Джерри не нашелся что сказать.

— Ну и костюмчик, однако. Где вы его откопали?

— Напрокат взял.

— Ага. Интересно, что она подумала.

— Вряд ли я сильно ошибусь, предположив, что сейчас она думает, что я поступил очень глупо.

— Не могу не согласиться с этим, приятель. А если бы ее дома не оказалось? Столько денег на ветер. Почему на подольше не остались?

— Я стараюсь на нее не давить.

— А-га.

— Она пока не знает, как ко мне относиться.

— Понятно. И как думаете, какие у вас шансы? Пятьдесят процентов? Двадцать пять?

— Скорее двадцать пять.

Полицейский ткнул в шляпу на сиденье, рядом с мандолиной.

— Еще и шляпа к костюму прилагается?

— Да.

— Не возражаете, если я взгляну?

— Пожалуйста, — Джерри протянул ему шляпу, — смотрите.

Полицейский внимательно рассматривал диковинную вещь.

— Это бархат, что ли?

— Наверное. Или плюш.

— А как думаете, что это за перья?

— Понятия не имею, какие-то перья.

Полицейский был заинтригован.

— Гм, перья. Да-а, черт. — Он вернул шляпу. — А что навело вас на мысль одеться в такое… обмундирование?

— Подумал, это будет романтично. По-моему, женщины любят романтику.

— Да?.. Моя сказала, когда мы женились: учти, в этом нет никакой романтики. Вы в таком виде и в самолете летели?

— Нет, остановился на автозаправке и переоделся. — Джерри начал терять терпение. — Слушайте, это все необходимо, что ли? Можно мне уже выписать штраф и отпустить? Или в тюрьму меня посадить, или что вы там со мной намерены делать.

— Эй, успокойся, парнишка. Не будет тебе никакого штрафа. — Патрульный засмеялся. — Я тебе вот что скажу. Если бы я тебя отправил в тюрьму, то в эдаком костюмчике ты получил бы романтики на-а-амного больше, чем хочешь. Они там звереют от одиночества, а в этих розовых колготках ты многим покажешься чертовски привлекательным. Не-е, я просто любопытничал. И сколько ты уже гоняешься за этой женщиной?

Джерри успокоился, что обойдется без штрафа, но нервы его были уже на пределе.

— Около года. Или больше. Ничего, если я закурю?

— Ничего, давай, закуривай.

Джерри предложил постовому сигарету.

— Не-е, спасибо. Я это дело бросил. Ладно, уточним. Значит, ты прилетаешь из Нью-Йорка, едешь сюда на машине, останавливаешься и переодеваешься в этот костюм только ради того, чтобы спеть одну песню женщине, которой это покажется или же не покажется интересным. Правильно?

— Более или менее.

— Говоришь, ты взял его напрокат. Где?

— В Нью-Йорке, в лавке театрального костюма.

— Ты что, актер какой-то?

— Нет, я… В общем, нет, не актер.

— И кто так одевается?

— Это… костюм трубадура. Знаете, они носили камзол и панталоны. Это уходит корнями в историю.

Полицейский сказал:

— К временам Робин Гуда, типа того?

— Нет, раньше. Кажется, в пятнадцатый век. По крайней мере, так они сказали.

Полицейский смотрел на мандолину:

— Ты музыкант? Умеешь играть на этой штуке?

— Да так, не очень. Выучил одну песню.

— Правда? Какую?

— Это старинный английский мадригал. Знаете, что такое мадригал?

— Разумеется, я знаю, что такое мадригал. И как он называется?

— Вряд ли вы его когда-нибудь слышали.

— А ты меня проверь.

— «Ты моя прекрасная леди Любовь», — промямлил Джерри.

— Как, еще раз?

— «Ты моя прекрасная леди Любовь», — повторил он чуть громче.

— Не-а. Этого не знаю. Ну и как, она удивилась?

— Да уж надо думать.

— Что сказала?

— Ничего не сказала. Я только отдал ей розы, спел песню и уехал.

— А-га. А теперь ты намерен ехать до Канзас-Сити, сесть на самолет и улететь домой. Все в один день.

— Да.

— И во сколько тебе обошлось это путешествие?

— Точно не подсчитывал.

— А ты примерно прикинь.

— Ну, наверное, с самолетом, арендой машины, цветами… прокатом костюма… и мандолиной… может, пять или шесть сотен, около того.

— Ух ты. А фотография у тебя есть?

— Фотография?

— Да. Я хочу увидеть фотографию этой твоей женщины.

— Нет, с собой нет. Дома есть.

— Она блондинка, рыженькая?

— Блондинка.

— Ну да, разумеется. Они постоянно это проделывают.

— Она красивая девушка, но дело не только в красоте. Она невероятно умна и остра на язык. Она вовсе не глупышка-блондиночка, если вы на это намекаете.

Полицейский покачал головой:

— Да ты и впрямь влюблен, приятель? Парень довольно симпатичный. Какие у нее возражения?

— Возражение вроде бы только одно, — сказал Джерри. — Она считает меня, как мне сказали, скучным.

— Скучным? Каким угодно, парень, только скучным тебя нельзя назвать.

— Спасибо. Вы меня утешили.

— Я бы на твоем месте поискал такую, которой ты наверняка нравишься, назначил бы ей свидание — и вперед.

— Я пытался. Не получилось. Нет, к сожалению, она единственная создана для меня. Не знаю, создан ли я для нее, понимаете? Так что мне остается только ждать.

— Да-а, я тебя понял.

Полицейский положил руки на ремень и поглядел на дорогу.

— Что ж… Рад, что это не со мной происходит. А я на женщин не заглядываюсь. С тех пор, как Эдна избрала меня своей жертвой.

Джерри спросил с надеждой:

— Мне можно ехать?

— Погоди минутку. — Полицейский вынул блокнот и стал писать.

— Вы же, кажется, сказали, что не станете выписывать штраф.

Полицейский ответил не глядя:

— Я и не выписываю. Но мне теперь интересно, что из этого выйдет. — Он протянул Джерри листок. — Это мой домашний адрес. Может, чиркнешь пару строк, когда что-то прояснится?

— Хорошо.

— Ну поезжай, только скорость не превышай, слышишь?

Глядя вслед отъехавшей машине, полицейский подумал: вот бы его задержать, эх, ребята ни за что ведь не поверят. Потом сел в патрульную машину и написал краткий рапорт: «14 февраля, 8.36 утра. Задержан белый мужчина. Влюбленный трубадур пятнадцатого века в розовых трико, панталонах и камзоле». Интересно, подумал он, как пишется «камзол»? Вычеркнул слово и добавил: «Шляпа с пером и туфли с загнутыми кверху носами и маленькими колокольчиками. Первое нарушение. Отпущен с предупреждением».

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

19 февраля 1976

Было раннее утро четверга, Дена пробыла в Элмвуд-Спрингс почти неделю. Впервые за все время Норма позволила ей завтракать внизу. Увидев Дену, она сказала:

— Доброе утро. Выглядишь на сто процентов лучше. Проходи, садись. Дам тебе кофе, но обещай, что как следует разбавишь его сливками.

— Обещаю.

Норма была счастлива.

— Я так рада, что наконец на твои щечки понемногу возвращается цвет. Никогда не забуду, какая ты лежала там в больничной палате. У меня закралось подозрение, что ты мертва.

— Я знаю, — засмеялась Дена. — Помню.

— Только поэтому я тогда завопила. Я не хотела тебя будить. Я сказала доктору Дебейки: она всегда была красавица, это у нее от отца, твой отец был красавцем, но сейчас-то она белее простыни, так что не говорите мне про ее «удовлетворительное» состояние. Что ты будешь — оладушки, вафли или тосты из французского батона? А могу сварганить и то, и другое, и третье, только попроси. Маку я готовлю оладьи, а тебе могу сделать все, чего пожелает твое сердечко. Это же твой первый непостельный завтрак.

— Я тоже хочу оладьи.

— Уверена?

— Да, оладьи — это замечательно. Где Мак?

— В саду, рыбачит на муху.

— У вас тут озеро или пруд?

— Нет, он просто тренируется, и хочу тебя предупредить: едва у него закрадется подозрение, что тебе стало лучше, он потащит тебя на рыбалку. Чтобы ты оценила его так называемое мастерство. Но ходить тебе вовсе не обязательно, помни это. Если не захочешь, так и скажи прямо. Он сегодня глаза не успел продрать, а уже говорит: «Сдается мне, небольшой походец на рыбалку придаст Малышке сил, как ты считаешь?» Я ему: «Мак, не вздумай тянуть ее на эту реку, чтобы стоять весь день в воде. Тебе просто не терпится похвастаться перед ней своей искусственной приманкой». Так что если он спросит, не хочешь ли ты посмотреть его коллекцию, скажи — нет, спасибо, а то он разведет скуку смертную на пять часов. А, вот и он.