Выводы Абеляра полностью противоречат выводам Элоизы. Она заканчивала свое послание признанием совершенно откровенным: «Господу ведомо, что я на протяжении всей моей жизни до сего дня более всего опасалась оскорбить вас, нежели Его, и больше желаю угодить вам, чем Ему», — на что Абеляр отвечает: «Господь уже предуготовил условия, при коих мы должны вместе вернуться к Нему; действительно, если ранее нас бы не соединили узы брака в единое целое, то вы, после моего удаления от мира, под влиянием советов ваших родных и под воздействием притягательной силы телесных наслаждений, остались бы в миру. Удостоверьтесь же в том, как Господь позаботился о нас».

Неважно, чего они желали оба, — Господь привел их туда, куда они сами бы не попали…

Абеляр не ограничивается увещеваниями. Он был слишком типичным представителем своей эпохи, чтобы не призвать Элоизу последовать чьему-либо примеру; себя он охотно сравнивал с Оригеном и в данном письме возвращается к этому сравнению. Ориген был евнухом; как гласит легенда, он сам изуродовал свое тело, восприняв буквально фразу из Евангелия, где говорится о тех, кто сделался евнухом «для Царства Божия». Что касается Элоизы, то ей Абеляр напоминает о том, что ее имя есть одно из Божественных имен: «Неким священным предзнаменованием, связанным с вашим именем, Господь отметил вас особым для Небес знаком, назвав вас Элоизой, то есть именем, созвучным с одним из Его имен, Элои».

Письмо свое Абеляр завершает настоятельным требованием, чтобы Элоиза обращалась к Небесам с молитвой о нем, Абеляре, хотя она и не считает себя достойной столь почетного поручения; далее он приводит текст молитвы.

Молитва эта слишком характерна, чтобы мы могли пренебречь ею.

«Господи, Ты, который с самого начала сотворения мира создал женщину из ребра мужчины и установил великое таинство брака, Ты, оказавший женщине честь и вознесший ее на такую высоту, Ты, снизошедший к просьбе женщины и творивший чудеса во время свадьбы в Кане Галилейской, Ты, Своей волей даровавший мне исцеление от моей невоздержанности и слабости, не отвергай молитв Твоей служанки. Я униженно изливаю их у ног Твоих, о Божественный Владыка, чтобы Ты простил грехи мне и моему возлюбленному. Прости, о Господь Доброты… нет, что я говорю?! Прости, о Ты, кто есть сама Доброта, прости нам наши столь великие преступления, и пусть Твое бесконечное несказанное милосердие будет равно множественности наших грехов. Ты соединил нас, Господи, и Ты разлучил нас, когда на то была Твоя воля. Так заверши же сегодня милосердно и с состраданием то, что Ты милосердно и с состраданием начал. Соедини тех, кого Ты разлучил на один день в этом мире, соедини их в Себе навечно на Небесах, о Ты — наша надежда, Ты — наш удел, Ты — наше упование, Ты — наше утешение, да будешь Ты благословен во веки веков. Аминь».

Именно этой молитвой завершается этот взрыв любви, так как любовная переписка закончилась вторым ответным посланием Абеляра. Вообще-то это было вполне в духе времени… Разве самые известные, самые прославленные трубадуры не заканчивали свои дни в аббатствах? Бернар де Вентадорн — в аббатстве Далон, где в конце своей бурной жизни нашел себе убежище и покой Бертран де Борн; Пейр Овернский — в аббатстве Гранмон, Фульхерий Марсельский — в Тороне, откуда он отправился в Тулузу, чтобы занять кресло епископа; и здесь мы упомянули только самых известных…

Духу того времени соответствуют и обращения, которыми начинаются эти послания; по ним одним, даже если бы оказались утрачены тексты самих посланий, можно было бы судить об их содержании. В тот период существовало совершенно особое искусство речи. В качестве терминов выбирали тогда слова, выразительные сами по себе, а это требовало определенного постижения искусства слова, что проявлялось даже в повседневной жизни, например в форме прозвищ: так, одного короля Англии в народе называли Бо-Клерком (красивым клириком), другого — Кур-Мантелем (коротким плащом), а третьего — Плантагенетом (от латинского названия дрока — Planta genista — так как основатель династии Плантагенетов Готфрид Красивый любил украшать свой шлем веточкой дрока). Прозвище служило характеристикой того или иного человека в разговорной речи, подобно тому, как в письме личность бывала засвидетельствована печатью, а на турнире рыцаря характеризовали его доспехи, украшенные родовым гербом. Привычка давать прозвища, сегодня практически исчезнувшая, изжитая, до недавнего времени еще существовала во Франции в сельской местности; можно смело утверждать, что эта черта средневековой жизни все же сохранилась и в наши дни, потому что прежние прозвища превратились в наши фамилии.

Развитию искусства языка в том, что касается сочинений XII века, способствовали лаконичность и поэтичность распространенного тогда латинского языка (так называемой народной латыни), который очень сильно отличался от латыни классической. Вот откуда Элоиза черпает свои столь многозначительные, столь красноречивые, очень краткие выражения, которые даже Октав Греар, несмотря на всю свою искушенность и свой талант в искусстве перевода, сумел в точности передать только при помощи очень длинных и развернутых описаний.

Обращение в первом письме — своеобразный маленький шедевр, ибо каждое слово заключает в себе как бы эхо, отзвук одного из эпизодов очень печальной жизненной истории:

Невозможно более точно определить и описать положение Абеляра и Элоизы по отношению друг к другу, как в плане духовном, так и в плане житейском.

Но обращение Абеляра не менее многозначительно:

На страстный призыв Абеляр отвечал четко сформулированной «программой дальнейших действий»: речь шла не о том, чтобы пристально смотреть друг на друга, не отводя глаз, но чтобы смотреть обоим в одном направлении, ибо таково было предопределение относительно этой супружеской пары, которую они теперь составляли и должны были составлять впредь. Но так как Элоиза еще не могла смириться с таким предопределением, она начинает второе письмо так: «Unico suo post Christum unica sua in Christo» — «Своему единственному после Христа, его единственная во Христе». Чтобы понять истинное значение этой фразы, надо несколько расширить значение каждого термина, и тогда получится вот что: «Тому, кто является для нее всем после Иисуса Христа, та, кто целиком принадлежит ему во Христе», но вторую половину этой фразы можно трактовать и так: «Та, что есть все для него во Христе». По сути это означает одно: полное принятие Христа. Да, Элоиза и Абеляр верили в Бога, верили оба; они были представителями эпохи, в которой нормальное существование подчиняется требованиям веры в Христа.

Письма эти представляют для нас такой интерес именно потому, что они очень близки нам, потому что они в своей совокупности настолько человечны, что их авторы стали в нашем представлении образами типичных Возлюбленного и Возлюбленной, Любовника и Любовницы. Но вернемся к Элоизе… Элоиза хочет напомнить Абеляру, что она должна быть для него всем, точно так, как он — все для нее. На что Абеляр отвечает: «Sponse Christi servus ejusdem», что значит: «Супруге Христа — служитель Христа».