Тем не менее я старался не купаться в показной роскоши. Например, в первый вечер после приезда Люка в Нью-Йорк я не повел его в отделанные кожей и деревом бистро в окрестностях единственного частного парка Грамерси, а познакомил его с простыми радостями «Пика Маттерхорн». Мы заказали фондю по-мозесски и говорили о прошлом, но ел я мало.

– Ты не голоден?

– Я его уже пробовал.

– Когда это тебя останавливало? Помнишь то итальянское местечко? В «Швейцарском коттедже»? Ты заказывал одну и ту же пасту шесть вечеров подряд. Как называлось блюдо…

– Таглиателли с копченой грудинкой и артишоками.

– Вот-вот. Грудинка и артишоки.

– Это был эксперимент. Я проверял, насколько стабильно работает у них кухня.

– Нет, не проверял. Просто блюдо тебе нравилось.

– Наверно, я изменился.

– Наверно. Мама велела повести тебя в ресторан и накормить по-человечески, потому что ей кажется, что ты слишком изменился. Она говорит, у тебя больной вид. Звонит мне всякий раз, когда тебя показывают по телевизору.

– Замечательно! Я немного сбросил вес, а вы уже хотите звать докторов.

Он наложил ложкой немного сыра на кусочек хлеба и забросил его себе в рот.

– Вспомни папу, – сказал он, не глядя на меня.

– Иди ты, Люк! Я всего лишь избавился от пары лишних фунтов.

– Я просто хочу сказать, что ведь по этому мы поняли, что папа болен, верно? Когда он начал терять вес.

– У меня нет неоперабельного рака.

– Я только передаю мамины слова.

– Ну так скажи ей, что я здоров.

– Почему бы тебе самому это ей не сказать?

– И скажу.

– Знаешь, она тебе не звонит, так как думает, что ты слишком занят.

– Безумие какое-то.

– Но ты был занят.

– Конечно. Это одна из причин, почему я чуть похудел.

– Чуть?

– Но я не настолько занят, чтобы не поговорить с собственной матерью. Для нее я всегда свободен.

– Я ей скажу.

– Нет, не надо. Лучше я сам.

– Уверен, что не поешь еще?

– У меня пропал аппетит. Наверное, рак кишечника.

– Заткнись, Марк.

Дженни в тот уик-энд куда-то уехала, поэтому мы вдвоем обходили солидные бары Ист-Виллидж и Бауэри. Мне хотелось, чтобы Люк увидел, что я теперь хозяин города, что я свой здесь, среди полночного гула и дребезжания коктейльных шейкеров.

– Следующий тебя обязательно понравится, – говорил я, когда мы выбирались из такси. – Там смешивают лучший мартини в городе. – Или: – А в этом есть сорок восемь водок с разными отдушками.

И да, возможно, я чуть перегибал палку, настаивая, чтобы он веселился. Но он твердо решил не удивляться ничему, что бы я ни говорил и куда бы мы ни пошли, поэтому я ничего не мог с собой поделать, особенно после третьего убийственно крепкого коктейля. Во всем случившемся виноват я один. Скажу только, что он поспособствовал тому, чтобы я повел себя так.

Мы пили пиво в баре на Юнион-сквер, когда со мной заговорили две молодые женщины, одна из которых стеснительно пряталась за чуть загорелым, голым плечом другой. Обе были блондинки, и насколько мне помнится, у обеих имена закачивались на «и», а в конце их вместо точки они, наверное, рисовали сердечко. Их звали Мэнди и Трейси или Сузи и Кристи. Что-то в таком духе. Мы с Люком стояли, опершись на барную стойку, наш разговор практически иссякло обиженных хмыканий и кивков.

Одна из девушек сказала:

– Извините за беспокойство, но вы не…

К такому я уже привык. Меня часто показывали по телевизору, и вполне естественно, что на улицах и в барах меня узнавали и хотели со мной поговорить.

– Да, Марк Бассет, – с улыбкой ответил я.

И услышал, как рядом раздраженно втянул воздух Люк. Девушки захихикали.

– Нам просто было интересно, – сказала та, что посмелее, – не могли бы вы…

– Да?

– Сказать нам.

– Что сказать?

Она кокетливо глянула на меня из-под завитой челки.

– Сами знаете. Это.

Ее подруга опять хихикнула.

Я наклонился к ней, и как раз в этот момент она заправила волосы за ухо, подставляя мне длинную шею так вызывающе, точно это была гладкая ляжка.

– То есть… – я понизил голос до шепота, – …извините.

Я услышал, как она охнула, а после выдохнула влажно мне в щеку.

Неспешно, тихонько, будто у нее было все время на свете, она сказала:

– Еще.

– Мне. Очень. Жаль. – Поверх ее плеча я поглядел на ее подругу, которая смотрела на нас широко открытыми глазами.

– Вам тоже хочется? – спросил я.

Она кивнула, но промолчала, только губы чуть приоткрылись. Теперь и она убрала волосы, и, шепча ей на ухо, я чувствовал, как по ее телу пробегает дрожь. Переглянувшись, девушки снова рассмеялись.

– Жаркий, – сказала одна.

– Здесь жарко?

– Нет. Вы. Когда так шепчете. Это… ну, сами знаете…

– О!

– Вы далеко живете?

Я повернулся к Люку.

– Ты ведь сам найдешь дорогу, правда?

Давайте остановим на мгновение кадр и рассмотрим ситуацию. Не забывайте, мы с Дженни были вместе всего месяц-другой. Мы ведь не были женаты, даже вместе не жили. Никаких детей. У нас даже общей собаки не было. Просто теплая дружба, которая в пароварке рабочего угара переросла в нечто иное. И вообще Дженни здесь не было, а Мэнди и Трейси были, и они предлагали кое-что, что я, даже трезвый (а я целиком и полностью признаю, что был нетрезв), счел бы заманчивым. Много лет я скулил о своих неудачах у женщин и неспособности ухватить шанс, когда он мне представляется. Но теперь я был новым Марком Бассетом. Прежние отговорки уже не имели силы. Я одет в костюм от «Пола Смита», в рубашку от «Кензо», а рядом – две очень привлекательные блондинки откуда-то из большого, просторного и плоского (Небраска? Айова?), которые хотели лечь со мной в постель. Где, скажите на милость, написано, что я должен был отказаться? Где? Нигде, вот где.

Проснулся я от звука открываемой двери, но головы из-под простыни не высунул. Я сосредоточился на неожиданном ощущении гладких, теплых тел по обе стороны от меня и тупой пульсации за глазами – болезненной награды за прошедшую ночь. Потом я услышал, как она тихонько, будто не решается разбудить, зовет меня по имени.

– Марк?

Поначалу меня охватила паника. Я понимал, что это, возможно, не самая лучшая ситуация. Но почти сразу же это ощущение исчезло, сметенное волной, больше похожей на гнев. Ей же полагалось уехать на уик-энд. Ей же полагалось заниматься собственными делами, и мне, разумеется, тоже. Разве мне не позволено иметь тайную жизнь? Разве мне не позволено то, что так легко сходит с рук остальным?

Я услышал, как она включает верхний свет, и вообразил себе, как она оглядывает мешанину сброшенной одежды в ногах кровати, переступает через бретельки и кружевные вставки, которые прошлой ночью казались мне бесконечно завлекательными.

– Марк? – повторила она.

Я высвободил голову из простыни, и девушки тоже.

– Привет, Дженни.

– Здрасьте.

– Приветик.

Она смотрела на меня во все глаза. Она поглядела на Мэнди. (Или Трейси.) Она поглядела на Трейси. (Или Мэнди.) Потом снова перевела на меня взгляд и высоким, потрясенным голосом произнесла:

– Ничего не собираешься сказать?

Я зевнул и потер заспанные глаза.

– О чем ты, милая? Об извинении?

– Я просто…

– Мечтать не вредно, Дженни. Сегодня у меня выходной.

Узрите: родился монстр.

После того, как Дженни выбежала из квартиры, а девочки подобрали свои тряпки, оделись и бодро прощебетали «пока», я пошел на кухню варить кофе. И там застал Люка.

– Ну и когда ты заделался такой скотиной? – спросил он.

– Я все исправлю.

– Неужели?

– Это моя работа. Я это каждый день делаю. Исправляю.

– А на мой взгляд, ты только портишь.

– Разное случается.

– Да уж! Две пустоголовые блондинки в постели – как раз то разное, что случается.