Но хватит объяснений. Ведь объясняться — это все равно что умолять, а он никого не умоляет. Он не просит ни жалости, ни снисхождения, ничего подобного ему не нужно! Он готов забыть прошлое — и пусть печальный опыт послужит ему уроком, он согласен начать все сначала, если и она согласна.

Люси сказала, что простит его только в том случае, если он пообещает до конца жизни не знаться с Джулианом Сауэрби.

— До конца жизни?

— Да, вот именно.

Но дело в том, что он сам сбил Джулиана с толку, тот мог его неправильно понять.

— Меня это не касается.

— Но до конца жизни… Знаешь ли, это даже смешно. То есть я хочу сказать, это уж слишком долгий срок.

— Рой!

— Я только хочу сказать, что мне не очень-то по душе начинать с обещаний, которые я не смогу сдержать, вот и все. Кто знает, что будет хотя бы через год? Ну, послушай, что было, то было, ладно? За год, да, черт возьми, за месяц столько воды утечет… Ну, я надеюсь, теперь все будет хорошо. Во всяком случае, во всем, что зависит от меня. Железно.

Что ей оставалось делать? Как еще она могла помешать ему обращаться за советом к этому человеку? Конечно, нехорошо выдавать чужие секреты, но, если она сейчас промолчит, что еще остановит Роя, когда ему опять захочется убежать от своих обязанностей и кинуться за поддержкой к дядюшке Джулиану? Как еще доказать ему, что этот дядюшка, который старается выглядеть таким симпатичным, добрым, приветливым, который без передыху шутит и все норовит всучить тебе даровую сигару, в глубине души — низкий, жестокий и лживый человек? Вот тут-то она и рассказала Рою про разговор, который Элли когда-то услышала по параллельному телефону. Вначале он не поверил, а потом прямо-таки содрогнулся — он так и сказал.

Шло четвертое лето их совместной жизни, когда Рой обнаружил, что ему приходится чинить автомобиль буквально каждый месяц. Машина ходила восьмой год, и глупо было бы надеяться, что она продержится вечно, если не заниматься ею как следует. Он, конечно, не жалуется, но факт остается фактом. Не одно воскресное утро, выглядывая из окна, Люси видела на дорожке перед домом башмаки Роя, торчащие из-под автомобиля, совсем как в былые времена перед окнами Элли. А один раз она подсмотрела такую сцену: Рой держал Эдварда над открытым капотом и объяснял ему, как работает мотор.

По воскресеньям, если только Рою не приходилось фотографировать какую-нибудь свадьбу, они все втроем ехали на прогулку или отправлялись в Либерти-Сентр навестить Бассартов. Чтобы скоротать время, Рой частенько забавлял Эдварда рассказами о том, как он служил в армии неподалеку от Северного полюса. В этих коротеньких историях, где были и пингвины, и иглу эскимосов, и собачьи упряжки, папочка делал то, папочка делал другое, и по временам Люси охватывало раздражение; ее злило не столько то, что Эдди верил всему, а то, что Рою только это и было нужно.

Может быть, она бы и отказалась от этих воскресных поездок, если бы не Эдвард — малышу очень нравилось, что к бабушке и дедушке надо ехать, как в настоящее путешествие. Старики тормошили внука, говорили, какой он хорошенький, умненький мальчик, целовали, ласкали, задаривали. Еще бы ему здесь не нравилось! Да и зачем лишать его такого обычного в детстве удовольствия? Поездки к бабушке и дедушке — это ведь часть детства, а она твердо решила, что у ее сына должно быть нормальное детство. Но ей очень не нравилось, что Рой рвался в эти поездки. Конечно, он делал вид, будто ему это скучно, что, если бы не чувство долга да сыновние обязанности… Но это было сплошным притворством.

Теперь она замечала, что он без конца притворяется, чтобы избежать стычек, которые после первого полугода их совместной жизни стали повторяться чуть ли не каждую неделю. Теперь она понимала, что он не говорит искренне ни одного слова, а старается сказать то, что, по его мнению, должно прийтись ей по вкусу. Чтобы избежать скандала, он был готов на все, кроме одного — стать другим человеком.

Так, он притворялся, что ему более или менее нравится работать с Хопкинсом. У Уэнделла есть свои недостатки, но у кого их нет? — тут же добавлял Рой. Да, старина Уэнделл… Но Люси знала, что в глубине души он ненавидит Хопкинса со всеми его потрохами.

И когда он уверял, что Люси была совершенно права, отговаривая его от собственной студии, он тоже притворялся. Мол, еще многому надо научиться, и ему только двадцать четыре года, так что куда торопиться? И все же не проходило месяца, чтобы Люси не наткнулась на слова «Студия Бассарта» или «Фотопортреты Бассарта», машинально нацарапанные им на полях газеты или на листках телефонной книжки.

А хуже всего, что он притворялся, будто все еще возмущается дядюшкой Джулианом. Когда Люси рассказала Рою о его тайных делишках, тот согласился, что они не должны иметь ничего общего с подобным типом. Но вот прошло несколько месяцев, и Рой стал поговаривать, не слишком ли это несправедливо по отношению к тете Айрин. Ведь она имеет право хотя бы изредка видеть своего внучатого племянника…

Люси сказала, что, если бы Айрин Сауэрби так уж хотелось повидать Эдварда, она могла бы в любое воскресенье прийти к Бассартам, когда они там бывают. Так-то оно так, ответил Рой, но ему кажется, что тетя Айрин думает, будто они сердятся на нее так же, как на Джулиана, за то, что она была против их брака. Она ведь не знала истинную причину их размолвки с Джулианом, а они не могли сказать правду ни ей, ни остальным родственникам. Конечно, ужасно думать, что тетя Айрин и не подозревает о том, что собой представляет ее супруг, но у них хватает и своих забот, и Рой считает, что им нечего лезть в чужие дела. А кроме того, наверное, для нее же лучше, что она ничего не знает. Но, собственно, дело не в этом. А в том, что тетя Айрин уверена, будто они сердятся именно на нее…

Тут Люси прервала его и сообщила, что миссис Сауэрби не так уж далека от истины.

Как? Неужели они все еще сердятся на тетю Айрин? В самом деле? До сих пор?

Но Люси продолжала: ей известно, что мать нашептывает Рою по воскресеньям. Так, может быть, в следующий раз он воспользуется случаем и шепнет ей, а подумала ли ее сестра Айрин об Эдди, по которому она, видите ли, так скучает, когда ее муж подбивал Роя на развод?

— Ну, а зачем?

А затем, что неужели Рой до сих пор не понял, как планы Джулиана опасны для Эдварда, как они могут омрачить его детство? Возможно, Рой тоже думает, что семьей можно пожертвовать ради своих собственных эгоистических интересов?

— Ну, нет. Ясное дело, нет. Слушай, к чему же так обижать?

Разве он не ужаснулся, прямо-таки не содрогнулся от отвращения, услышав о романах Джулиана? Разве она не замечает, что он до сих пор испытывает те же чувства? Когда он временами вспоминает, что Джулиан уже столько лет скрывает ото всех свои шашни, он просто себя на помнит от ярости. Неужели она серьезно может ставить его на одну доску с Джулианом Сауэрби? Разве он не отказался от мысли о разводе после первых же пяти минут размышления? Брак — это вам не какая-нибудь ерунда, которую можно выбросить в окошко, словно старый башмак. И не какой-то проходной двор, куда можно зайти от нечего делать, а потом преспокойно выйти. Чем больше он думает, тем больше понимает, что в жизни человека нет ничего серьезнее брака. Да и к тому же семья — основа всего общества. Разрушьте семью, и что останется? Все люди разбегутся куда глаза глядят. Наступит полная анархия. Попробуйте представить мир без семьи — и увидите, что это просто невозможно. Конечно, есть такие, что готовы чуть что бежать к адвокатам. Если что не по-ихнему, так сразу в суд — побоку детей, побоку чувства другого человека. Но если муж и жена взрослые люди, они сядут и обсудят все разногласия, все обиды, и каждый сможет заявить о своих претензиях, а потом и признать, в чем он не прав (потому что никогда не бывает, что один всегда прав, а другой нет), — и тогда эти двое, которые поняли, что уже хватит быть детьми, вместо того чтобы ехать в Неваду, бок о бок впрягаются и начинают строить семейную жизнь. Именно «строить», о чем вы, конечно, и не помышляете, когда в вихре вальса влетаете в святое супружество, воображая, что это будет всего-навсего продолжение легкомысленного ухажерства. Нет, семейная жизнь — это труд, к тому же тяжелый и чертовски важный труд, особенно когда на свет появляется ребенок, которому ты так нужен, как никому на свете.