На следующий день к Буниным пришла Книппер-Чехова, долго сидела с Верой Николаевной, «рассказывала и о России, но очень сдержанно». 19 декабря приходили к Буниным Лужские, «много говорили» о Н. Д. Телешове. 26 декабря «получили билеты на вечер Художественного театра в каком-то частном доме <…> Поднимаясь по лестнице в особняке, мы встретили Качалова. Блестящ, в безукоризненном фраке с шелковой полосой на брюках. Очень любезно, по-актерски, поздоровался с Яном. Мы познакомились. Зала небольшая, набита до отказа. Читают актеры и актрисы. И странно — художественники читают плохо… Хорош был только Москвин».

Двадцатого июня 1922 года Бунин получил развод с первой женой А. Н. Цакни, жившей в Одессе. Венчались Иван Алексеевич и Вера Николаевна 11/24 ноября 1922 года в Париже. «Полутемный пустой храм, редкие, тонкие восковые свечи, красные на цепочках лампады <…> весь чин венчания, красота слов, наконец, пение шаферов (певчих не было) вместе со священником и псаломщиком <…> я чувствовала, — пишет Вера Николаевна, — что совершается таинство<…> По окончании венчания все были взволнованы и растроганы. Милый „папочка“ (А. И. Куприн. — А. Б.) так был рад, что я его еще больше полюбила. Лихошерстов был трогателен, а Ян казался настоящим женихом. Вся служба напоминала нечто древнее, точно все произошло в катакомбах» ^[768] .

Мысль о древности — в тон частых разговоров, что мир утрачивает то, чем издревле жило человечество. «Христианство погибло и язычество восстановилось уже давным-давно, с Возрождения, — говорил Бунин. — И снова мир погибнет — и опять будет Средневековье, ужас, покаяние, отчаяние…» (дневниковая запись 12/25 января 1922 года). Бунин также сказал, что все механизируется — и «какой страшный век» (запись в дневнике 31 марта 1925 года). По его словам, на Европу надвигается с Нового Света «плебейская цивилизация». В наши дни, пребывая в ее кошмаре, приходится только удивляться его прозорливости.

В начале 1920-х годов Берлин стал как бы перевалочным пунктом по пути из Москвы в Париж для русской эмиграции. Тут были, в числе многих других, Андрей Белый (он потом доживал свой век в Москве), Алданов, Шмелев, Б. Зайцев. Белый в спорах, по выражению Алданова, «горел» и блистал эрудицией; отстаивая свои идеи, бросал резко очерченные фразы: « ТонусБлока был культ Софии, дева спасет мир, был римский папа, будет римская мама» ^[769] .

Алданов в 1924 году уехал в Париж и поселился, по-видимому в мае, в квартире Бунина, жившего на вилле Mont-Fleuri. Алданов прожил на улице Жака Оффенбаха до ноября.

Перебрался в Париж и И. С. Шмелев. Бунин исхлопотал для него визу, ее отправили дипломатической почтой 6 января 1923 года; а 16 января он с женой Ольгой Александровной был уже в Париже и посетил Буниных. Ради сбора денег был организован вечер Шмелева. Для печатания его книг, — что спасло бы от нужды, — необходимы были отзывы прессы. Бунин просил И. Кесселя написать о Шмелеве. Говорил о нем и с Б. Ф. Шлецером. Он также ездил в январе к издателю Боссару насчет Шмелева.

Шестого июня 1923 года Шмелевы приехали на виллу Mont-Fleuri и жили у Бунина до 5 октября. По соседству жили Мережковские на даче Villa Evelina. «Трудный он человек, — пишет Вера Николаевна о Шмелеве, — или молчит с обиженным видом, или кричит возбужденно о вещах всем известных тоном пророка <…> Он породы Горького, Андреева, а не Яна, даже не Куприна. Ему хочется поучать, воспитывать, поэтому сам он слушать не умеет» ^[770] .

Шмелев вспоминал сына, плакал; его, молодого офицера, служившего в армии Врангеля, большевики в Крыму расстреляли.

Бунин говорил Мережковским о Врангеле, что он за Врангеля и генерала А. П. Кутепова, возглавлявшего Русский общевоинский союз после смерти Врангеля в 1928 году. Он думает, что «только сильная военная власть может восстановить порядок, усмирить разбушевавшегося скота» ^[771] .

Тридцать первого декабря н. ст. 1923 года приехал в Париж Зайцев с женой Верой Алексеевной и в Новый год посетил Бунина — не видались шесть лет. Зайцев, случалось, жил у Бунина на «Бельведере»; иногда подолгу.

С годами росла популярность Бунина и увеличивался интерес к нему со стороны французской прессы, писателей и политиков. В числе тех, кто внимал его голосу, были писатели с мировым именем: Ромен Роллан, Р. М. Рильке, Джером Джером. Девятого мая 1922 года Бунин встретился с Клодом Фаррером и его женой Роджерс — хвалили они его «ужасно. Сам особенно», — пишет Бунин в дневнике. 5/18 января 1922 года сделал визит к нему бывший президент, в данное время — премьер-министр Франции Пуанкаре. Председатель чехословацкого правительства и будущий президент Бенеш передал через секретаря своего посольства приглашение Бунину переселиться в Тшебову, он там жил бы на иждивении правительства. «Тянул» его в Прагу, как выразился Иван Алексеевич, «неистово» П. Б. Струве. Звали в Прагу и для чтения лекций студентам. От лекций он отказался.

Алданов писал Бунину 4 декабря 1922 года: «…Слава ваша в Европе растет и будет расти с каждым месяцем».

Ромен Роллан выдвинул Бунина на Нобелевскую премию. Р. Роллан сообщал Алданову:

«Cher Monsieur,

Certes, j’admire Ivan Bounine. Je le regarde comme un des plus grands artistes de notre temps.

Je serais tout disposé à appuyer la candidature de M. Bounine au prix Nobel, — mais non pas de Bounine avec Merejkovsky… qui a fait de son art un instrument de la haine politigue — ce qui n’est pas le cas de M. Bounine (a moins je n’ignore certains de ces écrits).

J’ajoute que je subordonnerais mon intervention pour M. Bounine á la certitude que Gorki ne désirerait pas que sa candidature fut posée. Car si le nom de Gorki entrait en ligne, c’est pour lui avant tout que je voterais. Et rien ne me plairait tant que de voir, en une meme candidature, associes les deux noms de Bounine et de Gorki, ce serait vraiment la preuve que la politique n’est pas ici en jeu — ce qui n’est ps absolument le cas, permettez-moi de vous le dire, pour la trinité: Bounine, Kouprine, Merejkovsky. Je sais, d’ailleurs, en quelle estime Gorki tient Bounine; il me l’a récemment écrit, en le jugeant le plus grand talent des lettres russes, á l’heure actuelle».

«Дорогой господин!

Конечно, я восхищаюсь Иваном Буниным. С моей точки зрения, это один из крупнейших художников нашего времени.

Я готов поддержать кандидатуру г. Бунина на Нобелевскую премию, но не совместную кандидатуру Бунина и Мережковского.

К этому я должен прибавить, что выступлю за г. Бунина, только если у меня будет уверенность, что Горький не хочет, чтобы была выдвинута его кандидатура. Если был бы выдвинут Горький, то я прежде всего голосовал бы за него.

Я был бы чрезвычайно рад, если бы были выдвинуты кандидатуры Бунина и Горького одновременно: это явилось бы непреложным доказательством того, что в данном случае политика не играла никакой роли — но это вовсе не повод, позвольте мне это сказать, для такой троицы: Бунин, Куприн, Мережковский.

Я знаю, впрочем, с каким уважением относится Горький к Бунину; недавно он мне об этом писал: он считает его самым талантливым из всех современных русских писателей» [772]  ^[773] .

Это письмо Р. Роллана Алданов переслал Бунину 18 июня 1922 года. А 10 апреля 1923 года Алданов извещал его, что и Горький выставил свою кандидатуру на премию Нобеля; советовал, для успеха дела, объединить кандидатуру Бунина, Мережковского и Куприна, чтобы их тройная кандидатура была рассмотрена «как русская национальная кандидатура». Бунин относительно объединения с другими писателями писал П. Б. Струве 21 декабря 1922 года, что коллективная премия не дается, могут дать одномуили двум.