– Как насчет хорошего видеофильма? – это был традиционный каждодневный вопрос, и мы смотрели либо приключенческий фильм, любителем которых был Дэнни, либо фильм с Ричардом Гиром, которые Карлос обожал и смотрел их с таким внимавшем, словно это были учебные фильмы, объясняющие трудный материал.

– Включи стоп-кадр, – беспрестанно кричал он, – посмотри на нее, наверняка у нее уже мокрые трусики там, между ног.

Молча шевеля губами, он не сводил восхищенного взгляда с угодливо-плутовского лица Гира; он многократно крутил пленку взад и вперед, стараясь скопировать его выражение.

– Кит, Дэнни, – вдруг обращался он к нам через несколько дней, медленно поворачивая лицо в нашу сторону, как будто новое, удачно отработанное выражение только что неожиданно появилось на нем и может также неожиданно исчезнуть, – «ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал. Я хочу знать о тебе все».Ну как? Может, многовато страсти? А если мне слегка сощурить глаза?

В школе национальность Карлоса была его слабым местом, но на Тринг-роуд она стала несомненным преимуществом. В сочетании с его безобразно-привлекательной внешностью, она придавала ему некую экзотичность, и вокруг него постоянно роились девушки-подружки, чем не могли похвастаться ни Дэнни, ни я. Крутая лестница вела на чердак, где помещалась его спальня, которую он в первые четыре месяца превратил в то, что называл лежбище ящера. Установил выключатели, изменяющие яркость свечения ламп, раскрасил стены в розовато-лиловые тона и приобрел мощную стереосистему фирмы «Бенг и Олафсон». Он шутил, что снять с девушки трусики легче всего, когда все в спальне вибрирует от басовых частот при проигрывании «Сафари под луной». Почти всегда Карлос имел дело одновременно с двумя, а иногда и с тремя девушками.

У меня были лишь разовые свидания с парой девушек на Тринг-роуд, но Дэнни з течение двух лет, прожитых нами здесь, лишь однажды провел ночь не один, если не считать Венди, с которой все произошло в конце этого периода нашей жизни. Отношения с девушками, не в пример работе, не были тогда для нас важными. Или, по крайней мере, так нам казалось.

По пятницам у нас традиционно проходило всегда одно и то же мероприятие, которое с небольшими изменениями повторялось на протяжении всего нашего проживания в этом доме. Мы начинали в пабе «Большая медведица», затем шли в «Бифитер», где заказывали ужин из двух блюд за пять фунтов, а затем на такси отправлялись в город, чтобы выпить и поиграть в пул в «Белле», где обычно заканчивали тем, что обсуждали нелепый план Дэнни подмешать наркотики в чай в «Мидланд бенк» в среду утром, когда инкассаторы привозят выручку, и исчезнуть в Боливию, прихватив с собой 100 000 фунтов. После этого мы отправлялись в «Сан Хон» на Кингсбари-сквер отведать картофеля фри с соусом карри, посмеяться и подурачится над старинными китайскими драконами, выставленными в витринах магазина хрусталя, а затем отправиться в ночной клуб «Гейт» в подвальном этаже центра развлечений «Гоблин», где Дэнни обычно занимался тем, что опробывал придуманные им фразы, пресекающие попытки незнакомого человека завести разговор. Каждую неделю у него была заготовлена для этого новая фраза. Мы считали их забавными, но, возможно, они совсем и не были таковыми, а просто мы их тогда так воспринимали. В основе, как правило, лежало какое-либо провокационное и сбивающее с толку заявление Дэнни. Карлос и я обычно заговаривали с парой девушек, а Дэнни, бродивший неподалеку, вдруг изрекал какую-нибудь нелепицу вроде: «Эй, я – картофелина». Если девушки не обращали на него внимания, то считалось, что такие девушки наводят скуку. Если же они вступали в игру и спрашивали, к примеру: «А ты ровная картофелина или у тебя есть какие-либо выступающие части?» или «А ты часом еще и не король Эдуард?», такие девушки считались тем, что надо, и мы пытались уговорить их поехать к нам, где Карлос, выбрав самую симпатичную, сразу же начинал амурную атаку, стараясь приступить к любовным делам прежде, чем девушки обнаружат, что все вокруг усеяно мышиным пометом.

Многим людям, среди которых были и университетские соученики, и члены семьи, пребывание в моем обществе в то время не доставляло большого удовольствия, и, конечно же, оглядываясь назад, в прошлое, я признаю, безо всяких натяжек, что вел себя как полный идиот. Да и все мы были такими. Но идиотами мы были лишь тогда, когда собирались вместе, и это обстоятельство было крайне важным. Ведь недаром говорится, «человек способен превратить ад в рай, и рай в ад»? Некоторым образом именно так мы и поступали: мы превратили в рай место, в котором жили.

Как только мы вспоминали об этой теории, все вокруг казалось нам забавным. Все таило в себе возможности стать смешным и вызвать веселье. Война, голод, болезни – все. Суть тут лишь в том, как вы осмысливаете и воспринимаете эти явления и события; ничего плохого с вами не случится, если вы будете относиться ко всему со смехом и склонять других смеяться вместе с вами, а для этого необходимо не допускать появления на свете людей, лишенных чувства юмора.

И ведь мы верили этому. И так мы решали любую проблему. Дэнни даже занимался углубленным исследованием нашей теории. В эволюции человека можно выделить четыре четкие фазы от «хомо хабилис», первого после обезьяны человеческого существа, до современного, «хомо эректус», вертикально стоящего человека. Последний отличается от себе подобного по социальным различиям более четко, нежели по психологическим. Хомо хабилис пользовался огнем, хомо эректус пользуется инструментами, неандертальцы хоронили умерших в земле, хомо сапиенс занимались земледелием. Так почему эволюция должна остановиться? Она должна продолжать свое развитие и сейчас. Так какими же признаками должен быть отмечен человек после следующего гигантского эволюционного скачка? По-моему, здесь все ясно – добыть огонь, использовать инструменты, закапывать в землю мертвых, заниматься земледелием… сводить все к шутке.В этом как раз и состоит различие между современным человеком и его предками. Единственной спорной посылкой в нашем рассуждении может быть то, что, по нашим представлениям, ген, отвечающий за смех, беспрепятственно пройдет через все стадии естественного отбора, поскольку является атрибутом необычайно привлекательного человеческого качества. Править миром должны люди с хорошим чувством юмора. Чувство юмора – это наиболее ценное качество в современном обществе, это то, что люди ставят на первый план, когда рекламируют самих себя: «с хорошим чувством юмора» – эту фразу вы найдете в любом брачном объявлении. Никто не скажет: «мне 28 лет, я высокий и привлекательный брюнет, но абсолютно лишен способности подмечать смешную сторону жизни».

Причина, почему люди, обладающие чувством юмора, не достигли положенных вершин, заключается в том, что интеллект и юмор настолько близкие по своей сути качества, что подчас бывает затруднительно указать на различия между ними. Чем умнее человек, тем забавнее он старается показаться окружающим, но только до определенного предела, потому что за этим пределом они совсем уже не производят впечатления забавных. Перейдя эту грань, они превращаются в хладнокровных гениев, которые проводят целые дни, изобретая новые вещи или придумывая для потомков новые математические теоремы, доказав которые можно определить коэффициенты теплового расширения газов. Очень умные люди всегда не в себе, это своего рода инвалидность; ум, оказавшийся в тисках аутизма; ум, лишенный чего-то очень важного, что не позволяет воспринимать парадоксы и приспосабливаться к ним.

Вот об этом мы и думали. Гении не могут управлять миром, потому что: а) они имеют тенденцию умирать, не оставив потомства; б) они не обладают хорошим чувством юмора и с ними, по всей вероятности, не так-то просто поладить.

– Послушай, Ньютон, хочешь посмеяться над тем, что случилось со мной сегодня?

– Да нет, спасибо, я делаю повторные вычисления для того, чтобы проверить математическое описание процесса рефракции света через призму.