Нахмурив брови, Оливия вернулась к прозе жизни. Ее перескакивавшие с предмета на предмет мысли были недостаточно почтительными. Спору нет, между внучкой и бабушкой бывали разногласия, но с годами между ними развились отношения, основанные на любви и взаимном уважении. Кончина бабушки стала для Оливии настоящим ударом.

Адвокат начал наконец читать завещание:

«И ныне моей любимой внучке Оливии я оставляю и завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, где бы оно ни находилось…»

Затем последовал список владений, переходящих к ней по наследству: квартира в Лондоне, дом в Шотландии, коллекция драгоценностей и собрание картин известных мастеров. Каждый, кто слышал это перечисление, не мог не понять, что Оливия Бофор только что превратилась в молодую женщину с весьма солидным состоянием. Однако для самой Оливии деньги и собственность никогда не были самой заветной мечтой, и сейчас она вслушивалась в детали завещания без радостного трепета. Она уже усвоила, что богатство и имущество значат мало, если при этом человек не способен раскрыть свою личность.

Вот почему в глазах Оливии вспыхнула искра интереса только тогда, когда Генри Элиот добрался до самого последнего пункта завещания. В этот момент в конце зала раздался шум, как будто кто-то открыл и закрыл дверь, и Оливии пришлось податься вперед, чтобы хорошо слышать.

Адвокат читал:

«И последнее — мои акции в рекламном агентстве „Бофор“».

Оливия вздохнула с облегчением. Акции — это столетняя история семьи, дело, ради которого жили и работали три поколения ее близких. Еще с детских лет Оливия мечтала стать частью этой традиции и, закончив колледж два года назад, упорно трудилась, чтобы утвердиться в агентстве.

Друзья иногда даже говорили, что она работает слишком много. Долгие часы, проведенные за рабочим столом, оставляли мало времени для личной жизни, особенно для общения с мужчинами. Но Оливия уже обожглась однажды и не собиралась впредь совершать подобных ошибок. Она чувствовала себя гораздо увереннее, когда занималась своей непосредственной работой, чем при деловых операциях с лицами противоположного пола.

Однако труд с полной отдачей не был для Оливии просто оборонительным щитом, за которым можно прятаться от житейских драм. Ей не было чуждо честолюбие. Владея солидным пакетом акций, она получила бы право занять место в правлении, которое всегда прежде принадлежало представителю семейства Бофор, и смогла бы сильнее влиять на принятие решений на уровне высшего административного персонала.

Пауза, казалось, должна была означать, что монолог Генри Элиота наконец закончился, но он использовал остановку лишь для того, чтобы коротко и нервно кашлянуть, а затем продолжил чтение:

«Я завещаю Оливии акции агентства при одном условии. И оно состоит в том, что вплоть до достижения ею двадцатипятилетнего возраста она должна работать в качестве помощника исполнительного директора агентства „Бофор“, благодаря чему сможет ознакомиться со всеми тонкостями рекламного дела на уровне, необходимом для того, чтобы впоследствии играть в полной мере, ответственную роль на руководящих постах в компании. Тогда, и только тогда, все принадлежащие мне акции перейдут к моей внучке и дадут ей право занять достойное место в совете директоров компании».

— Что?.. — Оливия едва не вскочила со стула. Она не могла поверить тому, что услышала.

Здесь наверняка какая-то ошибка. Вивьен никогда не говорила, что Оливии предстоит пройти нечто вроде ученичества, прежде чем она полностью унаследует акции.

Она сразу почувствовала, как взоры всех присутствующих обратились к ней. Прежде чтение сопровождалось лишь вежливыми улыбками и терпеливым молчанием, но неосторожное замечание шокированной Оливии произвело впечатление пистолетного выстрела.

Заключительные слова адвоката в ушах Оливии воспринимались как бессмысленный набор звуков, и, только услышав шарканье ног и шум отодвигаемых стульев, она поняла, что чтение завещания наконец закончилось и присутствующие собираются в небольшие группки перед тем, как разъехаться в разные стороны. Погода была столь отвратительной, что большинство спешило побыстрее попрощаться и уехать. Тем не менее, казалось, никогда не кончится время, когда Оливия должна была онемевшими пальцами отвечать на бесчисленные рукопожатия и подставлять щеку для тщательно отработанных поцелуев, призванных выражать симпатию и дружбу. Но вот и последние отбившиеся от стада исчезли.

— Прошу извинить меня, мисс Бофор, я пойду за бумагами, которые вам надлежит подписать.

— Минуточку. Мне нужно поговорить с вами. Этот параграф в завещании…

Однако Генри Элиот уже проскользнул в дверь, ведущую в соседний кабинет, явно показывая, что не горит желанием выслушивать ее вопросы.

Оливия сняла шляпку, надетую исключительно по столь важному случаю, и дикая копна ее золотисто-рыжих волос, укрощенная было респектабельной шляпкой, вырвалась на волю и свободно рассыпалась по плечам.

Она откинула голову назад, открыв грациозный изгиб шеи, потерла мышцы затылка, которые буквально затекли от напряжения. Почему бабушка не сказала ей об этом условии завещания? Почему никак не подготовила ее к этому? И почему вообще она сочла необходимым включать подобное условие в завещание?

Оливия смутно ощутила какое-то движение в глубине зала и спокойно повернулась, занятая исключительно своими мыслями. Но ей тут же пришлось схватиться за спинку стула, так как колени у нее в прямом смысле слова подломились. Прислонившись к дверному косяку, на нее невозмутимо взирал Гил Россаро.

С ужасом она обнаружила, что призрак прошлого материализовался у нее на глазах. Это был совсем не бесплотный дух, нет, это был полнокровный живой мужчина, столь желанный ею когда-то. Его не было, когда Оливия приехала в адвокатскую контору, она знала точно. Не заметить его она бы не могла.

Высокий, с густой шевелюрой цвета вороного крыла и оливковой кожей, Гил был безошибочно отмечен печатью своего латиноамериканского происхождения. Теперь на Оливию из-под прямых бровей смотрели его темно-карие глаза с черными зрачками, в глубине которых застыл холод. Черты его лица все так же строги и безупречно красивы, отметила она при виде этого гордого, вызывающе смелого человека, чей облик так четко запечатлелся в ее душе. Гил — самый привлекательный мужчина из всех, кого она когда-либо встречала, — признание этого больно укололо ее в сердце.

Да, это был он, именно его она видела из окна своего рабочего кабинета. Теперь это совершенно ясно. Инстинктивно ее тело признало его, несмотря на все старания разума отрицать это.

— Как… как давно ты здесь? — спросила она, спотыкаясь на каждом слове.

— Достаточно долго, — последовал краткий невозмутимый ответ.

Она вдруг вспомнила, как неожиданно щелкнул запор двери во время оглашения завещания. Значит, тогда он и появился? Как раз вовремя, чтобы услышать подробности ее вхождения во владение наследством и увидеть, как она взорвалась? Эта мысль больно кольнула ее.

— Тебе совершенно нечего делать здесь, — выпалила Оливия, внезапно почувствовав испуг и свою уязвимость.

В последний раз, когда она видела Гила, он перевернул весь ее мир. Неужели это простое совпадение, что он вновь появился именно сейчас, когда ее судьба как не укрощенный конь снова взвилась на дыбы?

Ее враждебный тон, однако, вызвал лишь соответствующий взгляд со стороны Гила.

— Я вижу, Оливия, что со времени нашей последней встречи твои манеры совсем не улучшились. Я имею полное право находиться здесь. Если разобраться, я вовсе не посторонний. Ты что, забыла, что Вивьен и я — тоже как-никак родственники, крошка-кузина?

Это словечко «крошка» — оскорбление, к тому же намеренное. Язвительный тон Гила не оставлял сомнений, что речь не шла ни о каком снисходительно-ласкательном обращении, принятом между родственниками. Так он обращался к ней пять лет назад, хотя и тогда это обращение казалось совершенно неуместным, несмотря на то, что она и была еще глупой девчонкой.