хорошо выглядевший Фрунзе начинал резко бледнеть, худеть. Врачи запрещали охоту и требовали абсолютного покоя, строгой диеты. Но разве удержишься от соблазна, когда кругом горы, леса, а друг такой жизнерадостный и настойчивый!

Болезненные симптомы возникали и исчезали. Его близкий друг И. К. Гамбург, врач по профессии, с которым Фрунзе познакомился в 1914 году в красноярской пересыльной тюрьме и не прерывал приятельских отношений до последних дней, вспоминал, что Михаил Васильевич считал свою болезнь неопасной, а потому всерьез не лечился. Врачи выписывали ему разные лекарства, но он редко ими пользовался, чаще прибегал к спасительной питьевой соде.

Летом 1925 года Фрунзе дважды попадал в автомобильные аварии, получил ушибы руки, ноги и головы.

Это повлияло и на желудок: началось кровотечение. Тогда, несмотря на его возражения, он был в сентябре направлен в Крым, в Мухалатку. Там его уложили в постель, приставленные к нему врачи занялись лечением.

В Крыму в это время отдыхал Ворошилов. Он то и дело приглашал Фрунзе на охоту. Стреляли дичь в предгорьях Ай-Петри, обедали у костра. О какой диете могла идти речь? Вызванные из Москвы врачи-консультанты настояли на его возвращении в Москву для госпитализации. Пока шло обследование больного, он был спокоен, шутил и смеялся. Но когда было решено прибегнуть к операционному вмешательству, бодрое настроение покинуло Фрунзе. На людях он держался спокойно, расспрашивал о делах и давал советы. Оставаясь один, он был задумчивым, озабоченным.

«Незадолго до операции я зашел к нему повидаться, — пишет И. Гамбург. — Он был расстроен и сказал мне, что не хотел бы ложиться на операционный стол. Глаза его затуманились. Предчувствие чего-то непоправимого угнетало его. Он попросил меня в случае неблагоприятного исхода передать Центральному Комитету партии его просьбу — похоронить его в Шуе, где он провел свои лучшие молодые годы на революционной работе. Он любил этот небольшой провинциальный город с какой-то нежностью, и мягкая улыбка озаряла его лицо, когда он рассказывал о жизни среди шуйских рабочих.