Это была проблема. Обычно в былые времена, до появления современного оружия, мне, чтобы выбраться почти из любой ситуации, хватало моих скорости и силы. Стрелой или брошенным копьем меня было не взять — я бы просто уклонилась или перехватила их на лету. Меня невозможно было победить в схватке на мечах — даже если у меня и не было меча. Только с появлением огнестрельного оружия мне пришлось стать осторожнее и использовать сначала голову, а потом уже руки и ноги.

Долгую секунду я облизывала наконечник стрелы, которую держала в руке и думала сделать самый точный выстрел в моей жизни в лорда Тенсли. У меня была прекрасная возможность убить его и не задеть Гарольда. Но проблема была в том, что я не смогла бы остановить его людей, и они бы сразу изрубили моего любовника на куски.

— Я сдамся! — крикнула я сверху. — Но сначала ты должен его отпустить.

Лорд Тенсли рассмеялся. Он был очень красив, но почему-то лицом он напоминал мне лисицу, которая мечтает стать волком. Я имею в виду, что он был одновременно и коварным, и гордым, и ему было наплевать, что он измажет рыло в крови — только бы наесться. Гарольд, с другой стороны, был невозможно уродлив, но при этом с правильными в общем-то чертами. Он трижды ломал себе нос, каждый раз по пьянке, и, как это ни печально звучит, каждый сломанный хрящ только улучшал его вид. Но он мог меня рассмешить, мог целыми ночами заниматься любовью, и разве что-то еще имело значение? Я знала, что сделаю все для его спасения, пусть даже с риском для собственной жизни. Больше всего я всегда презирала трусов.

— Сначала сдайся! — крикнул в ответ лорд Тенсли. — А потом я его отпущу.

— Я здесь совсем одна, — сказала я. — Слабая женщина. Почему твоим рыцарям не взять меня?

— Я не буду спорить с тобой, ведьма, — ответил лорд Тенсли. И с этими словами он воткнул нож в правое предплечье Гарольда. В те дни, когда не было современной хирургии и лекарств, это была серьезная рана. Даже на холодном ветру я унюхала, как много крови вытекает из Гарольда. Решив торговаться, я допустила ошибку. Теперь надо было быстрее до него добраться.

— Я сейчас спущусь! — крикнула я, отставив лук и стрелу.

Спустившись, я осталась за воротами и, высунув голову, смотрела на эту злобную банду. Зная, что они придут, я спрятала в ближайшем овраге лошадь и припасы. Если Гарольд сумеет добраться до животного, то, я знаю, он поскачет к пещере, до которой три километра и о которой знаем только мы с ним. Там он бы и скрывался, пока его экстраординарная подружка не придумает, как избавиться от врага. Гарольд абсолютно верил в меня. Даже в тот момент, связанный и истекающий кровью, он мне улыбнулся, как бы говоря: устрой им ад. Это было бы проще всего. Но меня заботило, как при этом сохранить ему жизнь. А пока я попыталась, выглядывая из-за ворот, сконцентрировать взгляд на лорде Тенсли. Он, однако, по-прежнему избегал смотреть на меня.

— Отпусти его! — крикнула я, придав голосу всю силу, на какую была способна, и зная, что если повезет и образуется визуальный контакт, то слабый пока эффект вырастет десятикратно.

— Выходи прямо сейчас, ведьма, или я проткну ему другую руку! — крикнул в ответ лорд Тенсли. — Тогда твой любовник-язычник больше не сможет рисовать непотребные картины твоего мерзкого тела.

На самом деле Гарольд был левшой. Я сдерживаюсь, чтобы не ответить ему, что, если меня сожгут на костре, то Гарольд в любом случае не сможет меня нарисовать. А что касается моего мерзкого тела, то он был совсем не против смотреть на него и обнюхивать, пока я не предложила ему прогуляться куда подальше. Кстати, по-моему, это я придумала это выражение. Но сарказм не всегда уместен, и в тот момент было не до него. Я вышла из ворот и заговорила твердым голосом.

— Теперь сдержи слово и отпусти его, — сказала я.

Лорд Тенсли сделал, как я просила, но это была просто уловка. Я знала, что, как только меня свяжут и воткнут мне в рот кляп, он бросится за Гарольдом и либо зарубит его, либо снова схватит, чтобы судить вместе со мной как колдуна. Однако лорд Тенсли не знал о спрятанной поблизости лошади, и поэтому я обменялась с Гарольдом долгим взглядом, пока они развязывали его и спускали с лошади. У нас с Гарольдом была глубокая телепатическая связь, еще один особый элемент в наших взаимоотношениях. Даже несмотря на боль от раны и стрессовую ситуацию, он мог чувствовать мои мысли. Ему помог и обычный здравый смысл: он понял, что ему надо идти в пещеру. Он едва заметно мне кивнул, повернулся и скрылся в ночи. Как ни печально, за ним тянулась дорожка крови — я слишком отчетливо ощущала ее запах.

Когда он пропал из вида, я переключила внимание на сына лорда Тенсли, который не имел ничего против того, чтобы смотреть на меня. Юноше было не больше шестнадцати, но он был здоров как бык. У него было такое жизнерадостное и пустое выражение лица, что я подумала: если его карма не изменится, то в следующей жизни он станет форвардом в профессиональной футбольной команде и будет зарабатывать два миллиона долларов в год. Неважно, что тогда не было ни футбола, ни долларов. Некоторые лица и вещи я просто предчувствую. Я намеревалась как можно быстрее отправить его навстречу его великой судьбе, но понимала, что тонким воздействием его примитивные мозги не пронять. Выступив вперед и сконцентрировав взгляд глубоко внутри его сознания, я спокойно и четко сказала:

— Твой отец — колдун. Убей его, пока еще можешь.

Мальчик развернулся и всадил меч в живот своему отцу. На лице лорда Тенсли отразилось безмерное удивление. Перед тем как рухнуть с лошади, он взглянул на меня. Разумеется, я улыбалась.

— Я знаю, что ты держишь у себя в кладовой одну из картин Гарольда с моим изображением, — сказала я. — Для ведьмы я ведь неплохо выгляжу?

Он попытался ответить, но вместо слов изо рта хлынула кровь. Лорд Тенсли стал заваливаться вперед и умер, еще не успев упасть на землю. Половина его рыцарей сразу сбежала, в том числе его атлетически сложенный сын, остальные решили драться. Я расправилась с ними быстро и беспощадно в основном потому, что спешила к Гарольду.

Но я опоздала. Я нашла его лежащим на спине рядом с лошадью, которую я приготовила для него. Удар ножа задел артерию, и он истек кровью. Мой Гарольд — я потом долго скучала по нему. И больше никогда не возвращалась в Шотландию.

Какова мораль этой истории? Она мучительно проста. Нельзя дискутировать с носителями зла. Они слишком непредсказуемы. Я жду Эдди, крепко держа его мать, и знаю, что он выкинет нечто странное.

И я так и не знаю, что за мораль у истории, рассказанной Кришной.

 

Глава пятнадцатая

Я отчетливо ощущаю запах Эдди, когда он еще за четыре квартала от дома. Он и не пытается подобраться незаметно. Думаю, это потому, что он дорожит жизнью своей матери, как своей собственной. Он едет на предельной скорости. Останавливается перед домом. По ступеням крыльца поднимаются две пары ног. Эдди даже вежливо стучится. Стоя в дальнем углу гостиной с прижатым к голове мамочки револьвером, я кричу, чтобы они входили.

Дверь открывается.

Эдди сломал Джоэлу обе руки. Они беспомощно свисают. Несмотря на сильную боль, Джоэл старается казаться спокойным, и это меня в нем восхищает. У него много достоинств — и я действительно дорожу этим парнем. Я снова должна себе напоминать, что не могу рисковать человечеством ради спасения только его жизни. Джоэл слабо — почти виновато — улыбается мне, когда Эдди толкает его перед собой через дверной проем. Но ему не нужно извиняться передо мной, хотя он сделал именно то, что я велела ему не делать. Настоящая храбрость перед лицом почти неминуемой смерти — это самое редкое качество на земле.

Эдди раздобыл себе оружие — стандартный фэбээровский пистолет десятого калибра. Он приставил его к голове Джоэла, а самого Джоэла держит рядом перед собой. У Эдди действительно большие проблемы с кожей лица. Похоже, что в самом нежном возрасте он пытался бороться с прыщами с помощью бритвы. Эксперимент был провальным. Но страшнее всего его глаза. Зеленая радужная оболочка похожа на изумруды, которые сначала окунули в серную кислоту, а потом вытащили сушиться в поднятой ветром радиоактивной пыли. Белки не столько белые, сколько красные; его глаза не просто налиты кровью, а кровоточат. Может, их раздражает какая-то здешняя пыльца. Или это от солнца, под которое я его накануне вытянула. Впрочем, он вполне рад видеть меня и свою мать. Он одаривает нас обеих зубастой улыбкой. Мама не отвечает, поскольку мои пальцы держат ее за горло, но она явно чувствует облегчение при виде своего дорогого мальчика.