— Ух, ты, машина! — Эрни соскочил с коленей матери и бросился к груде картона. — Мама, она настоящая!
— Да, и ты сможешь ездить на ней сам. — Дэвид, заметив, что Кэтрин нахмурилась, поторопился ее успокоить: — Не волнуйтесь, это совершенно безопасно.
— Но… Но это слишком дорогой подарок, — растерянно сказала она. — Зачем вы…
— Знаете, я очень люблю детей. — Дэвид немного побледнел, несмотря на жаркое солнце. — Я увидел ее сегодня в витрине и подумал, что если бы я был ребёнком, то ни о чем другом и не мечтал бы.
Эрни уже забрался в машину с открытым верхом и самозабвенно крутил руль и давил на педали, ожидая, когда же она поедет.
— Погоди, сначала надо вставить батареи, — сказал Дэвид, наклоняясь к ящику, оставленному охранниками на дорожке. — Вот, теперь можешь ехать. Удачи!
Эрни осторожно вывернул руль, и машина с негромким жужжанием медленно покатилась по траве. Кэтрин только развела руками: отнять у сына эту игрушку теперь будет невозможно. Но почему Дэвид решил преподнести ее сыну столь дорогой подарок?
— Вы позволите мне сфотографировать его? — Он достал из кармана маленький фотоаппарат. — Когда мне будет слишком печально, я буду смотреть на фотографию и вспоминать этот солнечный день…
— Конечно, — с улыбкой сказала Кэтрин. — Но с одним условием: я тоже хочу получить снимок.
— Договорились. — Дэвид сел рядом с ней в шезлонг. — Вчера мне показалось, что ваш отец не слишком был рад знакомству со мной.
— Не обращайте внимания. — Кэтрин равнодушно махнула рукой. — У родителей свой взгляд на то, как я должна жить. Они, например, сначала были против усыновления Эрни. Как же так, он будет носить наше гордое имя, а мы даже не знаем, кто его отец.
Дэвид как-то странно взглянул на нее и тут же отвернулся, пытаясь скрыть свои эмоции. Боль острой иглой уколола его в сердце, руки похолодели. Не выдал ли он чем-то себя? Нет, Кэтрин безмятежно улыбалась, ее полные губы чуть приоткрылись, в серых глазах, затененных длинными ресницами, плескалась нежность.
И Дэвид снова пожалел, что не встретился с этой женщиной при других обстоятельствах. Он не мог позволить себе увлечься ею, хотя его душа буквально разрывалась на две половинки. Мягкая красота Кэтрин, ее бледные, словно присыпанные рисовой пудрой руки, ее маленькая грудь, туго обтянутая голубой тканью сарафана, ее изящные лодыжки…
На мгновение Дэвид представил ее полностью обнаженной, раскинувшейся на кровати с призывным стоном на губах. У него закружилась голова, жар окатил тело. Нет, нельзя! Наверное, не составило бы труда соблазнить ее, но Дэвиду нужно было гораздо больше, чем единственная страстная ночь, которая подарила бы облегчение плоти, но не душе.
Сумасшедшая мысль пронзила его: если бы он смог увлечь Кэтрин, заставить полюбить себя и… Да, жениться на ней! Но он тут же понял, что это невозможно. Если начинать семейную жизнь с обмана, то рано или поздно все рухнет. Да и родители Кэтрин ни за что не согласятся на подобный брак, сделают все, лишь бы не допустить этого.
— О чем вы задумались? — спросила Кэтрин, разливая по хрупким чашечкам ароматный кофе, только что принесенный Сандрой. — Если вы еще беспокоитесь о моем отце, то не стоит. Он не помешает нашему общению…
Сказав это, она смутилась и испугалась собственной откровенности. Но Дэвид, казалось, ничего не заметил или не придал ее словам особенного значения. Он обернулся к Кэтрин и взял из ее рук чашку. Сделав глоток, он улыбнулся как-то очень грустно и беззащитно.
— Я привык к тому, что люди не всегда воспринимают меня так, как мне хотелось бы. Но это не так уж важно, поверьте.
На дорожку снова выехал Эрни: он уже вполне освоился с управлением машиной и теперь пытался заставить ее двигаться быстрей. Помахав рукой, он свернул на другую тропинку, ведущую к беседке, огласив окрестности звонким гудком клаксона.
— Мне, к сожалению, пора. — Дэвид допил кофе и взглянул на часы: было время навещать Мэри. — Может, вы все-таки согласитесь поужинать со мной сегодня вечером?
— Нет-нет, — воскликнула Кэтрин, спохватившись. — Этим вечером я сама даю ужин. И если вы не заняты, то буду рада видеть вас.
— С удовольствием принимаю приглашение. — Дэвид встал и, прощаясь, снова поцеловал руку Кэтрин, нежно, едва касаясь губами кожи. — Значит, до встречи.
— До встречи, — откликнулась она дрогнувшим голосом.
4
Была ли это победа? Дэвид не знал, но чувствовал, что за словами и жестами Кэтрин скрывается нечто большее, чем просто приязнь одного человека к другому. Но это таило в себе определенные опасности. Насколько близкими могут стать их отношения? Как ему поступить в случае, если она даст понять, что хотела бы узнать его лучше?
В больнице Дэвид пообещал Мэри, что завтра привезет фотографию Эрни, и увидел, как вспыхнуло радостью ее осунувшееся лицо.
— Наконец-то я увижу своего мальчика! — воскликнула она.
Это известие словно придало ей сил: глаза, затуманенные болью и отчаянием, засияли, как прежде, на впалых щеках появился лихорадочный румянец. Она смогла даже пообедать самостоятельно, правда, вилка то и дело выпадала из тонких рук, прочерченных голубоватыми венами со следами от уколов.
— Я бы хотела думать, что он простит меня, — сказала Мэри, вновь опускаясь на подушку. — И в то же время мне страшно подумать о том, что однажды ему откроется правда.
— Не беспокойся об этом. — Дэвид сам не узнавал своего голоса: когда он разговаривал с бывшей женой, у него сжималось сердце от жалости. — Не стоит заранее волноваться.
— Что значит — заранее? — спросила Мэри с грустной усмешкой. — Мне осталось не так уж долго мучиться. И не убеждай меня, пожалуйста, что я выздоровею. Доктора были со мной откровенны, да я и сама чувствую…
Дэвид вышел из больницы и вдохнул свежий, пахнущий зеленью, воздух. Как хорошо жить! Сидя в палате на жестком стуле, наблюдая за медленными движениями Мэри, он ощущал страх и ненависть к тому неизвестному, что ожидает человека за гранью настоящего мира. Мира, где цвели алые розы, где волны набегали на золотой песок, где по улицам ходили беспечные мужчины и женщины, не задумывающиеся о том, что ничего бесконечного на свете не бывает.
Вот поэтому Дэвиду и казалось смешным то, как некоторые цеплялись, словно за спасительную соломинку, за деньги, славу или власть. Ничто не может спасти человека от смерти — ни миллионы, ни общественное признание. Единственное, что он оставляет после себя, — это дети, крохотные частицы его самого.
Вернувшись в номер, Дэвид нехотя переоделся все в тот же темно-синий костюм и тяжело вздохнул. Еще один вечер, который не принесет ничего нового: скучные разговоры, лживые улыбки, комплименты, произносимые сквозь сжатые зубы. Но, может быть, сегодня ему все же удастся побеседовать с Кэтрин наедине и узнать в подробностях, как Тимоти сумел в столь краткие сроки оформить необходимые бумаги для усыновления чужого ребенка.
Дэвид втайне даже от себя самого надеялся, что, возможно, осталась какая-то юридическая лазейка, которая поможет ему вернуть сына. Если нанять хорошего адвоката, сдать необходимые анализы, подтверждающие его отцовство… Но это было бы слишком жестоко по отношению к Кэтрин, которая искренне любила Эрни. Она-то ни в чем не виновата, как не виноват и малыш.
Когда он подошел к воротам коттеджа, огни в окнах уже сияли, на стоянке поблескивали в свете фонарей машины, а из сада доносились приглушенные голоса. Дэвиду не повезло: первыми, кого он встретил на дорожке, ведущей к дому, были родители Кэтрин. Увидев его, они на мгновение замерли, а потом переглянулись и прошли мимо, словно он был статуей или камнем, оказавшимся на пути.
Дэвид усмехнулся и покачал головой: до чего же иные люди бывают смешны! Ведь он не сделал им ничего плохого, не крал их бумажников, не угонял машин. И все равно они смотрят на него, как на мошенника и вора, который забрался в их дом. А может быть, они подсознательно чувствуют в нем опасность? Недаром же говорят, что родительские сердца прозорливы и чутки.